Время близилось к вечеру, когда он добрался до виллы графини, расположенной сразу за южной окраиной Рима.

В саду деловито работали ножницами садовники, превращая вечнозеленые кустарники в птиц, львов и оленей. Газоны в лучах заходящего солнца казались зелеными и безупречно чистыми, и повсюду – на прямоугольниках срезанной травы, на пересечении дорожек, под стволами маленьких, идеально округлых деревьев – журчали фонтаны.

Тонио прошел в музыкальный салон, стены которого недавно были обклеены новыми обоями, и увидел клавесин под белоснежным покрывалом.

Мгновение он стоял неподвижно, уставившись в пол, и уже собирался покинуть комнату так же быстро и решительно, как вошел, когда к нему, держа руки за спиной, подошел старый дворецкий.

– Графиня еще не прибыла, синьор, – сказал старик. Звуки со свистом вырвались из его сухих губ. – Но ждем со дня на день, со дня на день.

Тонио хотел было пробормотать что-то насчет Гвидо, как вдруг заметил на дальней стене огромный холст. Все его краски были знакомы ему, так же как и фигурки танцующих в хороводе нимф в прозрачных и таких мягких на вид одеждах.

Тонио уже сделал в направлении картины несколько шагов, когда услышал, как старик сзади тихо пробурчал:

– А, молодая синьора! Так она здесь, синьор.

Тонио обернулся.

– Она вернется с минуты на минуту, синьор. После полудня они с маэстро Гвидо поехали на площадь Испании.

– На площадь Испании? – переспросил он.

Улыбка тронула морщинистое лицо старика. Он снова покачался на пятках, не разжимая рук за спиной.

– Ну как же, синьор! В студию! В мастерскую молодой синьоры. Ведь она же художник, очень большой художник! – В его тоне слышалась легкая насмешка, однако такая мягкая и безличная, что, возможно, адресовалась всему миру.

– Так у нее там мастерская… – Это прозвучало скорее как констатация факта, а не вопрос. Тонио снова взглянул на хоровод нимф на стене.

– Ах, смотрите, синьор, она уже идет, вместе с маэстро Гвидо! – сказал старик и махнул рукой.

Они шли по садовой дорожке.

Светловолосая художница держала Гвидо под руку и несла папку, толстую и, похоже, увесистую, хотя и не такую большую, как та, что была в правой руке Гвидо. Льняное платье в цветочек проглядывало из-под легкого шерстяного плаща, капюшон которого был отброшен назад, так что бриз мог играть с ее волосами. Она говорила с Гвидо. И смеялась. А Гвидо, не отрывая глаз от дорожки, по которой вел ее, улыбался и кивал головой.

Тонио почувствовал, что художницу с Гвидо связывают какие-то неформальные отношения. Они говорили о каком-то серьезном предмете, словно знали друг друга давно.

Когда они вошли в комнату, у Тонио перехватило дыхание.

– Как? Верить ли мне своим глазам? – иронично произнес Гвидо. – Неужели это тот самый юный Тонио Трески, знаменитый и таинственный Тонио Трески, который скоро удивит весь Рим?

Тонио тупо глазел на него и не говорил ни слова. Вдруг воздух наполнился женским смехом.

– Синьор Трески. – Она сделала маленький, быстрый книксен и добавила с приятной ритмичной интонацией: – Как чудесно, что вы оказались здесь.

В ее голосе чувствовалось оживление. Ее глаза весело щурились и сияли, а платье в цветочек лишь усиливало производимое ею впечатление легкости и движения, несмотря на то что стояла она совершенно спокойно.

– Хочу кое-что показать тебе, Тонио, – говорил между тем Гвидо, раскладывая тяжелую папку на клавесине. – Кристина закончила это сегодня.

– Нет-нет, еще не закончила! – возразила она.

Гвидо вытащил большой пастельный этюд.

– Кристина? – переспросил Тонио.

Собственный голос показался ему грубым и сдавленным. Он не мог оторвать от нее глаз. Стоя у дверей, она словно излучала сияние. Щеки ее пылали, и хотя на миг улыбка сошла с ее губ, она тут же вернула ее на место.

– О, простите меня! – непринужденно воскликнул Гвидо. – Кристина, я думал, что вы с Тонио наверняка уже встречались.

– О да, мы встречались! Правда встречались, синьор Трески? – быстро сказала она. И, подойдя к нему, протянула руку.

