Боун помолчал.

– Это было роковым совпадением, таким неожиданным, что скорее относилось к области литературы, чем реальной жизни, рюкзак ей продал сам заведующий секцией туристских товаров фирмы «Мерривезер и Мэтлок».

– Жених мисс Читтеринг?

– Да. Он узнал мисс Корнель и помнит, что рассказывал об этом мисс Читтеринг – и даже описал рюкзак.

– Понимаю.

– Представьте, каково было мисс Корнель, когда в секретариате, перед всеми сотрудниками – включая меня – мисс Читтеринг пришла в голову идея, чтобы мисс Корнель одолжила мисс Беллбейс «тот большой зеленый рюкзак».

– Господи, – воскликнул мистер Крейн. – И что она ответила?

– Сохранила присутствие духа. Перевела разговор на другое. Но, полагаю, что с той минуты уже знала, что делать – и через неделю сделала.

Допив чай, Боун собрался уходить. Когда он уже был в дверях, мистер Крейн вдруг удивил его репликой:

– Хотел бы я знать, что она на самом деле думала об Абеле.

– Я сказал бы, что она была глубоко ему предана.

– Разумеется, – согласился мистер Крейн, – но забавно, когда представишь, как по-разному люди видят друг друга. Бьюсь об заклад, что Фермерская лига считает Абеля мошенником. Я о нем думал – если вообще думал – что он чертовски способный юрист и чертовски трудный компаньон. А для неё он был живым богом.

– Ну нет, – возразил Боун, – вот тут я сомневаюсь. У неё был слишком трезвый ум, чтоб поклоняться живому божеству. Она просто видела его только с лучшей стороны. Помните, как посылала деньги тем старухам от имени Абеля? Подумайте, это очень характерно для их отношений. Абель ведь полностью распоряжался этими деньгами. Мог их легко растратить. Но он этого не сделал. Готов был обокрасть большое состояние на десять тысяч фунтов, но никогда бы не посягнул на шиллинги и пенсы бедняков. И мисс Корнель это знала. Вела его личные счета. Почти двадцать лет была его и правою, и левою рукой.

– Ну да, он был вдовец… – задумчиво протянул мистер Крейн. – Не думаете, что.

– Нет, не думаю, – серьезно сказал Боун. – Полагаю, что такие отношения порою возникают между двумя людьми. И сомневаюсь, что они полностью это представляют.

Когда Боун вернулся к себе, его ждала миссис Портер с вечерней почтой. И Боун решительно переключил свои мысли на действительность.

– Прачечная Виззо – с двумя «з», миссис Портер – Вест Стрит, Виррел. Уважаемый сэр, наша клиентка, леди Бантингсфорд, весьма настаивает, чтобы мы поставили Вас в известность – она послала Вам три пары белья.

Инспектор Гайд стоял у открытого окна отеля "Королевский сокол" в Мейденхеде, глядя на реку, сверкавшую под лучами сентябрьского солнца.

"Умиротворяющее зрелище, — подумал он, — и тем не менее в этом старинном отеле с красивыми деревянными флигелями и соломенной крышей покончил с собой молодой солдат…"

Мысли Гайда отвлек неожиданный скрип шин по гравию — это серебристо–серая "лянча" резко затормозила у подъезда. Из неё выскочил мужчина лет тридцати пяти, которого встретил констебль, дежуривший у парадного входа.

— Я брат покойного, Филипп Хольт, — услышал Гайд нервный голос молодого человека.

— Инспектор Гайд ожидает вас, сэр. Я провожу вас наверх.

Мужчины скрылись в подъезде, а Гайд взглянул на часы. Даже на столь мощной машине, как "лянча", нелегко было так быстро добраться из столицы в Мейденхед — не прошло и часа, как Хольту позвонили в Лондон.

Постучав, Филипп Хольт вошел.

— Вы очень быстро добрались, сэр, — сказал Гайд, пожимая ему руку.

— Я старался, — коротко пояснил Филипп. — Тем более, что дорога мне знакома. Весь этот путь я уже проделал вчера вечером, когда ездил в Марлоу судить конкурс фотографов.

— Вы ведь профессионал в этом деле, если я не ошибаюсь? И в Лондоне у вас студия, не так ли?

