Папоротник протянул Брид Свирель.

– Играй, прошу тебя!

Та взяла инструмент, но даже не взглянула, только погладила.

– Брид, Брид! – кричал лёсик. – Играй! Пальцы девушки задумчиво пробежали по перламутровой отделке Свирели, а смотрела она в лес. Каспар понял: она видит лишь одного всадника, всадника на бешеной лошади, несущегося к ней во весь опор.

– Брид! – Каспар бросил старика и побежал к ней, попытался схватить, но девушка вырвалась. Ничто не могло заставить ее оторвать взгляд от Талоркана. Золотоволосый эльф вклинился в гущу ловчих, остановившихся на краю кольца тисов. Голос его звенел прекрасно и неодолимо. Птицы смолкли, и само время, казалось, замерло, слушая песню лесничего, что разбивала все законы природы.

Поверх красной куртки ловчего, на Талоркане был плащ из блестящего черного бархата, отороченный горностаем. В черной гриве его коня сияли бирюзой вплетенные павлиньи перья, а с ними – нити чистого серебра и шелковые ленты, похожие на звезды в полуночном небе. Его огромные золотые глаза сияли, а голос плел сети магии.

– Свирель, Брид, Свирель! – Папоротник подпрыгивал от возбуждения. – Играй же!

Абеляр сжал ее ладонь.

– Госпожа моя, я почти полтысячи лет ждал дня, когда смогу обеспечить безопасность Троицы. Сыграйте на Свирели, умоляю вас.

Брид бессильно уронила руки, глядя на Талоркана.

– Это всего лишь заклятие, – тихо сказал ей Каспар, пытаясь проникнуть в потаенные закоулки разума. – Всего лишь заклятие. Он тебя не любит. Он хочет использовать твою силу, чтобы увеличить свою собственную. Ему нужна не ты, ему нужна твоя сила!

Брид и не замечала его. Она провела пальцами по лбу, смахивая выбившиеся волосы – будто Каспара отбрасывала прочь. Видя, что девушка не собирается играть на Свирели, ловчие ближе придвинулись к тисам.

– Брид, я люблю тебя! – в отчаянии выкрикнул Каспар. Слова соскользнули с губ, но перед глазами встала Май: нежное, почти еще детское, лицо, вьющиеся каштановые волосы… В этот миг, за одно лишь мгновение, Каспар понял, что на самом деле любит девочку. Она в нем нуждалась, с ней они равны, а глядя на Брид, он видел у нее за спиной образ собственной матери и Морригвэн. Брид была Одной-из-Трех, ее окутывал ореол сияния Великой Матери, вызывавший благоговейный трепет. На то, чтобы осознать свои чувства, у Каспара ушла вся дорога через лес. Да, он любил Брид, но не той безотчетной, возникающей ниоткуда любовью, что бывает у мужчины к женщине.

Должно быть, его крик прорвал густую паутину заклятия, потому что Брид – мелькнула надежда! – обернулась к нему. Потом ее губы сжались в презрительной ухмылке. У Каспара подкатил ком к горлу: он разочаровал ее. Разочаровал тем, что любил как жрицу, а не как девушку. Брид моргнула, и всякое выражение сгладилось с ее лица. Песнь лесничего захватила ее.

– Облава, Брид, облава же! – верещал Папоротник. Ловчие нетерпеливо склонились к лукам седел. Их псы скалили зубы, готовясь к прыжку.

Брид подняла руку со Свирелью и коротко взглянула на нее так, будто просто любовалась тонкими узорами на дубовом дереве и переливами перламутра вокруг отверстий. Свирель вся была блестящая, только темнели глубоко выцарапанные жрицей руны. Солнечный блик не мог их осветить.

Талоркан запел громче и настойчивее. Свободной рукой Брид потянулась за ритуальным серпом, потом принялась соскабливать руны. Посыпались искры. Но все же Свирель могла теперь играть. Каспар прикусил язык в предчувствии.

– Брид, Брид, давай скорее! – надрывался Папоротник. – Мне надо вернуться к своему детенышу!

Абеляр, весь заляпанный кровью и держащий на коленях голову Катрика, молчал в терпеливом ожидании. Вот добрые честные люди, что верны до самого конца, подумал Каспар. Чем отплатить им за службу, как не возвращением домой?

Девочка потянула его за руку.

– Госпожа обещала, что отведет меня к маме.

– Так и будет, – откликнулась Брид, не отрывая взгляда от глаз Талоркана.

