Из Совета по истории мировой культуры он написал: «Колокола не являются ни церковной утварью, ни предметами символики и атрибутики». Энтузиастам он пожелал успехов и обещал поддержку, поскольку и сам давно «болеет колоколами».

И вот создан кооператив. Одиннадцать человек. Тщательно продумана экономика дела. Заводу кооператив будет платить за аренду в литейном цехе «угла» тысячу рублей с каждого колокола. Деньги невелики, но завод не из коммерческих соображений покровительствует «литейцам» — сознает причастность к хорошему, нужному делу. Директор завода Александр Яковлевич Ковалев так и сказал: «Доброе начинание мы обязаны поддержать». Рабочим завода во внеурочное время разрешили работать в кооперативе».

Узкое место нового дела — металл. Медь и олово — на счету. Кооператив по закону может использовать только вторичное сырье — металлолом. Но и оно строго учитывается. По ходатайству церквей Воронежский горисполком выделил сырье для первой партии колоколов.

Поскольку основными заказчиками кооператива будут церкви. Неизбежно, видимо, ходатайство высшей церковной иерархии перед правительством о выделении металла. Мы надеемся, Министерство культуры, Фонд культуры и общественность ходатайства эти будут поддерживать, ибо колокол — не только призыв посетить церковь, это голос нашей культуры, нашей истории, нашего желания вновь обрести утраченные ценности жизни.

Вот так обернулась прошлогодняя наша запись о колоколах в памятной книге «Прошлое — в настоящем». Надежда обернулась реальным делом. Наша задача сейчас: замечать и всемерно поддерживать все, что способствует возрождению духа и традиций народа. Зеленый здоровый росток в Воронеже обнадеживает: и в других начинаниях будет успех. Надо действовать!

 _{Фото автора. 21 апреля 1989 г.}

В январе получил от Агафьи большое, на восьми страницах, письмо-отчет о житье-бытье. В нем, как всегда, на первом месте стояла картошка — «320 ведер нарыла. На одну это много…». Сообщалось, что к зиме для привезенных кур поставлен маленький сруб с печкой, что куда-то исчез кот, что одного козла заколола на мясо, что, если соберусь приехать, то хорошо бы привезти веревку-привязь. «Корма козам заготовила вдоволь. Да еще Николай Николаевич Савушкин, когда прилетал, то сена привез и петушка. Петушок сначала, наверно, от робости, не пел, а сейчас поет и за курами начал бегать». Подробно и очень толково в письме изложено было событие, удивившее урожденную таежницу: «Я побытку вам опишу, всю жизнь не пришлось видеть такой побытки».

В ноябре, наблюдая в окошке волнение коз, Агафья вышла во двор. На огороде, в двадцати шагах от избы, стояла серого цвета не то собака, не то волк. Агафья схватила висевшее у двери ружье и «дала выстрел вверх для острастки».

Собака не убежала. «Тогда я дала выстрел уже с прицелом, но промахнулась». Собака и после этого не убежала. Озадаченная Агафья покрепче заперла коз и из окошка стала наблюдать за двором.

Привезенный в прошлом году Дружок («хорошая собачка, но для забавы только — никого не облает») встретил таежную гостью своеобразно. Пытаясь не пустить с огорода во двор, впился ей в нос, но отпора не получил. А через день-два собаки (так решила Агафья) уже вполне дружелюбно бегали по двору, лежали вместе на объеденных козами ветках. Утвердившись в мыслях, что это чей-то приблудный пес, Агафья высыпала на пень в огороде миску вареной картошки. Собака с жадностью проглотила еду.

И стали жить в «усадьбе» две собаки: Дружок и большая, подозрительных повадок гостья.

Агафья за работой.

«Козы привыкли. И я привыкла, клала еду, уже без опаски». Все собака съедала, но вела себя странно: в клочья, как ножницами, порезала прикрывавшее лук красное байковое одеяло, порвала мешки с хлебным и травяным комбикормом, вырвала клочья из висевших на прясле старых штанов.

Природная любознательность побудила Агафью попытаться изловить странного зверя.

Из тонких жердей она соорудила ловушку, протянула в избу веревку от ее дверцы, положила приманку. Но собака только косилась на западню и ни разу к ней не приблизилась.

