— Боже мой! — продолжала она. — Не могу поверить, что Адриан мог свершить такое!

— Мог, — слова слетели с моих губ, прежде, чем я успела что-либо обдумать.

— Так ты говоришь! — радостно воскликнула она, а я нервно покосилась на амбала на диване. Ну, все. Можно забыть о покое, теперь этот урод не отвяжется. — Мне сказали, что ты выпала из реальности. Сошла с ума. Ни с кем ни говоришь, ни на что не реагируешь.

— А с кем тут говорить? — тихо спросила я. — И зачем?

— Ну как это, общение — это жизнь, — уже веселее сказала женщина.

Жизнь? Она издевается? Или действительно не понимает? Она свободна, и даже это чудовище считается с ней. У нее наверняка есть все, что она только хочет. А что есть у меня? Ничего. Абсолютно. Даже эта самая жизнь мне не принадлежит. Я лишь игрушка в руках жестокого извращенца.

— Нет у меня жизни, — воскликнула я. — Ваш Адриан хорошо постарался! Он лишил меня всего: свободы, счастья и даже надежды! Дайте мне просто умереть, прекратите меня мучить! Я устала, я так больше не могу!

Все эмоции, которые я сдерживала, которые присутствовали во мне в каком-то спящем, притупленном состоянии, вырвались на свободу, как цунами. Жестокая истерика накрыла меня. Я кричала и плакала, не контролируя себя. Слишком много боли, слишком много отчаяния и абсолютно нет надежды… Я просто больше не могу! Нет сил, бороться и терпеть. Я устала.

На шум и крики прибежал Адриан, но Саманта властной командой выгнала его обратно за дверь, и за это ей спасибо. Не хочу, просто не могу его видеть.

— Ненавижу, — всхлипывала я, когда меня немного отпустило, — Ненавижу.

— Тише. Успокойся. Все хорошо, — с материнской нежностью и заботой пожилая женщина гладила меня по голове.

— Хорошо? — спросила я, ощущая, как подступает новая порция слез. — Что тут может быть хорошего?

— Так. А ну прекрати, — неожиданно жестко сказала женщина.

От неожиданности я вытаращила на нее глаза. Было в этом голосе что-то, что заставляло слушаться.

— Я понимаю твои чувства и эмоции, — уже спокойно продолжила она.

— Нет, не понимаете, — покачала я головой. — Вам не понять.

— Ладно. Я представляю твои чувства и эмоции, но ты должна взять себя в руки. Умереть она захотела. Ишь чего задумала, — фыркнула женщина, — Смерть и сама найдет тебя, когда придет время. Жизнь дана нам Богом, и надо ценить этот дар.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но старушка жестом руки попросила замолчать, и я покорно закрыла его обратно.

— Сейчас тебе все кажется мрачным, и кажется, что выхода нет, но так не бывает. Надо жить и бороться, пока сердце бьется, — заметив мой потерянный взгляд, она продолжила мягким голосом, — Криста, я честно и сама понять не могу, как Адриан мог совершить такое. Я даже не могу тебе ничего обещать, кроме того, что постараюсь быть рядом и сдерживать его. Но нужно верить в хорошее, ведь мысли материальны.

Тяжело верить в хорошее, когда вокруг тебя лишь черное отчаяние и полная безысходность. Ей никогда не понять, что я чувствую. Никто не разрушает целенаправленно ее жизнь, не держит взаперти, не подвергает насилию. Но, тем не менее, я видела в мудрых глазах пожилой женщины искреннее участие. Ее доброта была для меня как глоток свежего воздуха. Она тут сидела и терпела мои заскоки, мою истерику, хотя могла бы запросто махнуть рукой, ведь я ей никто. Абсолютно чужой человек.

— Мне хочется верить, что рано или поздно все наладится, но я не могу. Не могу. Не получается. И даже если все это когда-то закончится, то как жить с такими воспоминаниями? — спросила я.

Саманта окинула меня грустным взглядом и ответила:

— Не знаю.

В комнате повисла тишина. Каждая из нас думала о чем-то своем.

— Криста, — наконец нарушила тишину моя собеседница, — я не могу тебя просить простить его. Такое не прощают. Это понимаю даже я, но я люблю его и верю, что для него еще не все потеряно. Ты, наверное, не поверишь мне, но он далеко не всегда был таким, — в голосе женщины была глубокая печаль, — Когда-то он был совсем другим. Несмотря на непростую жизнь, он был добрым юношей, полным надежд. Он любил жизнь и просто любил. Но после той ночи, он изменился, стал другим. Замкнутым, агрессивным, злым. Со временем он научился контролировать эмоции, но душа и сердце так и остались под коркой льда. Я знаю, это не оправдание его поступку, но ему в жизни тоже досталось.

Да ну? Адриан Джонсон — человек, любящий что-то кроме насилия, денег и власти?

— Мы с вами точно об одном человеке говорим? — недоверчиво прищурилась я.

— Точно, — грустно выдохнула пожилая женщина. — Возможно, в том, что он стал таким, есть и моя вина, я виновата, что не смогла достучаться до него, пока не стало слишком поздно. А сейчас мне стыдно за него.

Казалось, будто Саманта стала как-то меньше, сжалась, поникла под гнетом непосильной ноши. Она винит себя в том, что мой тюремщик — монстр. Я ощутила жалость к этой женщине, сомневаюсь, что она сделала его таким.

— Вы упоминали какую-то ночь, — осторожно начала я, движимая нездоровым любопытством, — А что тогда случилось?

Женщина побледнела и нервно отвернулась. В комнате опять повисла звенящая тишина, и когда я думала, что она ничего не ответит, услышала:

— Я не могу тебе сказать, — тихо-тихо произнесла она, — Адриан сам расскажет, если посчитает нужным. Но не советую выпытывать это из него.

С этими словами она ушла. Я осталась одна с кашей в голове. Выпытывать что-то из Адриана? Она серьезно? Пытки — это по его части, не по моей. Что же тогда случилось? Неожиданно для себя я поняла, что нашлось что-то, что смогло вызвать мой интерес. Я помню, как задавалась вопросом, родился Джонсон таким или стал, и если верить Саманте, его таким сделали события прошлого. Но что такое могла случиться, чтобы человек переродился в чудовище? Вряд ли, я это когда-либо узнаю.

Мне казалось нелепой сама мысль, сидеть и говорить о чем-то с Адрианом. За все время я от него слышала лишь угрозы и словесные унижения. Неужели он способен вести нормальный диалог? Или мне персонально повезло, и таким ублюдком он бывает только со мной? Не знаю.

Я была благодарна Саманте за то, что она пришла. Ее присутствие и слова придали мне сил, и дали мизерную надежду, что может даже для меня когда-нибудь станет возможным счастье. Может, все-таки рано или поздно, я обрету свободу. Вот только смогу ли я забыть этот ужас? Смогу ли жить как раньше? А может, я и вовсе зря мечтаю, и сейчас мой мучитель сидит и думает, как бы еще унизить меня, как причинить побольше боли?

Одно лишь знаю, впервые за четыре дня я стала задумываться о будущем, проснулось хоть и маленькое, но желание жить. Саманта права, жизнь это — дар божий, и отказываться от нее просто преступная глупость, а следственно, меня опять ждет борьба. Вот только, где найти силы для нее?