Вокруг тисов собиралось все больше ловчих, в смятении слушавших песню своего командира. В его голосе звучало не торжество облавы, нет, из уст старшего лесничего лилась мелодия любви. Мелодия, порабощающая свою жертву. Белый олень отступил в середину рощи, склонил голову, целя в Талоркана рогами. Тот соскользнул с коня и встал перед Брид.

– Папоротник, – одними губами выговорила девушка. Лёсик поднял взгляд, и она вложила ему в руку Свирель.

Каспар не понимал, что она делает, и лишь тупо смотрел.

– Спасай своего детеныша, – прошептала жрица. Лёсик ухватил Свирель и без промедления прижал к губам. Раздался визгливый бессмысленный звук.

– Не надо! – закричал Абеляр. – Папоротник, прекрати!

Но рогатое существо не могло думать ни о чем, кроме как о возвращении на помощь своему детенышу; лёсик все дудел и дудел. Брид бросилась прочь из круга, Абеляр не успел ее удержать: заклятие Свирели Абалона высвободилось. Каспар почувствовал, как воздух густеет от магии, как звук проникает в сущность стихий.

Весь мир за пределами кольца тисов расплылся, будто взгляд залили слезы. Беспомощно смотрел Каспар, как Талоркан хватает Брид за запястье, как победно вскидывает голову.

Девушка обернулась, медленно подняла руку – махнуть на прощание? Глаза у нее постепенно тускнели, губы двигались, однако Каспар не мог расслышать ни слова. Ему показалось, будто Брид говорит «прости меня», но может, он и ошибся.

Потом все смешалось. Он увидел меч, сияющий меч с кроваво-красными рунами на клинке, будто паривший в воздухе. Каспар тут же его узнал: рунный клинок, оружие Халя! В мире живых ему равных не было, а уж в этом и подавно. Ловчие тоже его видели, и Талоркан тоже – в полумраке Каспар увидел, как тот оборачивается.

– Халь! – кричала Брид сорванным голосом. – Халь, помоги мне!

Талоркан притянул ее к себе.

В сердце у Каспара будто натянулась, вот-вот оборвется тетива. Сквозь темнеющую дымку он видел, как Брид вырывается из-под власти заклятия. Но слишком поздно. Он рванулся к ней…

Катрик окровавленной рукой зацепился за его пояс.

– Простите, мастер Спар, только я вас не пущу. Я вас должен защищать и доставить домой, к лорду Бранвульфу.

– Пусти! – Каспар попытался вырваться, но Катрик держал крепко.

Поздно. Брид утонула в серых и розовых пятнах, такие бывают, когда первые лучи утреннего солнца касаются тумана над болотами. Все, кроме тисов и озера, растаяло. Каспар почувствовал, что неведомая сила влечет его к воде. Туман, клубившийся над ее кромкой, сделался гуще. Вскоре все, оставшееся за пределами кольца тисов, залилось чернотой, превратилось в сплошную тьму, безбрежную пустоту, слишком огромную, чтобы представить ее себе. Страх: неужели это вечное небытие?..

Так стоят в одиночестве молчаливой безлунной ночи на открытом всем ветрам скалистом мысу. Глядя во мрак, Каспар понимал, что бесконечность сведет его с ума, если он постарается дать ей хоть какое-то имя.

А потом первой вечерней звездой зажегся крошечный огонек. И стал, постепенно расти. Глядя на него, Каспар чувствовал, как на сердце у него теплеет от надежды. Предвкушение грядущего блаженства захлестнуло его. Свет лился ему навстречу. Все, чем он жил, все, чего хотел, ожидало впереди. Слияние, единство… Все стоявшие в круге потянулись туда, даже золотая лошадь.

– Мама! – со слезами радости на глазах пролепетала девочка. – Мама, я иду домой!

– Свет небесный… – выдохнул Катрик. Абеляр упал на колени.

– Великая Мать, я опять подвел тебя.

Нет. Блаженство Аннуина звало, но час еще не пришел. Каспар мог еще подождать. Он не достиг цели своей нынешней жизни, и возвращаться домой было рано. В тоске он смотрел на сияющий свет, зная, что послед него шага сделать не сумеет.

Юноша отвернулся, Абеляр и Папоротник тоже. Белый олень величественно встряхнул рогами и ударил копытом в землю, приветствуя сияние блаженства, но также не двинулся к нему. Кобыла отпрянула: Аннуин был не для нее, она, сотканная из ветра и звездных лучей, принадлежала Иномирью. Каспар положил ей руку на холку.