– Хоть бы плейер какой-нибудь долбаный, – сказал щербатый подросток. – Мура сплошная.

И тут Гиббонс понял, что перед ним вовсе не подростки. Таких парней газеты называют «молодежью», а политики, не слишком заботящиеся о своем переизбрании, – «продуктами молодежной безработицы». Полицейские же кличут их «опасными вонючками».

– Масео, – крикнул один из них, мускулистый парень в красной рубахе, – ты говоришь, и на том складе тоже ничего не было?

– Ни черта, – отозвался щербатый. – «Звукозапись Кинга», на Сто шестьдесят девятой, помнишь? Сгорела в аккурат, как и тут, и тоже ни черта. Но сейчас-то до меня тут точно никто не побывал. Вот проклятье.

– У меня кулаки чешутся! – возвестил парень в черной повязке. – Эй, белый! Чего это ты тут делаешь?

Парни заметили вышедшего из-за угла Тоцци и, увидев его, встали в боевую стойку, как коты перед собакой. На Тоцци были джинсы, черная рубашка, спортивная куртка. На полицейского он был не похож.

Гиббонс увидел блеск ножей и злобно сузившиеся глаза. Эти парни, ничего не найдя, чувствовали себя обманутыми, и им хотелось на ком-нибудь отыграться.

Тоцци тоже изготовился к бою. На лице у него появилось выражение, которого Гиббонс терпеть не мог. Гиббонс оглянулся на сотрудницу полиции, но та повернулась к ним спиной, делая вид, будто ничего не видит и не слышит, сучка проклятая. ФБР может само о себе позаботиться, должно быть, считала она. Пусть эти фэбээрщики хоть вешают друг дружку, нам-то какое дело? Чертовы полицейские слишком часто смотрят сериалы по телевизору, а там ФБР с ними вечно воюет.

Гиббонс вытащил револьвер и взвел курок, стараясь, чтобы этот характерный щелчок стал слышен всем, – тоже как в кино.

– Ладно, парни, валите отсюда.

Злые лица тут же повернулись к нему.

– Заткни пасть, старикан!

Двое из них пошли на Гиббонса. Ножи против пуль.

Тоцци тоже потянулся в карман, и парень в красной рубахе рванулся к нему. Гиббонс моргнул, ожидая, что сейчас в воздухе промелькнет лезвие. Но вид 9-миллиметрового калибра подействовал на банду отрезвляюще. Ругаясь и пиная все, что попадется под ноги, парни поспешили удалиться.

Гиббонс убрал револьвер, достал из кармана блокнотик и записал: «Звукозапись Кинга» на Сто шестьдесят девятой".

Тоцци подошел к нему по пожарищу.

– Собираешься писать мемуары?

– Ребятки толковали еще об одном поджоге вроде этого. И тоже потом не сумели ничего для себя найти.

– Думаешь, это афера?

– Вполне может быть. Вывези товар, потом подожги лавку, потом получи страховку, а дальше можешь спокойно продать товар или перевезти его в другую лавку, чтобы он «сгорел» еще раз. Так можно перевозить товар с места на место и получать страховку до тех пор, пока на оборудование не истечет гарантийный срок.

Тоцци, скрестив руки на груди, поглядел себе под ноги.

– Не так-то трудно найти всякую дрянь, которая после пожара выглядела бы как сгоревшая аудио– и видеотехника. Ящики, пластмассовые корпуса, электросхемы – все это выглядит вполне натурально.

– Значит, эту аферу проворачивает Варга, а Кинни у него на подхвате.

Тоцци покачал головой.

– Не очень разумно это выглядит. Можно сжечь две лавки, ну три, но не больше. Страховая компания заподозрит неладное. Варга сейчас финансирует целое семейство, вдобавок недавно образовавшееся. Подумай об этом! Такие операции не принесли бы ему столько денег, чтобы их хватило на покупку наркотиков в нужных количествах. Услуги скольких людей ему приходится оплачивать? Я хочу сказать, во что ему встанет оплата одного только Кинни?

Гиббонс бросил взгляд на их длинные тени, вырастающие на уцелевшей стене.

– Варга весьма изобретателен. Возможно, ему удалось внести в эту аферу какую-нибудь изюминку.

– А ты можешь представить себе какую?

Гиббонс не знал, что ответить, но ему не хотелось признаваться в этом Тоцци. Ему было известно, что Тоцци в определенных ситуациях заводится с полуоборота, и не имело смысла подбивать его заняться делом, которое может оказаться тупиковым.

– Ничего определенного, – сказал он. – Завтра погляжу, что на этот счет можно нарыть в конторе.

