Викентий Петрович и тренер давно в пути, Виктор знает, что они профессионалы, но что-то гнетёт душу. Ему кажется, что всё пройдёт не слишком гладко. Беспокоит некоторая странность, разведка Идара всё ещё не нашла их поселение. Или уже нашла? Но тогда почему нет нападения? Виктор знает, Идар будет использовать любой случай, чтобы укрепить своё положение. А может он просто выжидает, ищет удобный случай, чтобы наверняка, накрыть всех махом. Людей у него сейчас в достаточном количестве и он может позволить себе подождать без особого вреда для себя. А ещё этот непонятный дед.

Старец Харитон почти не выходит из бывшей тюрьмы. В самом конце грота сложил из тяжёлых камней алтарь, на стене выцарапал изображение креста, а под ним разжёг очаг. Он не спешит, знает, рано или поздно, все с благодарностью примут его веру. Мир рухнул, а кто остался в живых, тот должен доказать свою веру в бога, а кто этого не сделает, заслуживает смерти в огне. Именно, в костре! Надо устроить показательную казнь, чтобы не нашлось ни одного фраера, который бы посмел усомниться во Всевышнем!

Старец тяжело вздыхает, вспоминая, как умер и был погребён в глубокую могилу, но черви не успели забраться в его нутро, сердце неожиданно проснулось и застучало мощно и без остановок. Определённо, это чудо, так долго клиническая смерть не может продолжаться, значит, ему помог бог и теперь он обязан ему жизнью, это закон.

С тех пор прошло немало лет, он сделал пластическую операцию, убрал наколки: звёзды под ключицами, многочисленные купола, синие перстни, но крест на груди уничтожать не посмел — это знак от Всевышнего. Теперь бывший зек святой человек и должен наставлять заблудших на путь истинный. Старый вор вздохнул, перекрестился, наклонился до земли, ударился о твёрдый пол, так и замер, воспоминания вновь заполнили его сознание. Он вспомнил, как первый раз пришёл в церковь, долго каялся и местный батюшка, с умилением глядя на его старания, принял послушником, затем разрешил стать монахом. Харитон так бы и служил верой и правдой, но один раз застал батюшку за тем, как тот тырил церковную кассу. Это было потрясением для бывшего вора в законе. Для него, что воровская касса, что теперь церковная — святое, а это, получается подлое крысятничество, воровство у своих, за это полагается смерть, но Харитон не успел совершить божий суд. Он смиренно стоял на отпевании у роскошного гроба, где крышка покоилась на особых навесах. В последний час, её незачем было прибивать специально подготовленными гвоздями, а лишь прикрыть и, защёлки всё сделают сами, плотно оградив покойника от живительного воздуха. Он всё стоял и смиренно бормотал молитву, а под полой держал острую заточку, скоро, очень скоро… но пришёл исполинский вал, со стоном качнулись церковные стены, парадную дверь выбило с петель, ворвалась пенная волна… Харитон мгновенно всё понял, бесцеремонно выбросил покойника из гроба и, занял его жилище, с усилием захлопнул крышку. Вовремя. Мир завертелся, посыпались удары за ударами, сознание померкло.

Харитон очнулся, глубоко вдохнул затхлый воздух, облизнул откуда-то попавшую на сухие губы солёную влагу, открыл глаза и долго смотрел на лучи света пробивающиеся сквозь щели гробовой крышки. Вскоре ему начали мерещиться оскаленные морды, церковные купола, сметаемые волнами, падающие минареты и над христианским и мусульманским миром взметнулась великая тень единого Бога.

Старец прикоснулся костлявыми руками к дубовой крышке, но не стал биться в истерике, он точно знал, ему не дано умереть, потому что уже умер.

Летят дни и ночи, он ждёт своего часа, и вот, гроб налетает на берег и бьётся об острые камни, крышка разваливается, свежий воздух сметает тлен и смерть. Старик садится, оглядывается, пытаясь сообразить, где он. Раздавшееся рычание его совсем не испугало, старец Харитон поворачивает голову и видит подбирающегося к нему тощего пса. Испытывая нечто странное в душе, он пристально глянул на возбуждённого зверя, готового в любой момент прыгнуть, пальцы привычно сжались на рукоятке заточки. Пёс прыгает, но что-то острое пробивает ему грудь, животное с визгом отскакивает, его начинает трясти от дикой боли, лапы онемели и невыносимая боль пронзает сердце.

