Она выбежала из комнаты и, обливаясь слезами, помчалась вверх по лестнице.

Кинни мрачно посмотрел на сыновей.

– После обеда я к вам зайду. Серьезно потолкуем.

– Выходит, мы останемся без телевизора?

Младший из парочки уже и сам был готов расплакаться.

– А это обсудим позже.

Со второго этажа послышался грохот захлопнувшейся двери. Весь дом затрясся. После чего в столовой вдруг стало тихо.

– Доедайте, – сказал Кинни.

Было так непривычно тихо, что, разрезая ростбиф, он слышал, как скребет по фарфоровой тарелке нож.

Над Фолей-сквер висел серебристо-голубой смог выхлопных газов в часы пик, которые в этой безжалостной духоте скапливались у самой поверхности земли. Гиббонс, выйдя из гаража, хмуро огляделся по сторонам. Сегодня утром в машине он слышал по радио метеосводку: даже ночью температура не опускалась ниже двадцати семи градусов, а в половине восьмого утра было уже за тридцать. Свернув на Бродвей, он бросил взгляд на бегущую строку – время/температура – в витрине Чейз Манхэттен-банка. Двадцать минут десятого, тридцать три градуса.

А сейчас, пересекая Сентр-стрит, он буквально губами чувствовал влажную жару.

Он был в паршивом настроении. Уже два дня его преследовала непрерывная головная боль. Началась она на обратном пути из Пенсильвании, после того как они с Тоцци проведали дублера Варги. Всю дорогу Тоцци, хотя Гиббонс и просил его помолчать, твердил о Варге, Ландо, Блэни и Новике, о том, чем им предстоит заняться теперь и как именно выйти на Варгу, используя Кинни в качестве наживки, о том, что он, Тоцци, должен поймать Кинни и Варгу, о том, что он, Тоцци, должен отомстить за Ландо. Гиббонс вернулся домой в четыре утра, и, хотя ему удалось немного поспать, это напоминало не сон, а беспамятство. А когда на следующее утро он пришел в контору, Кинни был уже там, но подступиться к нему было, разумеется, нельзя. А от вида образцово-показательного Кинни голова у Гиббонса разболелась еще сильнее.

Ему казалось, будто он бился лбом о каменную стену: у него не было ни одной зацепки на будущее. Если бы он обратился к Иверсу со всем, что сейчас ему было известно, это выдало бы его связь с Тоцци. Он подумал о том, чтобы поговорить с Кинни во внерабочее время, но тут же забраковал эту мысль. Взяться следить за ним? Тоже не годится. Опытный агент мгновенно обнаружит, что за ним хвост. Конечно, можно было вступить в открытый конфликт с Кинни прямо здесь, но это казалось ему чересчур рискованным. У них не было весомых доказательств того, что Кинни выполняет для Варги роль палача, поэтому тот просто сможет все отрицать, и, кроме того, в ходе неизбежной при таком повороте событий беседы с Иверсом начальник наверняка задаст кучу вопросов, отвечать на которые Гиббонсу не хотелось. С другой стороны, неопровержимые данные о Варге и Кинни не давали ему успокоиться. Словно он сидел за партией в покер с парой тузов на руках, но не понимал, что с ними делать дальше. Большую часть ночи он провел без сна, надеясь выработать хоть какое-нибудь решение:

И как раз сейчас ему позарез нужна была чашка кофе. Он зашел в кофейню, в которой часто завтракал, и проскользнул вдоль очередей, выстроившихся к раздаче. Все вокруг жаловались на духоту. Кондиционер в кофейне работал еле-еле, но после уличной жары даже это приносило хоть какое-то облегчение. Клерки из соседних учреждений сидели у стойки и неторопливо потягивали кофе, стремясь хоть на пару минут оттянуть возвращение на улицу. Гиббонс огляделся по сторонам в поисках свободного места и вдруг заметил в одном из зеркал, что кто-то машет ему рукой. Это был Кинни, и как раз рядом с ним оказался незанятый стул. Какое совпадение!

– Доброе утро, Берт, – широко улыбнулся Кинни навстречу подходящему к нему Гиббонсу.

– Доброе утро.

Сев на место, Гиббонс увидел, что Кинни ест этакий суперсандвич: ломоть ветчины, яичница, и кусок сыра на тосте. Гиббонс подумал о том, знает ли Кинни, что ему все известно.

