— Знаете, что это за подношения? Не что иное, как первосортный каменный уголь.

Глядя на него, мы с трудом удержались от того чтобы не расхохотаться.

— Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь, — промолвил Александр. — Может быть, они отдают нам самые ценные свои сокровища.

Взволнованные, тронутые таким вниманием, мы не знали, как вести себя. Между тем Ян достал слюдяную пластинку и стал показывать ее всем собравшимся, внимательно следя за тем, какое это произведет на них впечатление. Никто, однако, не проявил любопытства.

Но вот наш недавний, пациент — отец — подошел к нам, взял из рук Яна пластинку и, обернувшись, что-то крикнул. В ту же минуту из толпы выбрался знакомый нам мальчик и быстро побежал куда-то с такой быстротой, которой мог бы позавидовать любой земной бегун. Очень скоро мы снова увидели его. Не снижая темпа, он подбежал к Яну, достал из-за пазухи и подал ему целую пачку слюдяных пластинок. Поляк был в восторге. Он взял мальчика за руку и отвел его в сторону, чтобы вдосталь насладиться свалившимся на него богатством.

Мы же продолжали стоять, разглядывая туземцев.

Они тоже смотрели на нас, и как будто и не собирались ходить. Может быть, они чего-то ждали от нас или хотели поговорить с нами, надеясь, что мы придумаем, как это сделать… Но как? Как нам понять друг друга! Представители двух цивилизаций, встретившись на этом острове; беспомощно взирали друг на друга, словно лишенные дара речи. Только мысли наши устремлялись навстречу друг другу, но как бы рассеивались в пространстве, так и не достигнув цели…

Вдруг зазвучала громкая музыка. Вздрогнув, я оглянулся и увидел бледное лицо Александра, выглядывавшего из люка звездолета. Это он включил музыкальный аппарат. Торжественная мелодия зазвучала над пустынной равниной, залитой лучами Эпсилона. Могучие аккорды органа словно сметали на своем пути преграды, воздвигнутые Временем и Пространством. Музыка в этот миг с успехом заменяла слова, которые были бессильны выразить волновавшие нас чувства…

Толпа туземцев молча внимала музыке. Но что она им говорила?.. Мы не хотели и думать об этом. Они слышали призыв людей Земли и должны хотя бы попытаться понять его. На их лицах мы не могли прочесть ни восторга, ни удивления. Они просто слушали — сосредоточено и задумчиво. Этого было достаточно…

Когда замер последний звук мелодии, в толпе прошелестел чуть слышный шепот. Снова встал тот же старик и что-то сказал. И тут же двое юношей, вскочив на ноги, помчались к пещере.

— Сейчас нам преподнесут что-нибудь еще, — шепнул мне на ухо Полли. И обернувшись к подошедшему Александру, воскликнул: — Ты гений. И как ты догадался пустить именно Баха?

— Просто так…

Скоро юноши вернулись. Один из них держал в руках хрустальный сосуд в форме многоугольника, а другой — два кувшина, наполненных какой-то жидкостью.

Старец взял сосуд, приблизился к нам и поставил его на песок. Это было глубокое блюдо с гранеными, прозрачными стенками. Медленно и торжественно, словно выполняя священный обряд, старец вылил в блюдо прозрачную жидкость из одного кувшина, после чего осторожно добавил несколько капель из второго. Капли не растворились и не слились друг с другом, они пришли в движение. Натыкаясь на стенки сосуда, они дробились, излучая сияние. Их становилось все больше и больше, и весь сосуд словно запылал. Тогда старец поднял его над головой; чтобы и его соплеменники могли полюбоваться этой удивительной игрой света. Грани сосуда искрились, угасали и снова вспыхивали. Теперь от хрустального блюда расходились во все стороны разноцветные лучи. Старик с волшебным сосудом был похож на древнего жреца.

В ответ на музыку они показывали нам свое искусство.

Юли захлопал в ладоши.

— Как интересно! Ты представляешь себе эту картину?

— Да, волнующий миг, — с улыбкой сказал дядя Андри.

