Трог заскулил, жалобно стуча по земле коротким хвостом. Остальные остались слишком далеко. Придется вытаскивать пса самому.

– Что за ублюдки это сделали, – сказал Пип собаке. – Кровавые убийцы, варвары! – Он положил ладонь Трогу на спину и почувствовал, что пес дрожит. – Храбрый ты мой, молодец!

Трог застучал хвостом быстрей, но стоило мальчику потянуться к ржавым зубьям капкана, как пес издал предупреждающее рычание и легонько куснул его за ладонь. Пип тут же отдернул руку, поняв, что усиливает боль собаки. Что же делать? Паника спутала все мысли, и Пипу пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Он не мог приблизиться к лапе Трога, а отсюда не видел, как открыть капкан. Может, подцепить чем-нибудь?

Пип стиснул зубы, готовясь сделать то, что был должен. Он подсунул пальцы под зубья, не обращая внимания на то, что Трог вгрызается ему в руку.

Капкан был тугой, и Пип боялся за свои пальцы – если он захлопнется, то уж точно переломает кости. На миг ему показалось, что сил не хватит, и зубья опять врежутся псу в лапу. Мальчик откинулся назад и потянул со всех сил, капкан подался настолько, что Пипу удалось упереться ногой… Наконец что-то хрустнуло, и ловушка рас крылась.

Пип так и не увидел радости в черных узких глазах пса: что-то тяжелое ударило мальчика по голове, и он утонул в темноте.

Его тащили головой по прелым листьям. Пип поморгал глазами, пытаясь прийти в себя. Оказалось, что его за руки и за ноги привязали к длинной жерди, как оленью тушу, и несли. Чтобы не так тошнило, пришлось сжать зубы. Что же происходит?

«Трог!» – внезапно вспомнил мальчик и вскрикнул. Со всех сторон словно заболтали сороки. Краем глаза Пип увидел птичьи лапы и тела, одетые до колена в густой мех. Кобольды! А Брид говорила, что они безобидные. Ничего себе!

Собаку тоже тащили на жерди, из раненой лапы текла кровь. Морду Трогу туго затянули какой-то тряпкой, голова безжизненно свесилась и качалась в такт неровному шагу кобольдов.

Пип порадовался за пса: раз тот потерял сознание, значит, больше не чувствует боли. Лишь бы не умер. Все в крепости обожали нахального проказника, хоть он и гонял кур и таскал с кухни еду. И Пипу ли этого не понять! Пироги, вечно одни только пироги. Пес бы отдал огромные куски мяса и здоровенные круги крепко пахнущего сыра ради одного только пирога. Повариха пыталась его отвадить, но куда там! Как-то раз на столе специально оставили пирог с горчицей вместо начинки, целый горшок угрохали, и что? Трог на него ни капли внимания не обратил, будто знал, что тут неладно. В последний раз он стянул лимонные пирожные из кладовки. Никто до сих пор так и не понял, как Трогу удалось туда забраться, а Пип только посмеивался про себя. Не будет же он раскрывать тайну и портить все веселье!

Трог, жадно следящий за тренировками стрелков и норовящий поучаствовать в щитовом бою, составлял важную часть жизни крепости. Он шествовал перед шеренгами солдат, задрав нос, будто их инспектировал, и только перед бароном Бранвульфом всегда почтительно поджимал хвост. Повариха не раз упрашивала барона, чтобы Трога вышвырнули из крепости или хотя бы приструнили, но пес проявлял к Бранвульфу такое уважение и с такой яростью рычал на всякого, кем тот был недоволен, что барон и слышать ничего не хотел. Пса не то что не наказывали, ему даже позволено было сидеть за господским столом на особом высоком стуле. Такой дерзостью Пип мог только восхищаться. Трог был ему по сердцу: пес знал, как надо жить в этом мире.

Голова у Пипа кружилась, в запястья врезались веревки, а ногти побелели. Было больно, но совсем не страшно: мастер Спар их, конечно же, найдет и разберется с этими мохнатыми недомерками. Пип нахмурился: как же он дал этим отбросам себя захватить? Вся крепость будет над ним смеяться.

