Он тяжело дышал и смотрел на нее исподлобья, его глаза из зеленых превратились в янтарные, зрачки вытянулись в узкие вертикальные щелки. Полумрак и боевая экипировка не могли скрыть его возбуждения. Перед тем как Тиган отпрянул, она ощутила его твердый член, требовательно упиравшийся ей в живот. Элиза знала, что под одеждой его дермаглифы пылают яркими красками.

Вид у него был как у матерого хищника — огромный, сильный П1, способный в одно мгновение овладеть ею.

Даже быстрее, если пожелает.

Возможно, ей следовало бояться его, особенно сейчас. Но не от страха у нее подкашивались ноги. И не от страха бешено колотилось сердце.

И не от страха дрожали ее пальцы, когда она медленно отвела назад руку, ухватилась за язычок молнии платья и потянула его вниз.

Ладонь Тигана легла на ее руку, останавливая. Другой рукой он скользил по глубокому вырезу платья, открывавшему мягкую выпуклость груди. Чувство собственничества сквозило в каждом его движении.

Тиган склонился и, поцеловав ее с откровенным плотским желанием, притянул к себе. Горящими глазами он смотрел на Элизу, заставляя ее осознать, насколько близко она подошла к краю пропасти.

Если сейчас она отдастся ему, возврата уже не будет. Он возьмет ее тело и возьмет ее кровь. Его дикий взгляд говорил об этом со зловещей ясностью, а рука, поднявшись вверх, погладила ее шею. Тиган склонился и провел языком по сонной артерии. Элиза ощутила твердость его клыков.

Она сжалась, почувствовав неуверенность. Элиза не была готова к тому, что должно было произойти.

Ей действительно не следовало оставаться с ним наедине.

Не следовало делать этого…

Тиган рассмеялся зло, с мрачной удовлетворенностью и тут же отпустил ее, практически оттолкнул.

— Уходи. — (Элиза с трудом узнала его низкий, глухой голос.) — Беги отсюда, пока не произошло то, о чем мы потом оба будем сожалеть.

Рука Элизы метнулась к шее, к тому месту, где она все еще ощущала теплое прикосновение губ Тигана. Кровь стучала в висках. Когда она отняла руку, на пальцах остались красные пятнышки крови.

Господи, неужели он почти укусил ее?

Жадными, голодными глазами Тиган следил за каждым ее движением. Его дикий взгляд красноречиво говорил о том, что он набросится на нее, если она замешкается хотя бы на несколько секунд.

— Чего ты ждешь? Я же сказал, убирайся отсюда к черту! — по-звериному зарычал Тиган, выводя ее из оцепенения.

Элиза схватила туфли, лежавшие на полу, и опрометью выбежала из эллинга.

Услышав, как хлопнула дверь, Тиган рухнул в кресло.

Его трясло — настолько он хотел эту женщину. Он с трудом мог контролировать свой природный голод — голод вампира, который она в нем пробудила.

Господи, доля секунды, и он вонзил бы клыки ей в горло.

Капелька крови, попавшая ему на язык из нечаянной царапины, практически лишила его рассудка. Тиган содрогнулся от сладостного аромата вереска и розы, который все еще ощущал во рту. Клыки и его мужская плоть болезненно ныли от невыносимого звериного голода.

Тигана отрезвило волнение, внезапно охватившее Элизу. Сквозь жар ее желания он почувствовал вспышку страха. Это произошло в самый последний момент, до этого она была слишком мягкой и податливой даже тогда, когда он намеренно давал ей понять, чего хочет.

Хочет до сих пор.

Вместе рухнуть в самое пекло ада.

Тиган отчаянно вцепился в подлокотники кожаного кресла, чтобы не вскочить и не пуститься за Элизой вдогонку.

Вампирская кровь в его жилах спорила с кровью человеческой. По природе он был хищником, и сейчас «то было заметнее, чем обычно: в оконном стекле напротив отражались его огромные острые клыки и горящие голодным огнем глаза.

Все звериные инстинкты влекли его к Элизе.

Едва ощутив ее вкус, он воспылал ненасытной жаждой. Он бы погиб безвозвратно, если бы позволил себе наполнить рот живительным нектаром ее крови.