О том, что эта игра опасна, стало ясно однажды утром. Перед тем ночью Агафья слышала рев марала. «Смертельно ревел, я подумала: кто-то его порешил». А утром серая собака, и следом за нею Дружок прибежали, облизываясь, с реки. На мордах у них была кровь и клочья оленьей шерсти. Это вернуло Агафью к мысли о волке, заставило осторожней выходить из избы… Конец истории мы узнали, когда увидели ловушку, рваную шкуру марала, висевшую на жердях, и место у изгороди, где пуля настигла… матерого волка. «Да, это был волк, — сказали специалисты, принимавшие шкуру.

— Поведение? Можем только пожать плечами. Никогда ничего подобного даже слышать не приходилось».

Для Агафьи в ее бедной событиями жизни история эта получила мистическую окраску.

А драматические события этой весны Агафья прямо связывает с «пришествием волка» — «Знамение. Это было знамение»…

Во второй половине февраля я получил от друзей телеграмму: «Агафья больна. Будем вывозить ее на вертолете в Таштып». А через четыре недели в письмах и телеграммах ошеломляющее известие: «Агафья вышла замуж». Назывались фамилия, имя и отчество новобрачного. Пока я, встревоженный и озадаченный, собирался в неблизкий путь, пришло еще одно письмо от Агафьи. Ни слова о «замужестве». Кривые, торопливые строчки, как обычно, с упоминанием бога, с пожеланием здоровья. Суть: «Приезжайте христа ради — больна и скорблю».

… Из Таштыпа, стоящего на краю абаканской тайги, лететь собрались втроем: Николай Николаевич Савушкин, уже много лет принимающий в судьбе Лыковых человеческое участие, и мы с журналистом Николаем Устиновичем Журавлевым, побывавшие у Лыковых в 1982 году.

Непривычно было без Ерофея. Он на буровой вахте. После двух лет профессиональной охоты понял, что взялся нее за свое дело. Снова попросился в бурильщики. И еще новость: геолого-разведочный участок доживает последний год.

Поселок — ближайший к избе Агафьи жилой очаг — будет брошен, добираться в этот угол тайги без самолетных оказий станет сложно, почти невозможно.

А лесхозе и на аэродроме в Таштыпе у друзей и знакомых пытаемся выяснить: что там, в тайге?

Все улыбаются: вышла замуж. Называют «молодожена», местного жителя, старовера. Уже от летчиков с огорчением узнаем: «хозяина дома» на месте нет, три дня назад с попутным рейсом улетел из тайги.

Абакан в этом году вскрылся рано. На всем течении река уже безо льда. Но недавно выпавший снег окаймляет зеленоватую воду, сахарно блестит на сопках. Тайга прозрачна, между деревьями увидел бы сверху даже и зайца. Но ничего живого не видно, хотя здешний кедровник не беден.

Вертолет спешит по делам. Потому пролетаем, не приземляясь, поселок геологов, потом видим слева по Абакану старую брошенную избу Лыковых. И вот струйка дыма жилой избы, коза на привязи, собака беззвучным лаем приветствует вертолет и уже по привычке бежит к тому месту, где он обычно садится. Пока делаем разворот и снижаемся, к обрыву около речки торопливо семенит и хозяйка в серой мешковатой одежке, в обычном своем платочке, в отороченных заячьим мехом калошах-валенках…

Разговор с ходу — не на главную тему.

Агафья показывает место у речки, где был задран волками марал. Потом показала у избы место, где странный волк был застрелен. «Нареченный» Агафьи, едва увидев приблудного зверя, сказал: «Какая собака… Волк!» Немедля его застрелить настояла Агафья. Соображение: «Давай маленько повременим — прилетит Василь Михалыч, поснимает», — было отвергнуто: «Не можное дело с волками-то жить. Еще расплодятся…»

Странного поведения волк был не единственным зверем, забежавшим в эти края зимой. Дней десять назад к обрыву реки целая стая волков выгнала молодого марала. Олень сорвался с обрыва, сломал ногу и ободрал бок. Спасаясь от хищников, он забрел в реку против избы. Обреченного зверя застрелили. Разделка туши, засолка мяса была последней страницей недолгой семейной жизни.