– Вот вам моя рука, так будет удобнее. Здесь порожек. Поворачиваем влево, а сейчас вправо. Здесь ступеньки вниз. Сейчас еще один поворот и снова ступеньки. Вот и добрались.

Если в самом доме было прохладно, то здесь, в его подвале, было тепло и несколько душно. Сильно пахло лампадным маслом. Мою повязку сняли – вот зачем ее вообще было на меня надевать? – и я получила возможность осмотреться. Большой зал с высоким сводчатым потолком, пожалуй, неожиданно высоким, мне по числу ступеней показалось, что спустились мы не столь глубоко. Пол выложен цементными плитами. Стены задрапированы черным бархатом, нечасто украшенным непонятными символами. Кое-какие из них были на драпировках в спиритическом салоне мадам Бурнель, но большинство были другими. Освещалось все четырьмя масляными факелами, закрепленными на стенах справа и слева. Но факелы висели не равномерно, а ближе ко входу, где я остановилась. От этого дальняя часть зала тонула в густом полумраке.

Не дожидаясь приглашения, я прошла вперед.

В дальних углах стояли доспехи рыцарей. На стене несколько мечей, один огромный, двуручный. В который раз, видя такие доспехи и такое оружие, я не удержалась от внутреннего восклицания: как же такие невысокие люди – пожалуй, любой из этих доспехов даже мне оказался бы мал – способны были сражаться столь тяжелыми и длинными мечами?

По центру на невысоком постаменте стояло массивное кресло с черной бархатной обивкой. И человек, в нем сидевший, был облачен в балахон из черного бархата, так что неудивительно, что его было непросто разглядеть издалека. Рядом стоял, облокотившись на спинку кресла, второй мужчина. Оба в черных повязках, скрывающих большую часть лиц.

Я остановилась и сочла правильным приветствовать столь необычных хозяев, зазвавших меня в гости, без слов, легким наклоном головы.

Ответом были два столь же небрежных поклона.

– Сударыня, мы пригласили вас сюда…

– Чтобы сообщить пренеприятное известие, – невежливо закончила я чужую фразу, превратив ее в цитату из пьесы.

– Возможно, и так, – не смутился начавший разговор. – Вы проявили излишнее усердие в своих поисках, коснулись наших интересов и не в наших правилах оставлять все это безнаказанным.

От меня, видимо, ждали ответа, но я промолчала и стала осматриваться с показным интересом. Даже чуть фыркнула пару раз.

– Вас что-то смущает?

– Напротив, я восхищена. И польщена. Так много приготовлений, такие роскошные декорации! И весь этот спектакль для единственного зрителя. Благодарю вас, господа, за оказанные мне внимание и честь.

– А я ведь предупреждал, что в этом нет никакого смысла! – произнес второй человек в маске, из-за которой было не вполне понятно, к кому он обратился. Вряд ли ко мне, хотя с обладателем такого чудного бархатистого баритона мне было бы поговорить приятно.

– Можно подумать, что я один все это придумал, – по-старчески капризно ответил тот, кто сидел в кресле. – Вы ведь тоже не особо возражали.

– А как иначе я вам бы доказал, что все это бесполезно?

– Господа! – укоризненно произнесла я, прерывая этот легкомысленный спор. – Вы ведь для чего-то меня зазвали сюда? Устроили здесь театр и вдруг обо мне забыли.

– Не забыли и скажем все, что были намерены вам сказать, – успокоил меня человек в кресле. – Но ответьте, как давно вы догадались, что это декорации и что все устроено именно для встречи с вами.

– Еще когда подъехали к дому, начала подозревать, что меня ждет какой-то розыгрыш.

– Да что в этом доме особенного?

– Он не жилой, здесь ведется ремонт, хотя с улицы об этом можно подумать, лишь вглядевшись в окна. Ни за одним из них не видно портьер или занавесей, и они заметно запылены. И в самом доме пахнет ремонтом – пылью, известью, еще чем-то. Но это лишь навело на подозрения. В конце концов, одно из помещений могло использоваться и в этом случае.

– Так чем же мы себя разоблачили?