– Вкусно? – кивнул он в сторону сандвича Кинни.

– Нормально.

Подошла официантка, уже держа наготове блокнотик и карандаш. Ей было лет восемьдесят, и лицо у нее было как у старой ведьмы, но держалась она молодцом, быстро и бесшумно передвигаясь на все еще крепких ногах. Гиббонс обращал на нее внимание каждое утро: она сновала по помещению, пока молодые официантки выполняли заказ со скоростью сонной мухи.

– Что вам угодно? – спросила она.

В ее голосе слышался легкий славянский акцент.

Гиббонс еще раз полюбовался сандвичем Кинни.

– Кофе и сладкую плюшку.

– Плюшку подать горячей?

– Нет, спасибо.

Она извлекла из-под стойки сладкую плюшку в вощеной бумаге и подала ее Гиббонсу. Поставила на стол перед ним чашку и сразу же наполнила ее кофе. Быстро и аккуратно. Другие официантки вечно ухитрялись хоть немного да разбрызгать, а иногда и порядочно заливали стол. Но старая официантка неизменно была аккуратна.

После того как она отошла от столика, Кинни сказал:

– Ну... одним словом, я слышал, что вы побывали в Пенсильвании.

Гиббонс, потупившись, размешивал сахар в кофе деревянной палочкой. Кинни избрал агрессивную манеру игры. Гиббонс решил пока прикинуться глухонемым, но у Кинни не было времени на такие тонкости.

– Наш друг мистер Дэвис из Ист-Страудсбурга, – сказал он. – Мне известно о вашем визите к нему во всех деталях.

Гиббонс извлек плюшку из упаковки.

– Быстро распространяются новости.

Кинни промолчал.

Гиббонс, подув на кофе, отпил.

– Полагаю, нам с Тоцци уже вынесен приговор.

Кинни пожал плечами и откусил кусок сандвича.

– Мне бы об этом не сообщили.

– Вот как? А разве это не вы бухенвальдский палач? А мне то казалось, что расправа над федеральными агентами – это ваша специальность.

Кинни сделал большой глоток. Гиббонс заметил, как сверкнул солнечный луч на его массивном перстне с печаткой.

– Вы по тонкому льду разгуливаете, Берт.

– Правда?

– Подумайте сами. Если вы начнете плести небылицы обо мне, я отвечу историями о вас и о Тоцци. Недоносительство на агента-дезертира и сотрудничество с ним – это весьма паршивое обвинение.

– Пальцем в небо, Кинни.

– У меня есть фотографии.

– Да уж понятно.

– Хотите удостовериться?

– Верю вам на слово.

Старая официантка подошла к ним с кофейником.

– Подлить? – спросила она.

– Да, пожалуйста.

Кинни королевским жестом пододвинул к ней чашку. Ублюдок с прекрасными манерами.

– Мне не надо, – сказал Гиббонс, и официантка прошла дальше по залу. – А предположим, я обращусь к Иверсу и расскажу ему о вашей сверхурочной работе? Вы, конечно, в ответ выдвинете свои обвинения. Но как насчет Тоцци? Он парень отчаянный, а терять ему все равно нечего. Он наверняка расстреляет вас в упор.

Кинни усмехнулся.

– Тоцци меня не волнует. Мы сами его найдем.

Он становился все агрессивнее.

– Я уже пожилой человек, – сказал Гиббонс. – Наняв хорошего адвоката, я могу повести себя точь-в-точь как крестные отцы – прикинуться больным, начать подавать встречные жалобы и все такое. А что, если я решу, что дело того стоит, лишь бы припереть вас к стенке?

Кинни провел рукой по щеке.

– Как знать?

Он полез в карман и достал деньги ровно по счету: бумажку и мелочь.

Старая официантка сразу же заметила это и поспешила взять у него деньги и счет. Кинни повернулся на стуле, намереваясь встать.

– Скажите-ка мне вот что, – произнес Гиббонс. Кинни остановился и посмотрел ему прямо в лицо. – Отрубить человеку голову – это ведь трудно?

Поджав губы, Кинни покачал головой.

– Ничего особенного. Могу порекомендовать тяжелое мачете только оно должно быть хорошо заточено. Начинать надо с горла, а не с затылка. Так проще. – Он встал и полез в карман. – Глаза – вот с чем хлопот не оберешься. – Он выложил четвертак на стол. – До скорого, Берт.