— Милые семейные истории у тебя, муж.

Он зашипел.

— Я рассказываю это по твоей просьбе, кошмарная жена.

— Продолжай.

Я отошла от книг. Там ничего не было. Я обошла комнату по кругу, искала зацепки, что-то, что я упустила. Музыкальный инструмент ничего не скрывал. Я нажала блестящие белые клавиши и отпрянула от громкого звука.

Нас никто не услышал? Я застыла, но сюда никто не шел.

Может, он хранил тайны там, где спал. Я прошла к кровати, села на корточки и заглянула под нее.

— Но его мать предложила себя как замену, — сказал Скуврель, тяжелым тоном продолжая историю. — Ее жизнь за его. Ее кровь вместо его.

— И это сработало? — спросила я, вытаскивая голову из-под кровати, чтобы видеть его лицо во время ответа.

— Похоже на то, — сказал Скуврель. — Но с ограничениями. Один за одного. Мы можем войти, но если человек поменяется местом с нами. Снова Подмена.

— А ребенок? — я подумала о столе, где была изображена мать, молящая за ребенка, которого держал над головой фейри с рогами, хвостом и злобной усмешкой, похожий на дьявола.

— Был отпущен в мир людей.

— Но теперь фейри прошли в мир людей без замены. Как такое возможно? — спросила я.

Его голос был жестоким, когда он ответил:

— Теперь, восхитительный Кошмар, ты задаешь верный вопрос. Как же? Подумай.

Я охнула.

— Ты же не…

— Если думаешь о самом кровавом, что можешь представить, то ты, скорее всего права, — его слова были шелком, хотя пронзали мое ощущение безопасности.

— До этого был обмен — один человек в Фейвальде за одного фейри в мире людей, и это означало, что человек умрет.

— Да, — сказал Скуврель. — Образно или в прямом смысле, но да. Ты знаешь, что мы не поняли, что таким был обмен? Мы думали, одно тело вошло, одно вышло. Это человек понял, что портал открывала смерть.

— Хуланна.

— Да. За каждого фейри в Скандтоне убивается фейри. Жертва. Замена.

— Так много…

— Помнишь дневники в комнате сестры? — бодро спросил Скуврель. — Ты их читала?

— Нет, — я рылась среди подушек и одеял, проверила под матрацем. Все еще ничего.

— Там были имена и подсчеты, — холодно сказал Скуврель. — Некоторых из тех имен я мог назвать друзьями.

Повисла долгая пауза, мы не двигались.

— Я прощаю тебя, — тихо сказала я. — Если ты убьешь мою сестру, я не буду мстить.

— Спасибо, — прошептал он. — Но теперь мне от тебя нужно не только это.

— Ты не мог просто сказать спасибо? — спросила я.

Свет блуждающих огоньков озарял его душевный взгляд.

— Ты знаешь, чего я прошу. Прощения. Полного. Ты уже давала такое — эта магия так сильна, что ни у одного фейри ее нет, — его глаза сияли желанием.

— Я сказала, что не буду мстить.

— А я сказал, что мне нужно больше.

Я вздохнула.

— А я говорю снова, что не могу дать тебе это. Ты хочешь меня убить.

— В прощении, Кошмарик, кто-то всегда платит.

Мое раздражение росло. Я глубоко вдохнула носом.

— Да, но ты просишь меня заплатить дважды — сначала простить тебя, а потом заплатить жизнью.

Он опустился на колени на кровати и протянулся через нее, чтобы взять меня за руку, хоть я и не хотела этого.

— Я так много прошу, Кошмарный кошмар? Королева прощения?

Я покачала головой, опустила подбородок к груди, чтобы свободные волосы вокруг лица скрыли его, защитили меня от эмоционального веса, который он опускал на меня.

— Я не такая. Финмарк. Ты просишь слишком много.

— Прошу.

Я взглянула на его полное боли лицо.