– А как насчет Иверса? Ему разве не захочется узнать, где это тебя целую неделю носило?

– Не исключено.

– И что же ты ему скажешь?

Гиббонс помедлил.

– Если мне повезет, то его не окажется на месте, а значит, мне не придется врать ему. Я постараюсь прибыть попозже. После десяти у него, как правило, всякие деловые встречи. А, ладно, у меня пересохло в горле. Пойдем что-нибудь выпьем.

Они пошли обратно, к ограждению, где стояла служащая полиции.

– Нашли то, что искали? – спросила она.

В ее голосе звучал сарказм, и она даже не пыталась скрыть его. Гиббонсу припомнилось времечко, когда полицейские спешили прикусить язычок при появлении федеральных агентов. Впрочем, тогда и женщин в полиции не было, разве что уличные регулировщицы.

– К сожалению, я не имею права распространяться на тему текущего расследования, – мягко ответил он. – А кстати, куда это подевался ваш напарник?

– Обеденный перерыв, я вам уже докладывала.

– Ах да, конечно. – Гиббонс кивнул и постучал себя по лбу. – Вы это уже говорили. Хотите, мы побудем тут с вами до его возвращения?

– Да идите вы, – огрызнулась она.

Тоцци шмыгнул носом и коротко рассмеялся.

– Как вам будет угодно.

Гиббонс отвернулся от нее и пошел через дорогу.

Отъезжая в «бьюике», он еще долго видел ее долговязый силуэт на фоне пожарища. Она охраняла то место, где уже нечего было охранять. Небо над убогими здешними крышами было жарко-оранжевым в лучах заходящего солнца. Все здесь, в гетто, дышало опасностью и угрозой, насилием и смертью. Ее напарник – большой шутник, ничего не скажешь.

Гиббонс надеялся, что, на ее счастье, напарник закончит шутить до наступления темноты.

На ней были черное трико и черные туфли на шпильках – и более ничего. Она непрестанно пробегала длинными алыми ногтями по пепельно-белым волосам, распущенным по плечам и по спине, выгибая ноги и вертя задом перед стеклянной витриной заведения Спиро на Восьмой авеню. Тоцци отхлебнул своего напитка и поневоле подивился тому, с каким самозабвением трудится потаскушка. Она возбуждала и прохожих, и тех, кто, подобно самому Тоцци, находился внутри. Она припадала к стеклу витрины с такой страстью, что та наверняка скоро должна оказаться вся в засосах. Действенная реклама, ничего не скажешь. Ее эффективность Тоцци ощущал у себя в брюках.

Тоцци сидел за столиком у окна, любуясь попкой потаскушки и время от времени посматривая мимо нее на улицу, переполненную в этот послеобеденный час публикой, бредущей вниз по Восьмой в сторону управления нью-йоркского порта, чтобы сесть на автобус к дому. Машины мчались по Сорок седьмой улице, к въезду в Линкольн-туннель между Сороковой улицей и Девятой авеню. Окрестности Таймс-сквер представляли собой в это время дня любопытное зрелище: выглядело это так, словно в одном и том же месте столкнулись два противоположных мира. Потаскушки и мелкие уличные преступники преспокойно обделывали свои делишки, тогда как бизнесмены, клерки и секретарши деловито и невозмутимо проходили мимо них: честные люди с честными намерениями, идущие в одном и том же направлении, высоко подняв голову и не оглядываясь по сторонам, как целая армия зомби.

За прилавком Спиро поливал жиром здоровенный кусок баранины на вертеле. Жир, стекавший с мяса, шипел и вспыхивал, попадая в огонь, но Тоцци уже привык и к шуму, и к запаху и не обращал на них никакого внимания. Спиро проделывал это примерно каждые пять минут.

Тоцци думал о том, куда запропастился Гиббонс. Он сказал, что будет здесь между пятью и шестью, и, хотя сейчас было еще без двадцати шесть, Тоцци уже тревожился. Гиббонс, как правило, старался прийти пораньше. Он думал о том, не столкнулся ли Гиббонс сегодня в конторе с Кинни. Возможно, Кинни затем сел ему на хвост, и Гиббонс теперь пытается от него отделаться. Тоцци вспомнил о том, как пару лет назад мафия в этот час расправилась прямо на улице, у входа в ресторан на Сорок четвертой улице, с крупным торговцем недвижимостью. Убийца вогнал ему три пули в затылок, а затем спокойно свернул за угол и растворился в толпе. Час пик – идеальное время для уличного убийства. Так где же его носит?