Он смотрел на нее, осознавая лишь то, что ее пальцы лежат в его пальцах и что ее рука оказалась неописуемо мягкой и нежной и еще такой крошечной, что походила на кукольную. Невозможно было себе представить, чтобы этими пальцами выполнялась какая-либо серьезная работа. Потом до него дошло, что он стоит неподвижно, как статуя, а эти двое глядят на него. Он тут же наклонился поцеловать художнице руку.

На самом деле он не предполагал касаться ее губами. Должно быть, Кристина это заметила, потому что в нужный момент слегка приподняла руку и получила-таки его поцелуй.

Он поднял на девушку глаза. Внезапно она показалась ему ужасно беззащитной.

– Взгляни-ка, Тонио! – спокойно позвал его Гвидо, как будто не заметил ничего странного. Он держал в руках собственный портрет, выполненный пастелью.

Это был превосходный рисунок; маэстро на нем выглядел полным жизни. Отлично были переданы его задумчивость и даже опасный блеск в глазах. Художница не обошла вниманием ни расплющенный нос, ни полные губы и при этом поймала суть этого человека, преображавшую все его черты.

– Ну же, Тонио, – вкрадчивым тоном сказал Гвидо. – Что скажешь?

– Может быть, вы тоже согласитесь позировать мне, синьор Трески? – быстро спросила Кристина. – Мне бы так хотелось написать вас! По правде говоря, я уже сделала это, – почти застенчиво сообщила она, и ее щеки слегка порозовели, – но лишь по памяти, а мне бы хотелось написать ваш настоящий портрет, и со всей тщательностью.

– Принимай предложение! – как ни в чем не бывало посоветовал Гвидо, облокотившись о покрытый чехлом клавесин. – Через месяц Кристина будет самым популярным портретистом в Риме. Если сейчас не согласишься, тебе придется записываться к ней на прием и ждать своей очереди, как простому смертному.

– О, вам никогда не придется ждать своей очереди! – рассмеялась она и неожиданно вся пришла в движение, и ее светлые кудрявые волосы легко и пушисто заволновались. – Вы могли бы прийти завтра? – спросила она уже серьезно. – Я горю желанием начать ваш портрет. – Глаза у нее были синими, почти фиолетовыми, и такими красивыми! Неописуемо. Он в жизни не видел таких синих глаз, как у нее. – Мы могли бы начать в полдень, – говорила она с легким дрожанием в голосе. – Я англичанка и не сплю днем, но вы можете прийти и попозже, если вам так будет удобней. Я хочу написать вас еще до того, как вы станете ужасно знаменитым и вас захотят писать все подряд. Это было бы очень любезно с вашей стороны.

– О, какие они скромные, эти талантливые дети! – усмехнулся Гвидо. – Тонио, молодая синьора говорит с тобой…

– Вы собираетесь жить в Риме? – пробормотал Тонио.

Его голос прозвучал так слабо, что он не удивился бы, если бы она тут же осведомилась о его здоровье.

– Да, – ответила Кристина. – Здесь много чему можно научиться, много чего можно написать. – Тут выражение ее лица снова резко изменилось, и она добавила удивительно дружеским тоном: – Когда оперный сезон закончится, я, возможно, последую за вами, синьор Трески. Я стану одной из тех сумасшедших женщин, что сопровождают великих певцов по всему континенту. – Глаза ее были распахнуты, но лицо казалось озабоченным. – Может быть, я не смогу писать, не слыша вашего голоса.

Тонио страшно покраснел. И услышал сквозь оцепенение, как Гвидо громко расхохотался.

Но она была так молода и совершенно не понимала, как могут быть истолкованы ее слова! Она вообще не могла находиться здесь одна, без графини! Стоит только посмотреть на нее, на точеную фигурку, на округлости грудей, так жестоко стиснутых кружевным краем корсажа…

Он чувствовал, как полыхает лицо.

– О, это было бы просто чудесно! – воскликнул Гвидо. – Ты ездила бы с нами повсюду, и повсюду появлялись бы портреты кисти великой Кристины Гримальди, и твоя слава гремела бы по всей Европе. Скоро нас стали бы приглашать петь лишенные слуха или даже абсолютно глухие люди только потому, что им захотелось бы, чтобы ты увековечила их в масле или пастели!