— А ты что задумал? — нахмурившись, спрашивал Константин, — уплыть за море, на чужбину? Оставить Новгород Святополку?

— Судя по всему, вы больше никогда меня не увидите, — отвечал Ярослав, — я устал бороться, я проиграл. Меня не любят, Русь не хочет моей власти. Так может без меня ей будет лучше? Если хотите убить меня — убивайте, мне всё равно. Я многих из вас лишил близких людей, теперь я и сам потерял жену и детей, и жизнь мне больше не мила.

— Бог уже рассудил нас, — отвечал Константин, — каждый получил по заслугам за грехи свои. Ну что, давайте, братцы.

И новгородцы подняли топоры и пошли вперёд. Но никто из них не тронул князя Ярослава, все направились к стоящим на берегу кораблям, которые готовились для спуска на воду. Некоторые из них были недоделаны, в основном же деревянные суда были закончены. И именно их первыми коснулись плотницкие топоры. Застучал металл по дереву, полетели щепки и доски. Народу было много, работали они быстро. Когда прибежали киевляне, добрая половина флота была уже разобрана и не подлежала восстановлению.

— Зачем? — спрашивал в недоумении Ярослав, — я уже погиб, моя жизнь окончена. Зачем вам погибать вместе со мной?

— Мой отец — Добрыня крестил эту землю, — вымолил Константин, — он умер за неё и теперь лежит в этой земле. Не для того, чтобы по ней ходил антихрист Святополк. Нам нет ходу с этой земли, и ты, князь, никуда не пойдёшь, останешься с нами до самого конца. Новгород выбрал тебя, теперь это твоя судьба.

— Что ж, — отвечал Ярослав, — я и так уже покойник, а теперь и вы помрёте вместе со мной. Будь по-вашему.

Страшна была месть Ильи Муромца за сожжённый Муром, с неистовой яростью он обрушился на неисчислимые орды печенегов, которые с невероятным упорством продвигались на юг. И каким-то чудом богатырю удалось сдержать их натиск. До Рязани кочевникам было рукой подать, и если уж они так легко и быстро взяли Муром, то вскоре должны были нагрянуть и сюда. Но Добрыня уже три недели пролежал здесь с переломом ноги, а враг так и не появился. Это внушало надежды. Новгородский боярин и сам рвался в бой, но пока мог ходить только с рогатой палкой в руке, служившей ему костылём. Зато у Добрыни теперь появилось много времени, чтобы порассуждать о случившемся. И, лёжа на пуховой перине в бревенчатой избе, богатырь много рассуждал о том, почему Илья спас ему жизнь, да ещё так рискуя собой, буквально донёс на себе до Рязани. Илья был жесток и был суров, хоть сохранилась в нём и детская наивность. Богатырь не жалел своих врагов и редко брал их в плен. С другой стороны, он и соратникам доверят не мог. Потамий Хромой поддерживал его лишь потому, что считал князя Ярослава убийцей Глеба. Михаил Игнатич сам был из Мурома, но он не знал Илью с детства и не был ему предан, гораздо ближе ему был Полюд Одноглазый — тысяцкий несуществующего теперь города. Был ещё из его приближённых богатырь Василий Касимеров, который боялся своего вождя и плохо понимал, был выздоравливающий на заставе после ранения муромский князь Ратша, но и нему Илья почему-то до конца не доверял. Не было с ним друга, с которым он мог поделиться своими намерениями, и который понял бы его, не было кого-то, с кем он мог бы обсудить прочитанную книгу, эпизод из жизни древних римлян или современных ромеев. Илья, будучи крестьянским сыном, имел какую-то невероятную тягу к знаниям. Читать его научила в детстве мать, которая прежде жила в городе и была дочерью богатого, но в старости разорившегося купца. Позже Илья многому научился у старого и мудрого богатыря Святогора. Но и Святогора теперь не стало. По сути, теперь Добрыня заменял его и мог стать для Ильи другом, которого ему так не хватало. Действительно, Добряны имел теперь большое влияние не воеводу, хоть и не такое большое, как хотелось бы. Пожалуй, если бы он предложил сейчас Илье поехать с ним в Киев, тот, возможно, и согласился бы. Но теперь Добрыня был обязан ему жизнью, да и не время было для интриг.

И вот боярин решил отправиться к тому, кто считал его своим хорошим другом. Добрыня заплёл свою косу на левый бок, как он делал в последнее время, потому как справа волос из-за шрама от ожога росло мало, взял своё оружие, сел на коня и отправился туда, где по слухам находилось войско богатырей. Верхом по лесистой местности богатырь добрался довольно быстро. Его спутники помогали ему спешиться и забраться на коня. Все они так же рвались в бой, поквитаться с печенегами за сожжённый город. Вообще, известно было, как кочевники ненавидят города, они просто не понимали городской жизни и потому разрушали все постройки на своём пути и вырезали местных. Но сейчас они перешли все границы. Вскоре путники добрались до широкого поля, которое всё было усеяно трупами со смуглыми лицами и узким разрезом глаз. Но не все мертвецы лежали на земле со смертельными ранами. Многие были живыми посажены на кол. Сотни тел здесь были подняты над землёй на колу, некоторые были ещё живы и медленно умирали мучительной смертью. Путники двинулись дальше по этому ужасному полю. Запах тлена ещё не поднялся, а, значит, убиты все кочевники были недавно и их убийцы должны быть где-то рядом. И действительно, вскоре Добрыня увидел своего знакомого товарища и был ещё больше поражён. Илья спокойно сидел на земле, в окружении сотен трупов и множества живых соратников и ел. Он грыз жаренную куриную ляжку, съел варёное яйцо с зелёным луком и запил всё это квасом.

