– Зразу, златовласка. Я слишком изголодался по тебе.

Мне хочется что-то ответить.

Но я этого не делаю, нега накрывает с головой.

И я расслабляюсь в руках мужчины.

– Какого хуя?

Я перехватываю руки девчонки, завожу назад. Кристина пытается выделываться, отталкивает, вертится, как дурная. С ума сошла, стоило свет включить.

И меня тоже мозги набекрень.

– Не рыпайся.

Я крепко держу златовласку, так, чтобы даже не думала о побеге. И смотрю. На её тело, покрытое синяками, которые ещё два назад не было. Я знаю, я всю её осмотрел. Каждый изгиб запомнил, высек в памяти.

С закрытыми глазами назову, где у неё родинка находится. Где нужно провести губами, чтобы Кристина издала этот приглушенный писк, который потом перетекает в стон.

Я всё, блядь, о ней знаю.

Но не шарю откуда синяки взялись.

– Что это, блядь, такое? Где уже была? Я же сказал, чтобы сегодня из дома не выходила!

Рявкаю, меня трясет. От мысли, что ей кто-то мог навредить. Адреналин выплёскивается в крови, ебашит так, что кислород сгорает. Чистым гневом дышу. Рвать хочу. Всех.

Охрану. Они должны смотреть, не выпускать из виду, докладывать мне о каждом шаге, тенью быть и защитить от всего. Даже если какой-то лыжник мимо пройдёт – отвадить.

Кристину. Которая непонятно куда вляпалась. Я ведь сразу сказал, что сегодня дома сидеть нужно. Неудачные встречи, дохрена проблем, которые разгребать. Встреча за встречей проваливается, потому что недовольны браком. Недовольны, что златовласка по всем законам мне принадлежит.

Себя треснуть нужно, что не проследил. Не доглядел. Нужно было лучше защитить мою девочку. Обезопасить. Закрыть ото всех, не подпускать. Знал ведь, что всякое может случится.

– Молчала почему?

Её золотистая кожа вся в темных разводах, на брызги краски похоже. Особенно на ребрах и бедрах, которые так приятно сжимать. Долбил её, не нежничал, а девчонка даже не сказала.

Вспоминаю странный стон, недовольный и тихий, когда тянул на себя. Не сообразил, что этот от боли, а Кристина язык мне в рот пихала, а не по назначению использовала.

– Штаны опусти, - приказываю, потому что девчонка уже успела натянуть их обратно. По пояс голая, только лифчик грудь прикрывает. Но и так дохрена следов! А сколько ещё прячет. – Сейчас же. Мне повторить?

– Нет. Не нужно. Лютый, - дёргается, когда сжимаю её руку и отвожу от отметин на животе, которые пытается прикрыть. – Мне больно?

– Больно, блядь?

– У меня, наверное, растяжение запястья. Больно, когда ты тянешь.

Сука.

Пиздец.

Разжимаю хватку, будто обожгло. Кивком указываю на диван, приказываю сесть. И это Кристина послушно усаживается, опускает голову. И трет, бляха, кисть.

– Объяснять будешь? Или мне нужно каждое слово тянуть?

– Я… упала.

– На чьи-то кулаки? Если ты сейчас не расскажешь, то тебе пиздец, златовласка. Сначала тем, кто тебя тронул, а потом тебе. Возможно, тебе дважды.

– Вчера упала, когда на лыжах каталась. Синяки не сразу проявились, а сейчас. Оно мне почти не мешает, почти не замечаю. Только когда ты руку тянешь, но так… Ничего, не больно.

Приободряется, уверенно произносит, только глазки бегают. Кому ты врёшь, мать твою? Я же златоглазку знаю лучше всех. Каждый факт, каждый взгляд. Мемуары могу написать о том, как по дыханию распознать настроение. И сейчас девчонка пиздит, как дышит. Не пытается даже, всем выдает своё состояние.

Я опускаюсь на корточки рядом с Кристиной, рассматриваю следы. Упала. Блядь. Блядь, как так? Я ведь спрашивал, тут к врачу нужно, ребра проверить. А она заладила, что ничего не чувствует.

Свернуть бы её длинную шею.

Или вбить мозги в головку, потому что те, что у девчонки, явно не справляются с задачей.

– Почему сразу не сказала? Не ври, что не хотела свидание портить. Мы оба знаем, что оно тебе не зашло.

Лыжи – да.

Даже беседа, возможно.