Старец с трудом выползает из гроба, обтирает окровавленную заточку о полы рясы, в желудке мучительно ноет, хочется, есть и пить. Он ползёт к собаке и та дико взвывает, пытается отпрыгнуть в сторону, но старец наползает на неё, впивается ртом в дёргающуюся глотку и долго пилит оставшимися зубами свою добычу. Наконец брызнула кровь, старик долго глотает и чувствует, как к нему возвращается сила, а у животного, напротив, быстро уходит.

Собаки ему хватило надолго, почти неделю он питался её мясом. Затем, он наткнулся на небольшую пещеру, там раньше останавливался отряд спелеологов, и, даже кто-то забыл спортивную куртку. Посчитав, что в ней будет удобнее охотиться, Харитон поменял на неё свою монашескую рясу. Затем, старательно обшарил пещёру, нашёл тайник, в нём верёвку, метров двадцать и два самохвата. Он аккуратно оставил их на прежнем месте, может когда, и пригодятся.

А как-то раз набрёл на старое кострище, палкой ворошил угли, вытаскивая обугленные человеческие кости. Радость всколыхнула сердце, на этой земле есть люди и с них он начнёт дарить миру новую веру.

Его воспоминания нарушают звуки шаги, бесцеремонно ворвавшиеся в храм. Старик поворачивается, грозно сверкнув воспалёнными глазами, но сразу гасит злобный взгляд и склоняется в поклоне: — Чем я удостоился такой чести, что ко мне пожаловал сам правитель? — его хриплый голос сопровождается покашливаниями и с трудом сдерживаемыми стонами.

Идар останавливается, внимательно смотрит на сгорбленную в смирении фигуру, брезгливость появляется в душе, но и страх так некстати болью резанул по жилам — чувство неприятное, мгновенно захотелось убить старика, но Идар лишь усмехнулся, поправил на плече автомат: — Что застыл, старый? Пора выполнять своё предназначение. У рабов… да и среди свободных, много лишних вопросов накопилось, надо к богу их привести, чтобы дурных мыслей не было.

— Бог голоден и требует жертву, — закаркал старик и Идар не сразу понял, что это смех. — Пусть мои ученики приведут того у кого скопилось много вопросов и народ собери… правитель. Сегодня вечером Бог покажет свою силу.

— Мне не нужны убийства, людей и так мало, — сверкнул глазами Идар, — что-то другое придумай.

— Лишь жертвенная кровь даст веру людям, — с нажимом произносит старец. Или ты хочешь, что бы безбожники снесли твою власть? Только страх удержит их от произвола и поселит в их душах любовь к богу… и к тебе, правитель, — старец вновь смеётся, каркая как простуженный ворон.

— Это мне решать, как меня будут любить люди, — властно произносит Идар, а старец вновь заходится в кашле. — Ты болен, старик, — без сожаления добавляет он.

— Нет, это не кашель, это смех, — старец внезапно поднимает взгляд и внутри у Идара, словно прошипел раскаленный металлический прут. — Я здесь, прежде всего, чтобы служить Богу, а ты его избранник, но можешь впасть не в милость, — шамкает старец Харитон.

— Ты вздумал мне угрожать? — неприятно удивляется Идар, нехорошая дрожь пробегает по коже.

— Безусловно… нет, — старик опускает взгляд и Идар украдкой вытирает холодный пот со лба, — что я, такой же слуга как и ты, но я честно выполняю волю всесильного Бога, а он может вмиг выдуть душу у любого… и даже у тебя… правитель. Осмелюсь дать тебе совет, я помогаю тебе укрепить власть, а ты не вмешивайся в его божественные дела.

— И всё же, старик, ты наглеешь, — Идар незаметно цепляет пальцами курок автомата, мысль свербит, как шило в мягком месте, а может пустить очередь, прямо в его рот и головной боли конец?

— Братан, ты борзеешь! — из дальнего угла грота, где как крысы притаились зеки-людоеды, вырывается отважный голос Витька. Лучше бы он смолчал, злая очередь швырнула в него горячий рой из пуль, разрывая его рот до ушей, и Витёк становится похожим на страшного клоуна.