— Как ты думаешь, понравилась им музыка?

— Кто знает! Из дневника трудно сделать какое-либо заключение. И я не склонен думать, что один из самых сложных видов искусства будет воспринят людьми, которые впервые в жизни слышат звуки органа.

— А я все-таки думаю, что им понравилось. Иначе зачем бы они стали показывать свой чудесный хрустальный сосуд?

— Да, они явно поняли, что музыка не связана с какими-либо обычными насущными потребностями. Почувствовали, что она открывает перед человеком врата какого-то иного мира. У них тоже есть представление об этом мире. И в данном случае не прелюдия старого Баха оказала волшебное воздействие, а вечное стремление человека к прекрасному. Это стремление не чуждо жителям этой планеты. Вечно и всеобъемлюще не само искусство, а то, что вдохновляет человека на творчество…

В комнате раздался мелодичный звон. Дядя Андри нажал кнопку «Телеграмма», и через минуту послышался плотный и с хрипотцой голос:

— Приезжаю нынче вечером. Северин. Приезжаю нынче вечером. Северин.

Юли вдруг побледнел, а дядя Андри встал и начал ходить по комнате взад-вперед.

— Теперь все станет ясно! — подумал вслух молодой человек.

— Но как мы заставим его признаться во всем? — спросил Юли.

— Что?.. Ах, да, предоставь это дело мне. До вечера у нас еще достаточно времени, давай читать дальше…

Впервые с тех пор, как мы ступили на эту планету, счастье поистине улыбнулось нам. Яну удалось расшифровать знаки, начертанные на слюдяных пластинках.

Ему помог в этом наш друг — мальчик, которого мы стали звать Кириллом (по имени одного из создателей славянской письменности), потому что он первый посвятил нас в тайну письменности туземцев.

В сущности племя, живущее на острове, не имеет письменности. Слюдяные пластинки принадлежали пришельцу. Он жил здесь около года и по счастливой для нас случайности обучал Кирилла грамоте. После внезапной смерти учителя мальчик собрал и тщательно хранил всю его «библиотеку». Кирилл знал около двухсот знаков, чего было вполне достаточно для программирования электронной машины.

Главная заслуга в этом деле, разумеется, принадлежит Яну, который проделал огромную работу. Ему приходилось действовать примитивными методами, но зато успех был обеспечен. Ян показывал Кириллу какой-нибудь наиболее часто встречающийся знак на слюдяной пластинке и не отступал до тех пор, пока не становилось ясным его значение. Забавно было смотреть на них.

Полли не уставал потешаться над муками Яна. Чтобы объяснить какое-нибудь абстрактное понятие, филолог устраивал целые представления глубоко дышал, притворялся уснувшим, мертвым, больным, делал вид, что ест или работает… Кирилл смотрел на него широко открытыми глазами и изо всех сил старался понять, чего от него хотят…

— Если так будет и впредь продолжаться, — говорил Полли, — то с окончанием этого дела наступит конец и некоему польскому филологу.

Но Ян был неутомим. Он записывал голос Кирилла, пытался ему подражать, целыми часами упражнялся в произношении того или иного звука, пока наконец не одолевал его. Остальное было легче. Скоро электронная машина систематизировала все основные знаки.

Например, волнистая линия была основным элементом знаков, обозначавших воду, море, реку, дождь и все, относящееся к воде.

Итак, однажды вечером электронный мозг перевел содержание первой слюдяной пластинки. Разумеется, перевод нуждался в осмыслении, во многих местах он был лишен всякой логики, но все же это было первым проникновением в цивилизацию чужой планеты. Эта пластинка сообщила нам о людях, которые живут в большом населенном пункте. Им грозила опасность. Слова «страдание», «болезнь», «мука», «тоска» встречались здесь особенно часто, слово «смерть» — тоже. Затем следовало географическое описание нашего острова, говорилось о местном населении, о пустынной равнине, об одном мальчике…

— Это что-то вроде дневника, — сказал Полли.

— Верно, — согласился Ян, — но среди пластинок есть немало исписанных другой рукой.