— Как ты можешь есть в таких условиях? — вместо приветствия сказал ему Добрыня. Илья улыбнулся и поднялся на ноги.

— Когда вижу много крови и плоти, у меня всегда просыпается аппетит, — пояснил он своему другу, — а я вижу, нога твоя зажила.

— Почти, — отвечал Добрыня, спускаясь на землю. Хромая на одну ногу, он направился к воеводе.

— Так же нельзя, Илья. Ты же христианин, ты же давал богатырскую клятву. Я вот клятвы не давал, и то до такого зверства не дохожу.

— А как бы ты остановил многотысячную орду кочевников, которые пришли на твою землю, сжигают твои города и уничтожают всё, что тебе дорого? Что их остановит? Только страх. Они боятся меня, они считают меня порождением дьявола, и пусть считают. Нас мало, их намного больше, чем нас. Я и не рассчитываю победить, я рассчитываю задержать их до зимы.

— По-моему, ты просто мстишь им за Муром.

— А по-моему, ты вляпался.

И Илья кивнул на ноги Добрыни. Тот и не заметил, как угодил одной ногой в конский помёт.

— Печенеги здесь не просто так, — продолжил Илья, — я выяснил, они в сговоре с поляками и сыном покойного Владимира — Святополком. Все вместе они договорились о том, чтобы раздавить, сломать Русь. Так что помощи нам ждать неоткуда, только мы можем их остановить.

— Что ж, можешь рассчитывать на меня.

— Не спеши, Добрыня. Есть у наших врагов и ещё один союзник. Полюд Одноглазый сообщил мне, что в день, когда сожгли Муром, он видел летающего над городом Змея Горыныча. А ночью город сожгли. Весь, за одну ночь. Могли печенеги такое сотворить? Едва ли, а вот Змей Горыныч — твой союзник, очень даже мог.

— Не понимаю, зачем ему это?

— А ты спроси, ты же с ним в друзьях.

— Я в друзьях? Да это ты поклоняешься Симарглу, которому служит Змей Горыныч. Видимо, твой бог-шут больше тебя не поддерживает, ты ему наскучил.

— Может и так. Но скорее всего, Змей Горыныч просто отбился от рук. Он — птица вольна, часто перечит Симарглу и поступает по своей воле. Да и Симаргл ему не начальник, он лишь был его наставником. Змей давно уже получил свободу, безграничную свободу. И этим он опасен, ведь он же ещё и человек.

— Всё равно это не объясняет, почему он вдруг заключил союз с печенегами.

— Ладно, Добрыня. Однажды ты его уже оседлал. Будем надеяться, что при нашей следующей встрече мы с ним как-нибудь справимся. А пока принимай командование над тысячей.

Так в одночасье Добрыня стал тысяцким. Правда, тысяча была не полная и едва насчитывала 800 витязей. Другим тысяцким был уже известный Полюд Одноглазый, который по должности и был муромским тысяцким. Илья принял его не сразу, поначалу был зол за то, что тот так легко сдал город и позволил его сжечь без серьёзных потерь для печенегов. Но после Полюд сам явился к воеводе и привёл с собой беременную его любовницу. Всё указывало на то, что она ждёт ребёнка именно от Ильи, и она стала просить за Полюда и уверять, что если бы не муромский тысяцкий, то её бы уже не было в живых вместе с нерождённым ребёнком. И воевода смягчился. В конце концов, у него ещё не было детей, и этот ребёнок должен был быть первым. Свою женщину Илья отправил на Владимирскую заставу, а Полюда сделал тысяцким. Теперь такую же должность получил и Добрыня. Им предстояла нелёгкая задача — сражаться против превосходящего их числом врага. Илья здесь демонстрировал весь свой стратегический гений, заставляя воинов маневрировать самым причудливым и необычным образом. В основном русские войска уходили от схватки, заманивали кочевников в ловушки и засады и выжидали удобного момента для внезапного удара. Воины Ильи сражались верхом, так же, как и печенеги. Только русские использовали для этого седло и стремя — приспособления, совсем недавно появившиеся на Руси. Добрыня быстро освоил новую боевую технику и вскоре уже смело с копьём наперевес гнал своего коня на вражеского всадника, так же вооружённого копьём. И, тем не менее, кочевники неизбежно продвигались вперёд — к Рязани. Богатыри сражались всё более яростно и самоотверженно. Так сгинул в бою Михаил Игнатич, и никто не нашёл его тела. В конце концов Илья решил дать бой большому войску печенегов, числом около четырёх тысяч всадников. Русских воинов было почти в 2 раза меньше. Тогда Добрыня был вновь удивлён жестокости и решимости воеводы, когда тот показал ему своё секретное оружие. Колесницы, запряжённые тройкой лошадей, в колёса которых были вставлены длинные острые лезвия.