— Что вы затеяли? — с изумлением воскликнула Елизавета. — Вы должны провести здесь месяц! Вот деньги на уплату вашего штрафа. Возьмите их, уплатите утром и потерпите, пока кончится ваше заключение. Я буду часто посещать вас с моей подругой. Мы позаботимся о ваших удобствах.

— В самом деле, детки? — сказал взволнованный Натти, подходя к Елизавете и протягивая ей руку. — Вы так добры к старику за то только, что он застрелил зверя, хотя это ему ничего не стоило! Стало быть, кровь тут ни при чем, так как я вижу, что вы не забываете услуги. Но вашим маленьким пальчикам не справиться с оленьей кожей, и вы не привыкли шить оленьими жилами. А все-таки он услышит и узнает об этом. Да, узнает, как и я, что есть еще люди, помнящие добро.

— Не говорите ему ничего, — сказала Елизавета серьезно, — если вы любите меня, если вы уважаете мои чувства, не говорите ему ничего. Речь идет только о вас, и я позабочусь только о вас. Мне жаль, Кожаный Чулок, что закон удерживает вас здесь так долго, но в конце концов ведь это только один месяц…

— Месяц! — воскликнул Натти, открывая рот со своим характерным смехом. — Ни единого дня, ни единого часа, девушка! Судья Темпль может приговаривать меня к тюрьме, но если хочет удержать меня в ней, то пусть выстроит тюрьму получше. Я попался однажды в плен к французам, и они посадили нас, меня и остальных пленных, всего шестьдесят два человека, в блокгауз, но не большого труда стоило перепилить сосновые бревна тем, кто привык иметь дело с лесом.

Охотник замолчал и, оглянувшись вокруг, снова засмеялся и, осторожно отодвинув дворецкого, приподнял одеяло и показал выпиленный кусок бревна в стене.

— Стоит только толкнуть бревно — и мы на улице…

— Отчаливай! — крикнул Бенджамен, очнувшись от своего оцепенения. — Ветер попутный, плывем за бобровыми шапками!

— Боюсь, что этот молодец наделает мне хлопот, — сказал Натти. — До леса отсюда не близко, за нами будет погоня, а он не может бежать.

— Бежать? — отозвался Бенджамен. — Нет, пойдем борт к борту и возьмем их на абордаж!

— Тише! — сказала Елизавета.

— Есть, есть, мисс!

— Не уходите, Кожаный Чулок! — продолжала Елизавета Темпль. — Подумайте: вам придется скитаться в лесах, а ведь вы уже старик. Потерпите немного, и вы выйдете свободно и открыто.

— Разве здесь можно наловить бобров, девушка?

— Нет, но вот деньги на уплату штрафа, а через месяц вы будете свободны. Посмотрите, сколько золота!

— Золото! — сказал Натти с детским любопытством. — Давненько я не видал золотых монет. В старую войну их случалось видеть чаще, чем теперь медведей. Я помню одного драгуна в армии Диско, который был убит, и в рубашке у него оказалась зашитой дюжина таких монет. Я видел, как их доставали, они были больше этих.

— Это английские гинеи, и они ваши, — сказала Елизавета. — Но мы вовсе не думаем ограничиться этим.

— Мои! Почему вы даете мне эту казну? — спросил Натти, серьезно глядя на девушку.

— Как! Да разве вы не спасли мне жизнь? Разве вы не вырвали меня из когтей зверя! — воскликнула Елизавета.

Охотник взял монеты и пересмотрел их одну за другой.

— Говорят, в Вишневой долине есть ружье, которое бьет на пятьсот шагов. Я видал хорошие ружья на своем веку, но такого не видывал. Пятьсот шагов — это выстрел. Но я старик, и моего ружья хватит на мой век. Возьмите ваше золото, дитя! Однако пора, я слышу, что он говорит с волами. Время идет. Вы ведь не расскажете, девушка, не расскажете о нашей затее?

— Рассказать о вас! — воскликнула Елизавета. — Но возьмите деньги, старик, возьмите деньги, они в лесах пригодятся.

— Нет, нет, — сказал Натти с ласковой улыбкой, покачав головой. — Я и за двадцать ружей не соглашусь вас обобрать. Но есть одна вещь, которую вы можете сделать для меня и которую мне сейчас некому поручить.

— В чем же дело? Скажите.

— Купите рог пороха, он будет стоить два серебряных доллара. У Бена есть деньги, но мы не можем заходить в поселок. Купить нужно у француза. У него лучший порох, самый подходящий для ружья. Сделаете?