Но я чувствовал, как девчонка реагировала на меня. Такого приторно-милого, что блевать от себя хотелось. Целовал её так, будто вообще не касался. И никакой реакции. Уверен, в трусиках было сухо, как в пустыне.

А стоило по-настоящему тронуть, как тут же потекла. Принимала мою дикость, бесов моих в себя принимала. Не спорила, не отталкивала. Только подтверждала, что правильно я залип.

На самой идеальной девочке.

– Ты обещал, что мы сегодня пойдём кататься, - ребёнка напоминает тем, как носом шмыгает. Обиженно произносит, словно я игрушку отобрал. – Если бы я призналась, как сильно упала, то мы бы остались дома и больше не катались.

– А мы больше и не пойдём. Нахрен эту гору.

– Лютый, не смей! Пожалуйста, - и смотрит так покорно, что член дёргается. – Пожалуйста, что мне нужно сделать, чтобы мы пошли?

– Не обсуждается. Я сказал раньше, что не получается у меня. А ты с такими ссадинами лежать будешь и не двигаться. Поняла меня? Ничего слышать не хочу.

– Но… Я… Давай договариваться? Как угодно, я… Я же знаю, что у тебя есть что потребовать. Мы можем…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ты сейчас трах меняешь на лыжи? Решила полностью шлюхой стать?

Кристина дергается от моих слов, мотает головой. Задело, значит. Я не хотел. Или хотел. Потому что видел её с другими. С ними могла быть, если бы у меня денег не хватило выплачивать её цену каждый раз. Каждый блядский раз, чтобы не уходила с другим.

Я ведь шарил, что девчонка на аукцион ходит с одной целью – отвадить меня. Думала, если с другим переспит, то я потеряю интерес. Не знает, глупышка, что так просто от меня не отделаться. Если бы она с футбольной командой переспала, я бы простил.

Всех нахрен разорвал, а её бы не тронул.

И хочу донести это до девчонки, чтобы не сомневалась.

Я достаточно псих, всё ей прощу.

– Извини, - вырывается против воли, а златовласка дыхание задерживает. – Я не это имел ввиду. Но ты не будешь сейчас напрягаться, поняла меня? Потом сюда съездим, если так хочешь, но не сейчас. Я своё слово сказал. Если нужно будет тебя к кровати привязать…

– Подожди, - хлопает ресницами своими длинными, губы поджимает. – Потом? Обещаешь? Или потом опять запретишь кататься, угрожая всем подряд?

– Не запрещу. Окей? Катайся сколько влезет, но для начала тебя подлатать нужно. Синяки все сойдут, и тогда выберем с тобой дату.

– Я думала, - тянет, растирая кисть. – Что ты не пустишь больше. В прошлый раз я меньше пострадала, а ты…

– Прошлый раз забыли.

Усаживаюсь рядом, разворачиваю Кристину лицом к себе. Прикасаюсь к темным пятнами, стараясь не причинять боль. Тяну джинсы вниз, а девчонка даже не спорит. Видимо, кататься хотела больше всего, получила желаемое, теперь всё получит.

Иногда с ней бывает просто.

– Сильно болит?

– Терпимо, когда не касаться. Всё не так страшно, как выглядит.

– Ты должна о таком говорить, златовласка. А не стойко выносить, пока я тебя трахаю. Нравится, когда больно, а не хорошо?

– Мне… Мне было хорошо. В основном. И, знаешь ли, не все синяки остались после падения. Некоторые ты сам оставил!

– Херню не неси. Я тебя не трогал ни разу.

– Дай руку. Ну?!

Заводится, смелостью опьяненная. Сегодня я это спущу, сегодня ей всё можно. Думаю о том, что она могла сдохнуть на том склоне, и всё готов разрешить за то, что жива осталась.

Протягиваю руку, а девчонка мои пальцы сжимает. Тянет вниз, прижимает к бедру, где мелкие круглые отметины остались. Намного слабее, чем в других местах.

– Угадаешь чьи это отпечатки? Если тебе так не нравятся синяки на мне, то прекрати сам

– Могла раньше сказать. Я не планировал это.

Не думал, что так сильно сжимаю. Хотел, жал к себе, свои метки оставляя. Любовался ими, блядь. Лучше любого клейма, что девчонка принадлежит мне. Но я никогда не планировал ей боль причинять. Касаюсь своих отпечатков, а в её глазах вижу вспышки удовольствия.