— Прошу, — сказал он. — Я молю об этом. Взываю. Заклинаю. Разве ты не мое спасение?

— Я не буду спорить снова и снова.

— Так не спорь, — он вдруг потянул меня за руку, и я потеряла равновесие и упала в его объятия. — Подари прощение, и все закончится.

Я оттолкнула его.

Было неправильно, что он просил. Это было как нарушение. Он глупо толкал меня к этому. Я прикусила губу до крови.

Но все же.

Все же я хотела обладать силой порадовать его.

Это было как в пророчествах. У меня была сила порадовать или сломать его простым словом. Порвать или соединить.

Я могла простить. Могла восстановить, а не крушить.

С этими мыслями я вспомнила слова, которые отец бормотал у камина в доме Чантеров.

Одно на два, два в одно. Рвать и чинить. Терзать и ласкать. Открыть и закрыть. Сеять и пожинать. Одно на два, два в одно.

Я думала, что он бормотал об Улаге и том, что услышал от моей сестры. Что мы с ней, близнецы, образовывали один Улаг.

А вдруг я ошибалась?

Я ощутила, как сморщился лоб, пока я думала. А если он услышал историю о Подмене?

— Кто пытался убить ребенка из истории? На Кровавом камне? — спросила я.

— Что?

— Чей это был план?

— Все делал Убийца родни. Но предсказала Истина, — его лицо было мрачным. — Правда или ложь, ты пытаешься меня отвлечь.

— Ложь. Я думаю. Убийца родни открыл круги. И моя сестра пыталась открыть дверь армии.

— Да.

— Интересно, что он думал об этом. В этой комнате нет средств связи. Нет писем. Нет дневников. Только поэзия и романы.

— Может, он говорил стихами, — съехидничал Скуврель.

Это была неплохая идея, да?

А если он говорил стихами? А если отец цитировал его слова? А если слова про два и одно были о Подмене, а не о сестрах?

Я отодвинулась от Скувреля и поспешила к столу, выдвинула ящик с поэзией и стала рыться там. Скуврель подошел, прислонился к столу и листал роман, который взял в шкафу с книгами.

— Почему замена сработала? — спросила я у Скувреля. — Любой мог занять место ребенка?

Он пожал плечами, но слова были едкими, словно его что-то задело:

— Кто захотел бы умереть за кого-то, если только не любит того человека очень сильно? И даже так… даже так нужно много веры.

Кто же? Но разве не этого он хотел от меня? Он хотел, чтобы я умерла ради него и его народа. Он хотел, чтобы я достаточно любила их. Достаточно любила его.

Я попыталась отогнать эту мысль. Как он мог так давить на меня?

— Правда или ложь, Кошмарик. — прошептал он, пока я работала. — Скажешь раз и навсегда? Ты не хочешь прощать меня за твою грядущую смерть.

— Правда.

Он издал недовольный звук.

Я листала страницы од закату и баллад о Короле Листьев, а потом выпало потрепанное послание.

Там черный изящный почерк запечатлел:

Одно на два, два в одно. Рвать и чинить. Терзать и ласкать. Открыть и закрыть. Сеять и пожинать.

Круг открой, широкий и глубокий, один для смерти, другой — для прыжка.

Другую сторону предложи. Широким, глубоким его удержи.

— Она начала бы дальше жертвовать людьми, — сказала я.

— Уверен, это так, — Скуврель звучал отвлеченно. — Ты читала раньше истории о несчастной любви? Эта книга интригует воображение.

— Не читала, — кратко сказала я. — Если ты не заметил, я пытаюсь спасти человечество.

— Как благородно, — отмахнулся он. — Эта называется «Агония и Строгость», и это история о забавной девушке, которой не хватает кровожадности.

Я закатила глаза.

— Она надела что-то неприметное для праздника, где, только послушай этот ужас… играла настоящая музыка, и никто не умер.

Он посмотрел на меня весело, словно книга была такой глупой, что никто не мог воспринимать ее всерьез.