– Ну ешкин кот! Пусто там!

– Стоило нам открыть люк наверху, как тут же бы открылся люк внизу, и мы оказались бы в капкане! – высказала я свою идею до конца. – И скорее всего, крышка на полу вернулась бы затем в обратное положение. Так что и следов не осталось бы.

– И кто же этаких хитростей здесь настроил, что за душегубы? – задумчиво произнес Митрофанов.

– Это мы выясним, – пообещал Фролов. – Что тут за хозяева прежде жили, чем занимались. Да отчего этот дом оказался в руках господ… уж не знаю, как их именовать. Даже революционеры-террористы достойны абы какого уважения. А эти! Тащите-ка, братцы, сюда пару досок, там у флигеля валялись вроде.

Митрофанов со своим молчаливым товарищем бросились исполнять приказ. А Фролов, воспользовавшись случаем, спросил:

– И как вы это все вычислили?

– Да разговор у нас тогда состоялся такой, что из него выходило, что если я сюда пойду, то уже не вернусь. И что ни меня, ни тайник после не найдут. Но поняла я это лишь недавно, и то не целиком. Я поначалу считала, что тут такая же дверь в подземный ход найдется, которая за мной захлопнется, а выхода оттуда не будет. После предположила, что в тайнике взведенный пистолет, который за веревочку спусковым крючком к дверце привязан. Впрочем, гиря там тоже могла бы оказаться, может, это проще было бы и правильнее. Но тогда я бы просто тут упала и тайник выдала тем, что меня бы рядом нашли. Вот и осталось предположить…

– Умно! – похвалил Фролов и, увидев тень, заслонившую вход в погреб, развернулся в ту сторону. – А! Приперли, бугаи. Это вы молодцы, что досок не две прихватили, а все четыре. Укладывайте так, чтобы один край на последнюю ступеньку опирался. Бочку чуть сбоку поставьте, не прямо под замочной скважиной. Это на случай наличия там гири, кто не понял. Да и бес с ней, что качается, вы подержите. Только стойте сами на досках. А вы, Дарья Владимировна, вон туда встаньте, на лестницу, поближе к выходу. Мало ли что, может, на вас вся надежда будет.

Фролов отставил в сторонку трость, легко вскочил на бочку, вставил ключ и задумался.

– А они-то каким таким манером без всяких досок туда лазили? – резонно спросил он.

– Есть какая-то хитрость в открывании замка, – отозвалась я. – Какая, не знаю.

– Ладно, мы для начала попробуем самую простую из хитростей. Не в ту сторону ключик провернем. А не выходит! Ладно, с богом.

И повернул ключ, как это почти всегда и везде в замках делается. И часть пола под тем местом, где стояла служащая подставкой бочка, резко и быстро накренилась. Бочка с Фроловым на ней и два жандарма оказались стоящими на сооруженном ими помосте над образовавшимся провалом. Глубокая яма! Грохнуться в нее хоть с бочки, хоть иначе и остаться невредимым удалось бы вряд ли. Да там снизу, пусть я этого и не успела увидеть, уж наверное еще что-то смертоубийственное приготовлено.

– Смирно стоять, – негромко скомандовал Фролов жандармам, – а то сверзимся.

Но опустившаяся часть пола уже начала занимать свое прежнее место.

– Того, значит… Пронесло! – пробормотал Митрофанов.

– Еще не пронесло, – обрадовал его Фролов, – еще тут сверху отворить нужно.

Фролов потянул за ключ на себя. Большой кусок доски длиной не менее полуаршина откинулся на петлях в бок.

– У-у-у-у-у! И чего тут только нет! – прогудел Фролов, заглядывая в тайник и доставая оттуда сверток. – Держи, Митрофанов, хоть раз в жизни такие деньжищи в руках подержишь. Ага! А вот и мешочек обещанный! Митрофанов, дать подержать? Хорошо, всем вам дам посмотреть и подержать, а пока пусть Дарья Владимировна держит. А вот еще купюры в тряпице. И два револьвера. О! Пустая пачка от папирос «Ира». Ну да мы не погнушаемся и ее возьмем, вдруг она чего означает.

Фролов, не заперев опустевший тайник, спрыгнул на пол, мы вышли из погреба и стали осматривать находки.

– Это чего за деньги?

– Это, Митрофанов, североамериканские доллары. Тыщ на двадцать. Эвон куда намеревались наши голубчики деру дать, да не вышло.

Во второй не менее увесистой пачке были катеньки[81]. Мешочек на целый фунт весу был наполнен камнями. Явно вынутыми из оправ, видно для того, «чтобы тяжести не таскать». Лишь несколько перстней, пара сережек с бриллиантами, да одна брошь с изумрудом были оставлены в первозданном виде. Видимо, приглянулись голубчикам тонкостью работы.

– Это сколько же всего в рублях выйдет? – без особого интереса спросил второй из жандармов.

– А до… – начал было Фролов, но одернулся: – Кхм! Много! На мильоны. Ну на один в точности потянет. Эх, Дарья Владимировна. Навряд ли вам отвалят положенные за находку двадцать процентов!

– А я за них драться стану, – очень серьезно пообещала я. – У меня вон какой адвокат.

– И к чему вам столько денег? – то ли шутливо, то ли с настоящей укоризной спросил сыщик.

– Ну, во-первых, вас всех наградить. По чуть-чуть.

Это известие очень понравилось всем присутствующим.

– Но не для этого по большей части. Нажито все это грабежами и убийствами. Ну, или обманом. Только мало кто явится назад это добро требовать. И не заслуживают они за глупость свою обратно свои деньги получить. А мне они нужны для богоугодного дела. Летом в Лондоне убили одного очень хорошего человека. Тот завещал одну свою драгоценность на создание приюта. Деньги от продажи вышли немалые, их хватит, чтобы приют построить. Но так его же и содержать нужно! Всякий раз по миру ходить за подачками? А всегда ли соберешь нужные суммы? А двадцати процентов от этаких сокровищ достанет несколько лет его содержать. Может, пять, а может, и все десять.

– А отчего вы этого Ковалеву не сказали? А то он в недоумении, не верит в вашу корысть, но и понять не может, отчего вы так напористо заявили, что только на условии, что вам приз достанется, все это добро поможете отыскать.

– Это из мстительности. – Я сделала злое лицо, а после не удержалась и показала язык отсутствующему штабс-ротмистру. – Чтобы больше меня не арестовывал.

Воевать за эти деньги Осипу Ивановичу пришлось крепко. От гонорара он не отказался, но тут же пожертвовал его приюту в честь памяти графа Никитина.