— Здравствуйте, мистер Ван-дер-Скуль, — сказал Эдвардс, — кажется, у вас сегодня много работы в замке?

— Здравствуйте, мистер Эдвардс, если таково действительно ваше имя, так как, ввиду того, что вы иностранец, у вас нет другого доказательства этого факта, кроме вашего собственного свидетельства. Здравствуйте, сэр! Действительно, сегодня «в замке», по-видимому, много работы, хотя человеку вашего образования не нужно объяснять, так как, без сомнения, вам и самому известно, что видимость часто бывает обманчива.

— Быть может, нужно переписать кое-какие бумаги? Не могу ли я помочь вам?

— Здесь есть бумаги, — как, без сомнения, вы замечаете, так как у вас молодые глаза, — которые требуют переписки.

— В таком случае я зайду к вам в контору, возьму наиболее спешные бумаги и перепишу их сегодня же.

— Я всегда буду рад видеть вас, сэр, в моей конторе, ибо к этому обязывают, — конечно, не в смысле обязательства принимать всякого человека в своем доме, хотя бы и против собственного желания, — правила вежливости. Но эти бумаги строжайше секретны и в качестве таковых никем не могут быть читаемы и не доступны, — согласно формальному распоряжению судьи Темпля, — ни чьим глазам, кроме тех лиц, чьи обязанности, — я подразумеваю профессиональные обязанности, — уполномачивают их на это.

— Ну, сэр, так как мои услуги вам не требуются, то позвольте пожелать вам всего хорошего; но я просил бы вас напомнить судье Темплю, что я теперь совершенно свободен и готов взять на себя всякое поручение в любую часть света.

— Я передам ему это, сэр, от вашего имени, в ваших собственных выражениях, как ваш уполномоченный. Всего хорошего, сэр! Впрочем, позвольте минутку, мистер Эдвардс, — так называемый, — должен ли я передать ваше предложение, как предложение услуг, входящих в число ваших обычных обязанностей и, следовательно, не требующих особого вознаграждения свыше того, которое вы получаете согласно прежде заключенному условию, и в этом смысле безвозмездных, или как предложение специальной услуги, требующей специального, — согласно договору, имеющемуся состояться между сторонами, — вознаграждения?

— Это все равно, все равно, — сказал Эдвардс, — мне кажется, он расстроен, и я желал бы помочь ему.

— Это благородный мотив, сэр, — судя по видимости, которая часто бывает обманчивой, и по первому впечатлению, — и делает вам честь. Я передам ваше желание, молодой джентльмен, — таковым мне кажетесь в настоящую минуту, — и не премину сообщить вам ответ сегодня, в пять часов пополудни, если вы дадите мне случай сделать это.

Двусмысленное положение и характер Эдвардса вызывали особенную подозрительность в глазах стряпчего, а молодой человек с своей стороны уже привык к неменее двусмысленным, путанным и осторожным речам стряпчего, чтобы обижаться на этот разговор. Он сразу понял, что стряпчий желает скрыть дело даже от личного секретаря судьи Темпля, и слишком хорошо знал, как трудно понять мистера Ван-дер-Скуль, когда этот джентльмен желал выражаться особенно ясно, чтобы добиваться от него каких-нибудь дальнейших сведений. Они расстались у ворот, и стряпчий с деловым и озабоченным видом поспешил в свою контору, крепко сжимая в руках пачку бумаг.

Оливер питал странное, глубоко укоренившееся предубеждение против судьи, но какая-то причина заставляла его глубоко интересоваться делами своего патрона.

Он следил за стряпчим, пока дверь не закрылась за ним и его таинственной пачкой, а затем медленно вернулся в дом и попытался рассеять беспокоившие его мысли, занявшись своими служебными обязанностями.

Когда судья снова появился в кругу своей семьи, легкая тень печали омрачала его лицо.

Жаркие дни и частые освежающие дожди вызвали невероятно быстрое развитие растительности, так долго задерживавшееся запоздалой весной. Леса уже сверкали всеми оттенками зелени, свойственными американским деревьям. Пни на расчищенных полях уже исчезли в море пшеницы, которую ветер колыхал светлыми бархатистыми волнами.

