Как муравьям удается сложнейшая конструкция их общественного жилища? Чем руководствуется паук, сооружая сети строго определенной формы и в определенной последовательности?

«Проекты» построек и методы их возведения животные получают с врожденной памятью по наследству. Они сформировались и утвердились в течение миллионов лет эволюции, приспособления каждого вида к среде обитания. Строительная программа наследуется животными, как и вся сложная структура их поведения.

Однако есть в этой стройной программе допуски и припуски, позволяющие животному учитывать меняющиеся условия. У низших животных, например у пчел, муравьев, ос, этих допусков-припусков мало. Для нас они во всяком случае незаметны. Муравьи строят свой муравейник так же, как строили его их предки сто миллионов лет назад. Более высокоорганизованным животным природа в поведении их, в строительных делах в частности, «поводок» слегка отпускает. И кое-что тут зависит от жизненного опыта, от меняющихся условий жизни, от научения и подражания. Обезьяна шимпанзе, например, в наследственной памяти от рождения хранит способность строить ночлежные гнезда. Программа эта подобна фотобумаге со скрытым изображением, которое надлежит проявить. Таким «проявителем» для обезьян служит поведение «родителей». Опыты показали: если малыш шимпанзе не видел, как строят гнезда родители, он вырастет неумехой. В этой части «карточка» наследственной памяти оказывается непроявленной. Муравей же всегда знает, что ему надо делать. И паук знает, с чего начать и чем кончить плетение сети. И бобренку «проявитель» не нужен. Проверено: он так же умело построит хатку, как строили его далекие предки, он знает также, что надо делать, когда вода размоет плотину, знает, что надо немедленно броситься в сторону, когда, падая, скрипнет подточенное им дерево… Надежна и велика память у всего, что летает, бегает, ползает, плавает. Наблюдая ее проявления, мы говорим: «Без рук, без топоренка построена избенка».

 _{Фото из архива В. Пескова. 30 апреля 1988 г.}

(Окно в природу)

Кто из нас не замирал или не начинал отчаянно махать руками, когда возле носа с жужжаньем появлялась пчела. От укуса пчелы иногда может перекосить лицо. В нашей газете однажды был описан случай, когда пчелы до смерти зажалили парня, проходившего мимо пасеки. Оказалось, он был надушен, и у пчел, в жизни которых запахи играют исключительно важную роль, этот сорт духов вызвал ярость. С другой стороны, мой дед в рубахе, пропитанной медом и воском, видно, имел настолько приятный, «свойский» запах для пчел, что они оставались спокойными, даже когда он тревожил их в улье.

Но что мы видим на этом снимке — женщина с бородою из пчел. И совершенно спокойна, как спокойны, впрочем, и пчелы. Объясним ситуацию. В некоторых странах пчеловоды на своих летних праздниках устраивают необычные соревнования. Задача: удержать на себе возможно большее количество пчел. В городке Ланкастер (штат Пенсильвания, США) в соревнованиях принимают участие до 600 пчеловодов. Победителям вручаются премии, их фотографии публикуют газеты.

Как же заставить пчел собраться на лице без риска подвергнуться их нападению? Пчелы, если не возбуждены, ведут себя мирно. Им и невыгодно возбуждаться — ужалив, пчела и сама погибает. Но как все-таки их привлечь, да еще так, чтобы они образовали живописную бороду на лице человека? Секрет простой. Под подбородком участника соревнований в коробочке укрепляют пчелиную матку. На ее запах немедленно собирается вся семья. Участнику соревнований надо только ватой заткнуть уши и ноздри и сохранять хладнокровие — на паникера пчелы могут напасть.

На этом снимке — одна из участников пенсильванского праздника. Но это не победитель соревнований. Победил некий Макс Бек, удержавший на своем теле девять килограммов пчел. Для этого в разных местах своего тела ему пришлось укрепить несколько пчелиных маток.

Смысл подобных соревнований? Развлечение ну и, конечно, реклама меда.