— Я принесу порох, Кожаный Чулок, хотя бы мне пришлось проискать вас целый день в лесу. Но где мы встретимся и каким образом?

— Где? — сказал Натти, задумываясь на минуту. — Завтра на горе Видения, на самой вершине, я встречу вас в полдень. Смотрите, чтобы зерно было хорошее, вы увидите это по блеску и по цене.

— Я сделаю все, — сказала Елизавета.

Натти присел у стены и легким толчком ноги открыл проход на улицу. Девушки услышали шорох сена, которое жевали волы, и поняли, почему Эдвардс нарядился погонщиком.

— Идем, Бенни, — сказал охотник, — темнее уже не будет, а через час взойдет луна.

— Постойте! — воскликнула Елизавета. — Нехорошо, если будут говорить, что вы бежали в присутствии дочери судьи Темпля. Вернитесь, Кожаный Чулок, и дайте нам сначала уйти.

Натти, уже вылезавший в отверстие, не успел ответить — шаги смотрителя, раздавшиеся за дверью, заставили его вернуться. Едва он успел прикрыть отверстие одеялом, щелкнул замок и дверь отворилась.

— Мисс Темпль, еще не собираетесь уходить? — учтиво спросил смотритель. — Пора запирать тюрьму.

— Я следую за вами, — отвечала Елизавета. — Покойной ночи, Кожаный Чулок!

— Смотрите же, девушка, зернистый порох! С ним ружье будет бить дальше, чем обыкновенно. Я уже стар и не могу гоняться за дичью, как в прежние времена.

Мисс Темпль приложила палец к губам и вышла из комнаты с Луизой и смотрителем. Смотритель повернул ключ только на один оборот, заметив, что он еще вернется и запрет арестантов покрепче, когда проводит дам на улицу. Когда смотритель выпустил их из тюрьмы, девушки с замирающими сердцами направились к месту побега.

— Так как Кожаный Чулок отказывается от денег, — прошептала Луиза, — то их можно отдать Эдвардсу, а, прибавив к этому…

— Тише, — перебила Елизавета, — я слышу шорох сена. Они убегают из тюрьмы в этот момент. О, побег сейчас же заметят!

В это время они подошли к углу, где Эдвардс и Натти вытаскивали в отверстие почти бесчувственное тело Бенджамена. Волов отвели от стены, чтобы освободить место.

— Бросьте сена в телегу, чтобы не узнали, как это было сделано. Живее, пока они еще не увидели нас.

В эту минуту в отверстии показался свет и послышался голос тюремщика, окликавшего своих узников.

— Что же нам делать? — сказал Эдвардс. — Этот пьяница погубит нас. Нам нельзя терять ни минуты.

— Сам ты пьяница, — промычал дворецкий.

— Бежали! Бежали! — раздался крик в тюрьме. Несколько голосов отозвалось на него, и внутри поднялась суматоха.

— Придется бросить его, — сказал Эдвардс.

— Это не годится, малый, — возразил Натти. — Он доброй души человек и сидел сегодня в колодках для моего утешения.

В эту минуту двое или трое людей вышли из дверей «Храброго Драгуна», и послышался голос Билли Кэрби.

— Луна еще не взошла, — говорил лесоруб, — но довольно светло. Ну, кто идет домой? Постойте-ка, что это за шум в тюрьме? Надо посмотреть, что там творится.

— Мы пропали, — сказал Эдвардс, — если не бросим этого человека.

В эту минуту Елизавета подошла к нему и быстро сказала вполголоса:

— Положите его в телегу и подгоните волов. Никому не придет в голову осматривать.

Предложение было немедленно приведено в исполнение. Дворецкого уложили на сено, посоветовав ему лежать спокойно и действовать кнутом, который вложили ему в руку, и подогнали волов. Затем Эдвардс и охотник исчезли в переулке. Волы поплелись по улице, на которой уже раздавались крики и мелькали фигуры людей.

Девушки ускорили шаги, желая избежать приближавшейся с криком и хохотом толпы констэблей и зевак. Громче всех раздавался голос Кэрби, который клялся, что поймает беглецов и принесет Натти в одном кармане, а Бенджамена — б другом.

— Расходитесь в разные стороны, ребята! — кричал он. — Расходитесь в разные стороны! Надо отрезать им путь к горам, а то если они проберутся туда, то поминай, как их звали!