Ввиду угнетенного состояния своего кузена Джонс благоразумно не приставал к нему с делом, которое с каждым днем все более и более занимало шерифа и, по-видимому, имело в его глазах огромное значение.

Наконец шериф решился намекнуть на этот предмет, и однажды вечером, в начале июля, Мармадюк обещал ему посвятить предлагаемой экскурсии следующий день.

Было ясное и теплое утро, когда Мармадюк и Ричард сели на коней, чтобы отправиться в экспедицию, которая так долго занимала мысли Джонса. В ту же минуту Елизавета и Луиза появились на дворе, одетые для прогулки.

— Как! Вы идете гулять, Бесс? — воскликнул судья, останавливаясь и любуясь с отеческой нежностью красотой и грацией своей дочери. — Вспомни об июльской жаре, дочка! Не заходите далеко, чтобы успеть вернуться к полудню. Где же твой зонтик? Белизна твоей кожи скоро пропадет от солнца и южного ветра, если ты не будешь беречься.

— В таком случае, я буду больше походить на своих родственников, — отвечала девушка, смеясь. — У кузена Ричарда такой цветущий вид, которому может позавидовать любая дама. Теперь между нами так мало сходства, что вряд ли кто догадается, что мы «дети родных сестер».

— Вы хотите сказать: внуки, кузина Бесс, — заметил шериф. — Однако едем, судья Темпль! Время и прилив никого не ждут. Если ты послушаешься моего совета, то через год сможешь сделать дочери зонтик на пружинах из чистого серебра. Я ничего не прошу для себя, Дюк! Ты всегда был добрым другом для меня, притом же все, что у меня есть, достанется Бесс в тот печальный день, когда мне придется расстаться с жизнью. Но нам нужно ехать целый день, сэр! Поэтому тронемся в путь или слезем с лошадей и скажи прямо, что ты не хочешь ехать.

— Терпение, терпение, Дик! — возразил судья, удерживая лошадь и снова обращаясь к дочери. — Если ты идешь в горы, милая, то не заходи слишком далеко в лес, так как это не совсем безопасно.

— Мы, действительно, собираемся пройтись к холмам, — отвечала Елизавета, — но, кажется, в это время года не может встретиться никакой опасности.

— Меньше, чем зимой, милая, но все-таки забираться слишком далеко в чащу небезопасно. Хотя у тебя решительный характер, Елизавета, но ты настолько похожа на свою мать, что должна быть так же благоразумна, как была она.

Судья с шерифом медленно выехали за ворота и исчезли за постройками деревни.

Во время этого разговора молодой Эдвардс стоял, внимательно слушая, с удочкой в руках. Когда всадники выехали за ворота, он догнал девушек, направлявшихся на улицу, и хотел заговорить с ними, но Луиза остановилась и быстро сказала:

— Мистер Эдвардс желает говорить с нами, Елизавета!

Елизавета обернулась к молодому человеку вежливо, но с довольно холодным видом, который смутил его.

— Ваш отец недоволен, что вы будете гулять одни в лесу, мисс Темпль! Могу ли я предложить свои услуги…

— Разве мой отец уполномочил мистера Оливера Эдвардса выразить мне его неудовольствие? — перебила девушка.

— Простите! Или я неудачно выразился, или вы неправильно меня поняли. Я хотел только сказать, что он тревожится за вашу безопасность. Я состою на службе у него, а следовательно, и у вас. Угодно ли вам, чтобы я заменил удочку ружьем и сопровождал вас на прогулке?

— Благодарю вас, мистер Эдвардс, но где нет опасности, там не нужно и защиты. Нам нет надобности гулять среди этих свободных холмов с телохранителем. В случае же опасности у нас имеется защита. Сюда, Верный, сюда!

Огромный волкодав вылез из конуры, зевая и потягиваясь, но когда его хозяйка снова позвала: — Сюда, Верный, ты хорошо служил своему господину, посмотрим, как-то ты послужишь его дочери! — собака помахала хвостом, как будто поняла ее слова, лениво подошла к воротам и уселась, глядя на девушку почти осмысленным взглядом. Елизавета пошла было дальше, но остановилась и сказала молодому человеку:

— Если вы хотите услужить нам, то можете сделать это с большим удовольствием для самого себя, поймав к обеду хорошего окуня.