 _{Фото из архива В. Пескова. 8 мая 1988 г.}

(Окно в природу)

Ночью, когда горела на небе Большая Медведица и ползал по горизонту желтоватый огонек трактора, мы спустились в землянку, прикрытую сверху брезентом и колючками перекати-поля. В этом скрадке, сладко позевывая, и ждали рассвета. И когда он проник под брезент красноватым лучиком майского солнца, мы их увидели.

Метрах в ста от землянки вдруг распустилась громадная белая роза. И чуть в стороне — еще две. Цветы эти двигались. И если б заранее мы не знали, что это значит, загадку пришлось бы долго разгадывать, потому что даже сильный бинокль подавал к глазам бесформенный белый шар на высоких крепких ногах. Это были дрофы, точнее сказать, самцы-дрофичи, токовавшие на непаханой старой бахче. Во все стороны простиралась заволжская хлебная степь, а тут, на залежи, дрофы нашли себе уголок для брачных весенних игр.

Приглядевшись, над снежно-белой охапкой перьев можно было различить запрокинутую, положенную затылком на хвост голову, раздутый на шее мешок. Белые «юбки» самцов — исподние перья хвоста. Взбив эту пену, дрофич становится далеко видимым, призывает: «Я здесь!» И к нему собираются самки, бегут соперники.

А надо скрыться, слиться с равниной — белый брачный наряд исчезает. Рыжевато-черный струйчатый цвет оперенья прячет дрофич в бурьянах — в пяти шагах не заметишь.

Из всех летающих птиц дрофа самая крупная — самцы достигают веса шестнадцати, а иногда даже двадцати килограммов. Эта размером с косулю птица когда-то была одной из самых распространенных на европейских равнинах. Во времена Брема она совершенно была истреблена в Англии… редко встречалась во Франции… довольно обычной была в Германии и в совершенно невероятных количествах встречалась в степной России.

В Красной книге сегодня о дрофе сказано: редкий исчезающий вид. Численность во всем ареале катастрофически снижается. Что же вывело птиц на эту печальную грань?

Врагов у дрофы всегда было много. Ее преследовали волки, шакалы, орлы. Птенцов брали более мелкие хищники — лисы, луни. Гнезда вытаптывал скот, пастухи собирали яйца. Ну и конечно, крупная птица была объектом беспрестанной охоты. Подбираясь к сторожким дрофам всякими хитроумными способами, по ним стреляли кучно из сваренных в батарею ружейных стволов. Бывали зимы, когда стаи птиц с отсыревшими, а потом прихваченными морозом перьями забивали палками или даже загоняли в степные дворы. Но самым главным врагом этой птицы стал плуг. Распашка степей лишала ее жизненного пространства, к которому она веками была приспособлена. Недавний подъем остатков целинных земель — последний сильный удар по жительнице степей.

Механизированная и частая обработка полей, применение химических ядов усугубили положение. Дрофа (дрохва, дудак) повсеместно катастрофически исчезает. Охоту на дроф самым строгим образом запретили. Но, похоже, конюшню стали запирать, когда лошадь уже увели — на всей громадной территории наших равнин осталось не более трех тысяч условных гнездовых пар. Некогда широко распространенная птица «залетела» в Красную книгу.

Можно ль помочь дрофе? Попытки сделаны. В ГДР орнитологи наладили сбор яиц весною на пашнях и выводят дрофят в инкубаторах в надежде выпускать их в природу. У нас в стране такое же дело начато в Саратовской области.

Именно тут, в Заволжье, на границах с землями Волгоградской области, сохранилось две трети всех дроф, обитающих ныне в стране. Этому способствовали, видимо, нераспаханные неудобья, соседствующие с полупустынями, — дрофы нашли тут одно из последних убежищ. Но «по глупости» птицы кладут яйца также на пашне. Если это пары и залежь, потомство им выводить удается. Если же по полю идут машины — кладки обречены.