В самоуничижениях прошло немало времени, прежде чем мальчик почувствовал первую тень беспокойства. Кобольды двигались на восток и все больше удалялись от мест, где он вырос. Лес кругом сделался уже совсем незнакомым. Где-то на севере журчала вода, должно быть, Лешая река – она течет через среднюю часть Кабаньего Лова с запада на восток, а потом впадает в Лососинку. Пип застонал при мысли о том, что мастер Спар может их здесь и не отыскать, а потом еще раз, вспомнив, как ушел, не сказав ни слова. Мастер Спар решит, что он просто сбежал и вернулся в свой родной лес. Пип даже представить себе боялся, что сюзерен о нем будет думать.

Это конец. Он принес бесчестье своей семье. Что теперь случится с Май? После смерти матери старшая сестра все время хлопотала вокруг Пипа и пыталась его воспитывать, но мальчик все равно ее любил. А теперь вот так опозорил. Наверное, мастер Спар ее бросит, раз у нее такой глупый брат?

– Ай! – невольно вскрикнул Пип, ударившись головой о лежащее поперек дороги бревно.

Длинные пальцы с узловатыми суставами ухватили его за волосы и рывком подняли голову. В лицо Пипу уставилось существо с покрытой бородавками мордой, огромными глазами и узкими прорезями ноздрей. По телу проскребла серовато-коричневая кожа, похожая на мягкую кору старого тиса, в нос ударил прелый землистый запах. Шершавая лапа ущипнула за щеку, будто проверяя: вкусный ли мальчик? Уж не сожрать ли его собираются?! Пип признался себе, что начинает ощущать не которую неуверенность.

Кобольды вдруг остановились и сбросили его на землю. По лицу хлестнули сухие ветки. И все же это не так унизительно, как болтаться подвешенным на жерди!.. Пип стал растирать пальцы.

– Эй, ублюдки, развяжите меня! Я человек барона. Он вас всех за это повесит. Если вы меня не отпустите… – Рядом заскулил Трог, и Пип со всех сил дернулся, пытаясь освободиться. – Что вы сделали с псом? Ну-ка раз режьте веревки! Вы что, не видите – он ранен! Ему же больно!

Трог был по-прежнему привязан к жерди, но тугие путы хотя бы помогли остановить кровь. Пип лишь надеялся, что лапа у пса не сломана. Впрочем, кости у приземистого коренастого Трога были, пожалуй, раза в два толще, чем у легконогих желтогорских волков.

Пип позвал пса по имени, и тот с трудом поднял голову.

– Ах вы, ублюдки! – снова стал ругаться мальчик. – Развяжите его, живо! Это же собака барона Бранвульфа, кретины вы этакие! Барон с вас живьем шкуру сдерет, как только я ему все расскажу. Глупые отродья!

Кобольды разбежались, хрипло щебеча. Пип увидел большие меховые сапоги. Кто-то подошел и встал над ним.

– На кой ляд вы притащили сюда мальчишку? – говорил человек родом из Бельбидии, но определенно не из Торра-Альты: слова звучали резко и грубо.

Из кроны старого бука раздался другой голос, более низкий:

– Эй, Палец, что там за шум? Вели этой мрази заткнуться, а то я…

Вдруг он оборвался. Пип услышал рычание собак, повернул голову и увидал человека, ведущего вереницу пони. Их поклажа позвякивала: это были капканы, из вороненой стали, а также всевозможные цепи, ножи, мясницкие топоры и прочие скобяные изделия.

– Придурки! Всех сожгу!

Кобольды в ужасе закричали и тут же затихли. Шерсть у них встала дыбом, и слышался только шорох, будто кустарник шелестел на ветру. Меховые шубки на крохотных тельцах смотрелись нелепо. Бедные глупые создания, подумал Пип. Они же понятия не имеют, что делают.

– Я вам говорил: если будете лодырничать, мы сожжем Хобомань, – продолжал пугать охотник. Он был низенький, коренастый, с длинными космами светлых волос. К нечесаной бороде тут и там пристал всякий лесной мусор – видно, охотник пробирался через кустарник. Подумайте о крошках-кобольдятах, которые еще привязаны корнями к матерям и не могут убежать, представьте себе, как они будут трещать в пламени.

Человек говорил по-бельбидийски свободно, однако с монотонным акцентом; слова ему были хорошо знакомы, только гласные он произносил как-то не так. Несомненно, иноземец. Мастер Спар, когда рассказывал про свои путешествия за границу, говорил, что во всех странах, которые омывает Кабалланское море, в качестве общего языка пользуются бельбидийским. Бельбидия стала первой торговой державой, потому и язык ее распространился повсюду.