И черт возьми, теперь он находился в ужасном состоянии.

Ему срочно нужно было утолить голод.

Но не для поддержания жизненных сил, а чтобы отвлечься. Если он не погасит хотя бы жажду, еще до исхода ночи Элиза окажется в его объятиях.

Элиза бежала не останавливаясь, пока не очутилась перед парадным входом в особняк. Она понимала, что нужно зайти внутрь. Было поздно, к тому лее она замерзла: голые ступни промокли, плечи дрожали от холода. Она понимала, насколько далеко зашла с Тиганом, и должна быть ему благодарна за то, что он позволил ей уйти и не совершить того, что станет непоправимой ошибкой.

И все же…

Элиза стояла на широких мраморных ступенях, ведущих к теплу и безопасности, но не могла заставить себя взяться за ручку двери. Страх, несколько минут назад охвативший ее в домике на берегу, исчез. В те короткие страстные минуты с Тиганом она испытывала волнение, осознавала, как сильно он ее желает, и удивлялась своему ответному желанию, но, сбежав от него как последняя трусиха, сейчас она ощущала… пустоту.

Элиза развернулась спиной к особняку.

Ей не хотелось туда.

Как только ее ноги ступили на холодную траву, она подобрала подол платья и побежала назад. Обогнула угол дома и через лужайку и сад, задыхаясь, устремилась к эллингу. Элиза открыла дверь и помчалась по ступенькам наверх, готовая дать Тигану все, что он хочет.

Но на чердаке было пусто.

Тиган ушел.

Во второй раз за вечер Тиган направлялся в город, двигаясь со скоростью, делающей его невидимым для человеческого глаза. Тиган был рад возможности убраться подальше от поместья Райхена. Был рад холодному зимнему ветру, который помогал остудить голову.

Но более всего Тигана радовало наличие людей на темных улицах Лихтенберга, восточного, не самого дорогого района Берлина. Унылыми рядами тянулись двадцатиэтажные бетонные дома — печальное наследие Восточного Берлина действовало угнетающе. В столь поздний час туристы сюда не забредали. Только местные жители с угрюмыми лицами спешили домой после вечерней смены да в мрачных пивных накачивались те, кто никак не мог расстаться с ГДР, независимо от того, стояла стена или ее больше не было.

Тиган всматривался в темноту с жадностью хищника. Он искал малейшие признаки Отверженных, но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы с уверенностью констатировать их отсутствие. Если Бостон по вине вернувшегося Марека просто кишел кровососами, то в Берлине и других крупных городах в последние годы не отмечалось особой активности Отверженных.

Черт побери!

Именно сейчас Тигану нужна была жаркая схватка.

Углубляясь в мрачное чрево района, он вынужден был сдерживать себя. Тиган высматривал добычу и потому презрительно зарычал, обходя двух женщин, вывалившихся из бара и окинувших его призывным взглядом.

Только не женщина.

Он никогда не выбирал в Доноры женщин… после смерти Сорчи.

Таким было его решение, своего рода наказание за гибель ни в чем не повинной девушки, слишком доверявшей ему и полагавшей, что он сможет защитить ее от всех бед. С тех пор он избегал женщин и никогда не брал их кровь, но по иронии судьбы в конечном итоге попал в ловушку — с отчаянием безумного привязался к Подруге по Крови.

Теперь это был вопрос элементарного выживания.

Его голод становился нестерпимым. Тиган по собственному опыту знал, как легко потерять контроль над собой. Однажды он уже попробовал яд Кровожадности и больше не хотел искушать судьбу.

Тиган был потрясен тем, насколько сильное искушение вызывала в нем Элиза. В течение нескольких веков он не испытывал никакого влечения к женщине — ни к ее плоти, ни к ее крови. Он добровольно избрал одиночество, утратил интерес ко всему, кроме своей миссии — уничтожению Отверженных.

Почему же сейчас?..

— Черт побери! — прорычал Тиган, в дикой злобе обнажая клыки.

Почему же сейчас его тянуло немедленно вернуться в Темную Гавань, туда, где Элиза, должно быть, все еще дрожит от ужаса, представляя, что он мог сделать с ней — с ними обоими, — если бы поддался порыву и попробовал ее кровь.