— Никакой, если не считать посылку с книгой, о которой я вам говорила.
— Да–да, книга стихов, чтению которой он посвящал все свое время. Просто затворник, и только.
— Нам казалось, что он не хотел ни с кем общаться, и мы с уважением отнеслись к его желанию.
— Понимаю. Что же, благодарю, миссис Кэртис. Думаю, мне не придется беспокоить вас в ближайшее время. Может быть, позже мы ещё встретимся, но я постараюсь вам не надоедать.
Миссис Кэртис встала, одарив его усталой улыбкой, в которой угадывалось облегчение. Когда он подходил к двери, она, казалось, вспомнила свои профессиональные навыки.
— Заказать вам что‑нибудь, инспектор? Виски или кофе?
— За кофе я был бы очень благодарен, — учтиво ответил Гайд.
— Прекрасно. Альберт сейчас же принесет.
— Спасибо.. Вы не будете возражать, если я задержу Альберта на несколько минут? Хочу немного побеседовать.
— Ради Бога, инспектор.
* * *
На Альберте был черно–серый в полоску сюртук официанта. Угрюмая мина говорила том, что он числит себя жертвой несправедливой судьбы и, казалось, с трудом сдерживается, чтобы не заявить во всеуслышание: "— Не понимаю, почему такое должно было случиться именно со мной".
Он не рассказал ничего нового по сравнению с тем, что уже говорил инспектору утром. Его место в отеле расположено на верхнем этаже, довольно далеко от номера 27. Он не слышал выстрела. Понятия не имеет, когда Рекс отправился спать. Да, мистер Хольт смахивал на затворника — "целый день сидел, уставившись в книгу, и ни на что другое не отвлекался".
Альберт явно получал удовольствие, рассказывая эту историю, и Гайд вновь выслушал, как тот обнаружил в постели тело Рекса Хольта, когда принес завтрак.
— Такого потрясения я в жизни не испытывал. Мой старый мотор уже совсем не тот, что раньше. Доктор велел мне беречься… а тут такое! Несправедливо все это.
Инспектор Гайд с трудом подавил улыбку.
— Я хочу спросить, — между тем продолжал Альберт, — что же будут говорить наши люди, сэр? В"Королевском соколе"такого происходить не должно. Если парень решил пустить себе пулю в лоб, ну так пусть делает это в парке или в дешевой забегаловке. Понимаете, к чему я клоню? Зачем причинять столько неприятностей такому первоклассному заведению, как наше! Это несправедливо по отношению к нам и нашим гостям. Несправедливо и к мистеру Тэлботу. Разве я не прав?
— Вы здесь все такого высокого мнения о мистере Тэлботе, если я не ошибаюсь?
— Наилучшего, сэр! Он требователен, настойчив, но это то, что нужно. Поверьте, сэр, он сотворил с отелем чудо. "Королевский сокол$1 — одна из лучших старинных гостиниц в Англии. После смерти мистера Кэртиса дела наши пошли хуже некуда. Миссис Кэртис с трудом перенесла удар, она была просто убита. А мистер Тэлбот — тот просто вдохнул в неё новую жизнь. Надеюсь, вы понимаете меня, сэр?
Гайд кивнул и отпил кофе.
— Да, понимаю. А кофе, между прочим, прекрасный.
Он поднялся и ненавязчиво проводил до двери словоохотливого Альберта, выражавшего желание продолжить разговор.
— Благодарю, вы нам очень помогли. Только мне ещё предстоит побеседовать со многими другими…
— Извините, если скажу лишнее, но вам бы надо задать пару хитрых вопросов этому доктору Линдерхофу. Вот уж подозри тельный тип, каких не часто встретишь! Ведет себя так, будто собирается взорвать весь мир!
* * *
Характеристика, данная Альбертом в столь экстравагантном стиле, почти полностью совпала с первым впечатлением Гайда от встречи с Линдерхофом, которого привел Томпсон. Немец выглядел точно так, как школьники представляют ученого–маньяка, строящего дьявольские планы уничтожения Вселенной. Пронзительный взгляд голубых глаз, блестевших из‑под пышных белых бровей, сутулая хрупкая фигура, редеющие седые волосы, растущие из черепа непокорными пучками… Доктор Линдерхоф выглядел чрезвычайно взволнованным — "тяжелый случай нервной горячки", как сказал бы Альберт.