— Верно, инспектор, в Вестминстере, недалеко от парламента. Студия примыкает к моей квартире. Но что, черт возьми, делал здесь мой брат? Я был потрясен, когда услышал, что случилось, он ведь говорил мне, что едет в Дублин!

Гайд поднял брови, услышав любопытную информацию, но решил пока воздержаться от комментариев, внимательно окинув взглядом небрежно одетую фигуру со встрепанной копной каштановых волос и суровыми чертами лица, которые, — инспектор этого ещё не знал, — могли мгновенно озариться улыбкой.

— Вы полагаете, мне можно увидеть брата? — спросил Филипп.

Гайд кивнул.

— Из номера тело уже забрали. А я должен соблюсти формальности и попросить вас опознать его.

— Конечно, — Филипп вынул портсигар и закурил. Лицо его было мертвенно–бледным, а руки слегка дрожали, когда он убирал зажигалку в карман.

— Прежде всего, — спокойно сказал Гайд, — вам, вероятно, нужно бы осмотреть номер, который занимал ваш брат. Будьте добры пройти со мной, сэр.

Они вышли в коридор и поднялись по ворсистому ковру лестницы. Двадцать седьмой номер был обставлен с большим вкусом и комфортом, чем можно было ожидать от провинциального английского отеля. Пустая кровать огорожена тесьмой, но сотрудников, вевших обыск, уже не было видно — очевидно, они закончили свою работу, пока Филипп добирался из Лондона.

На подушке виднелось пятно крови, а на ночном столике у кровати лежал белый листок бумаги.

Инспектор Гайд протянул к нему руку.

— Адресовано вам, сэр.

Филипп, казалось, заколебался.

— Отпечатки пальцев мы уже сняли, сэр. Можете его взять.

Филипп взял листок и прочитал короткую записку.

"Дорогой Филипп!

Прости меня, пожалуйста. Это — единственный выход.

Рекс".

Он стоял, держа в руках записку и ничего не замечая вокруг. Потом вдруг до его сознания дошел немой вопрос в глазах инспектора.

— Да, это почерк Рекса.

— Вы абсолютно уверены, сэр? Ваше мнение очень важно.

— Да, совершенно уверен.

Гайд кивнул и забрал у него записку.

— Мы, конечно,, сфотографировали тело перед тем, как отправить его на вскрытие.

— Могу я увидеть снимки?

— Конечно. Если вы спуститесь вниз, где в наше распоряжение предоставили комнату, мы сможем поговорить, и туда же сразу доставят готовые снимки.

Запах свежих роз наполнял со вкусом меблированную уединенную комнату отдыха, куда спустились инспектор с Филиппом. Комната была пуста, сюда не долетали посторонние звуки.

Во время их разговора в дверь постучал сотрудник в штатском, который принес ещё мягкие и сырые снимки. Пока Фи липп изучал фотографии, инспектор тактично занялся трубкой. Через некоторое время Филипп нарушил молчание.

— У вас нет сомнений, инспектор, — спросил он, — что это было самоубийство?

Пока инспектор неторопливо набивал трубку, раскуривал её и тщательно подбирал слова, Филипп внимательно изучал его. Возраст — за сорок. Густые волосы с проседью. Скромный, сдержанный тип, человек с мягкими манерами. Все, чего он достиг — результат скорее невероятного упорства, нежели умения находить блестящие решения или нравиться начальству. Однако этого человека нельзя было недооценивать, за скромным фасадом мог скрываться незаурядный ум.

— По опыту я привык в таких случаях не торопиться, — начал Гайд — Тем не менее, — он указал трубкой на пачку фотографий, — положение тела, армейский револьвер, на котором есть отпечатки пальцев вашего брата и никаких иных, наконец записка о самоубийстве, написанная, по вашим словам, его рукой, — все это определенно говорит о самоубийстве.

Филипп нетерпеливо тряхнул головой, не соглашаясь.

— Не сходится, инспектор! Рекс был просто не такой человек.

Гайд сдержанно кашлянул.

— Очень сожалею, мистер Хольт, но мой опыт подтверждает, что причин для самоубийства может быть сколько угодно. И искать их нужно в прошлом покойного: не было ли у него стресса, мании или причин для серьезного беспокойства.