– Тем, что привезли меня открыто, но при входе в дом вдруг завязали глаза. А как спустились сюда, сразу сняли повязку. Получилось, что мне завязали глаза лишь для того, чтобы я не увидела следов идущего в доме ремонта. Это раз. Тем, что я увидела здесь – это два. Факелы чуть коптят, но следов на потолке почти нет, а ведь белили его давненько. Значит, их зажгли здесь впервые. Портьеры привезены явно из другого зала, для этого помещения они излишне длинны и по этой причине подвернуты. Будь иначе, при роскоши всего – одни эти старинные бронзовые светильники чего стоят – никто бы не поскупился подшить их строго по длине, а для одного раза и так должно было сойти. Достаточно?

– Мы вполне удовлетворены, – развел руками человек в кресле, а стоявший рядом с ним слегка покашлял, – хотя я и поражен вашей наблюдательностью, умением делать верные умозаключения и бесстрашием.

– Переходите к делу, магистр! – проговорил баритон, отвесив мне поклон, который должен был свидетельствовать о том, что и он разделяет восхищение человека, которого назвал магистром. От таких комплиментов у меня чуточку вскружилась голова, и мне жутко захотелось похвастать еще одним открытием.

– Дмитрий Александрович, а отчего вам самому не перейти к делу? – обратилась я к обладателю столь приятного голоса, выдавшего его с головой. Голос этот я слышала впервые, но Клара Карловна, упоминая о баронах фон Остен, говорила, что у одного из них голос, повергающий слушателей едва ли не в трепет душевный своей красотой и насыщенностью.

– Да уж! Меня и вовсе разоблачили, – сказал баритон, снимая маску и оборачиваясь к продолжавшему скрывать свое лицо человеку в кресле. – Я уж вам, магистр, говорил, что Владимир Семенович Бестужев уделял воспитанию дочери огромное внимание. Вот вам результат!

– Хорошо, – согласился тот, – тем не менее позвольте мне лично остаться инкогнито, пока есть надежда, что сам я не разоблачен. А вам, Дмитрий Александрович, с вашим выдающимся голосом, это грозило изначально.

– Не вижу в этом ничего дурного. Графиня Дарья Владимировна Бестужева не болтает попусту. Итак, Даша, – позволите к вам так обращаться? – весь этот балаган организован для вас одной. Но цель у нас вполне серьезная и я изложу ее без всяких выкрутасов и обиняков. Как официальный лидер самой значимой из масонских лож России обязан вам заявить, что масонский орден к смерти Валентина Пискарева не причастен, что мы не имеем к ней ни малейшего отношения. Он обращался к нам с просьбой принять его в наше братство, но, изучив его личность, мы отклонили просьбу.

– Я же готов дать вам слово от лица Братства розенкрейцеров, что и мы не имеем отношения к смерти названного Дмитрием Александровичем человека. Более того, мы весьма заинтересованы в поимке настоящего преступника, пытавшегося опорочить орден «Розы и Креста».

– Вы что-нибудь предприняли для этого, помимо того, что сумели запретить газетам упоминать о необычном орудии убийства?

Кажется, этот вопрос был неприятен для моих собеседников. Ответил магистр, и ответил очень неохотно:

– Да. Мы предприняли некоторые шаги. Увы, не давшие значительного результата.

– Но какие-то результаты все же есть?

– Есть. Но, несмотря на характеристики, данные вам Дмитрием Александровичем, я продолжаю считать, что для девушки занятия сыском неподобающи, а в данном случае и весьма опасны. Будь моя воля, я попросту запретил бы вам продолжать вести это расследование.

– Так расскажите Даше о ваших успехах, – предложил барон фон Остен. – Раз уж не властны ей запрещать – окажите содействие.

– Хорошо. Тем более что результаты наших действий можно изложить в нескольких словах. Создана тайная организация, играющая на нашей таинственности, в настоящий момент больше вынужденной, чем присущей нам по духу[67], подражающая нам, но преследующая весьма корыстные цели.

– Сказав это, вы не сказали ничего, – произнесла я грустно. – Не высказываю вам никаких претензий, лишь сообщаю о значимости этих сведений для меня.