Гайд почувствовал некоторое облегчение, когда узнал, что Линдерхоф был отнюдь не доктором физических наук и не специалистом по расщеплению атомного ядра, а всего лишь старомодным практикующим врачом.
— Могу я поинтересоваться, что привело вас в Англию, доктор? — спросил Гайд.
— Я… я нуждался в отдыхе от моих занятий, — последовал ответ. Его английский был добротным, хотя и с сильным гортанным акцентом.
— Да? Приходится много работать?
— Можно сказать и так.
— Это ваш первый визит в Англию?
— Нет, я уже был здесь однажды.
— В "Королевском соколе"?
— Нет–нет. В Лондоне. Но там оказалось слишком шумно. Друг посоветовал, — если мне нужен абсолютный покой, стоит остановиться здесь.
— Понимаю. А врачебная практика у вас в Гамбурге?
— Да.
— Вам приходилось раньше встречаться с Рексом Хольтом?
— Нет, никогда.
— Он служил в воинской части, стоявшей в Гамбурге.
Доктор Линдерхоф пожал плечами.
— Гамбург — большой город.
— Совершенно верно. Скажите, доктор, на какую тему вы беседовали с Рексом Хольтом?
— Кто сказал, что я с ним разговаривал? — возмутился Линдерхоф.
— Сразу несколько человек подтвердили это, доктор.
Немец побагровел от досады.
— Языки у них без костей! Вечно суют нос в чужие дела! Я не сказал с ним и двух слов и раньше никогда с ним не встречался, это чистая правда. Я приехал сюда отдыхать, а не разговаривать!
— Я уверен, доктор, что вы говорите правду, — Гайд любезно улыбнулся. — И все же вы обменялись с ним несколькими словами. О чем?
— Разве можно вспомнить? — Линдерхоф раздраженно пожал плечами. — О погоде или о чем‑то ещё столь же банальном. Погодите минутку: книга… да–да, у него была книга — стихи Хилари Беллока.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Это, может быть, мелочь, но я случайно обратил внимание на то, что он читает. Я, между прочим, тоже люблю поэзию и потому подумал, что, может быть, встретил… как это… родной дух, да?
— Родственную душу, — подсказал Гайд.
— Да–да, именно — родственную душу. Но я ошибся, инспектор. Мистер Хольт не был настоящим любителем поэзии. Нет–нет, я очень ошибся.
— Почему вы так считаете?
Линдерхоф сделал выразительный жест.
— Люди, любящие поэзию, инспектор, обсуждают её друг с другом. Думаю, мистеру Хольту вряд ли было известно даже имя автора книги, которую он якобы читал. И когда я прочел наизусть несколько строк из Беллока, книгу которого он держал, он их не узнал. Уверяю вас, инспектор, этот молодой человек не был истинным любителем поэзии.
— Очень любопытно, — пробормотал инспектор Гайд.
* * *
Утром того же дня сержант Томпсон доложил инспектору, что книга Беллока отправлена в лабораторию.
— Прекрасно! Как только получите заключение экспертизы, немедленно передайте его мне. Это очень важно.
— Слушаюсь, сэр. А как вы поступили с ненормальным ученым, сэр?
— С кем?.. А, вы имеете в виду доктора Линдерхофа? — инс пектор рассмеялся. — На первый взгляд он кажется абсолютно безвредным. Странно только, что он боится меня до смерти.
— Я тоже это заметил, сэр. Возможно, его маму испугал какой‑нибудь полицейский, когда она была…
Гайд решительно прервал рассуждения своего помощника.
— Как далеко вы продвинулись с подсчетом зубов супруги Филиппа Хольта, сержант? — спросил он. — Точнее, экс–миссис Хольт.
У Томпсона вытянулось лицо.
— У меня было мало времени, сэр. Я связался со Скотланд–Ярдом, и они подключили к делу эксперта по бракоразводным делам. Вероятно, уже к обеду будут какие‑то сведения.
— Отлично. А как у Филиппа Хольта с финансами?
— Я пытаюсь проследить, кто ведет его финансовые дела, сэр, хотя Бог знает, разгласят ли они свои секреты. Когда я сунулся в его банк, управляющий оказался весьма необщительным человеком. Но один непреложный факт мне удалось установить с помощью местных газет: вчера вечером в Марлоу состоялся конкурс фотографов–любителей и Филипп Хольт был членом жюри.