Оно занимается птицами ежегодно». Выйдя из машины, оглядываем горы в бинокль. Летают у обрыва скалы сороки, четыре оленя стоят на припорошенной снегом поляне. «Летом мы бы увидели соколов. В горах угрожают им только филины, таскающие из гнезд птенцов. В городе сокол может, преследуя добычу, разбиться об оконное стекло. Но самым коварным для птиц оказался враг невидимый — химия. И только ли для сапсанов!»

Джерри зимой отдыхает, приводит в порядок записи, анализирует на компьютере статистику программы «Сапсан». Напряженная работа начинается у Джерри в апреле, когда сапсаны вернутся с зимовок.

 _{Фото из архива В. Пескова. 19 апреля 1989 г.}

Вез малого год назад в Красную книгу памяти занесли мы колокол. Во множестве писем, пришедших в редакцию, было сказано о роли колоколов в человеческой истории, особенно в русской истории. Звуковой снаряд живет долго. Но колокол можно и умертвить. Это несчастье случалось не раз. Царь Петр переливал колокола на пушки. 30-е годы этого века вовсе лишили нас колокольного звона. Колокола бросали со звонниц на землю не только потому, что колокольный металл нужен был для машин, низвергали колокола как отжившее-старое, как символ религии. Толпы людей собирались глядеть, как, разбиваясь, падали колокола — одни плакали, другие весело хохотали. Сегодня вместе вздыхаем — и верующие, и атеисты. Понимаем: голосами колоколов говорила с нами история. Да и в быту колокол был нелишним.

В деревнях на перекладинах стали вешать обломки рельсов, шестеренки от тракторов, газовые баллоны, вагонные буфера.

Кое-где колокола сохранились. Вспомним, что написал нам Юрий Владимирович Ремизович из Омска: «Осенний вечер. Леса и поля пустынные. Тихо и мглисто. Покой и смиренье в природе. И как вздох: бо-о-ом! Звук плывет над нашим селом, уходит в пойму, в окрестные леса, возносится к хмурому небу… Чувствовал, а сегодня отчетливо сознаю: со мной говорила Русь». Год назад, отбирая для публикации строчки из писем, мы призывали бережно сохранить хотя бы то, что осталось, слабо надеясь, что кто-то где-то возьмется за литье колоколов.

И вот на днях известие из Воронежа: «Приезжайте. Увидите новые колокола».

Увидеть их не терпелось. Но день был субботний. «Самое подходящее время, — ответил рыжеволосый мастер, — работаем по субботам и воскресеньям, да еще по ночам, в третью смену, когда литейный цех отдыхает».

Открыли ворота, и мы их сразу увидели. Они стояли, как золотые, среди черных чугунных отливок — непривычное, необычное зрелище для завода прессов. Нажали кнопку. Кран-балка поднял золотую тридцатипудовую ношу. Мастер дернул веревку и по заводу разнесся звук, какого никто никогда тут не слышал. В ворота с улыбкой заглядывали любопытные — кто слушал, кто сам норовил хотя бы хлопком ладони заставить колокол отозваться. В помещении рядом в опоках остывали еще два колокола, недавно отлитые. Для других готовили формовочную землю…

Поспешим читателю объяснить: завод тяжелых механических прессов продолжает прессы выпускать. Но из ворот его увезли уже и восемнадцать колоколов. Воронежцы слышат их голоса. С творцами необычной этой продукции я проехал к стоящему на окраине города храму. Поднялся на колокольню и увидел колокола, сверкавшие под шатром у звонницы, как золотые сережки. Из храма после заутрени расходились старушки. Не желая смущать их неожиданным звоном, мы удержались от соблазна ударить в колокола. Прикинули только, как далеко в заречные дали разносятся звоны.

До этого храм обходился тремя колокольцами: один был с кулак, два других с детскую голову. Теперь колокольня обрела подобающий голос. Слушают его с радостью и те, кто знает дорогу к храму, и те, для кого он лишь нарядная, украшающая пейзаж постройка. Вечерний звон…

Заутренний звон… Вернулось что-то важное на берега, где Петр I строил свои корабли. На апрельском ветру и так и этак снимал я рядом с колоколами двух людей, затеявших нелегкое, необычное дело — возродить звуковые снаряды, служившие людям много веков. Вот они, мастера — двоюродные братья, воронежцы Александр Золотухин и Геннадий Мещеряков.

Братья Александр Золотухин и Геннадий Мещеряков.

Сидим, пьем чай и говорим о колоколах.

С чего началось? Подумав, рыжеволосый Александр говорит: с детства. Мальчишкой из воронежской земли городка Семилуки поехал Александр к деду на Ставрополье, и там в селении Донская Балка услышал колокольный звон. «С той поры и болею колоколами».

Сейчас Александру без года сорок, хотя выглядит он на тридцать. Окончил строительный институт. На крупном заводе вырос до заместителя начальника цеха. А увлечением стали колокола. Собрал пластинки с колокольными звонами, ездил в Суздаль, в Ростов Ярославский, в Загорск — слушал звоны, сам звонить пробовал.

«И пришла мысль: самому отлить колокол. Ну хоть один! Вырыть яму в саду и отлить».

Легко сказать — отлить колокол. Несколько раз с огромным вниманием смотрел Александр кинофильм «Андрей Рублев», стоял в размышленьях у колокольной ямы в древнем Ростове.

Понял: отлить колокол — не кашу сварить. Из книжек узнал: последний российский колокол отлит на Урале предположительно в 1889 году.

«Сто лет не лили колокола. А сколько за это время их сброшено с колоколен, с пожарных и часовых башен! Попался снимок: гора колоколов, свезенных фашистами в Гамбург для переплавки».

В Москве в Ленинской библиотеке разыскали для Алекскандра 200-летней давности книжечку о секретах древнего ремесла. Секреты в ней, однако, не раскрывались. «Одна часть олова на четыре части меди. И еще добавки…»

Какие? Клали в расплав как будто солому. Какая-то роль отводится воску. Мешать расплав книжка советовала березовым шестом. Подсказывала: смертелен для колокола свинец. Не подтверждала книжка распространенное мнение, что улучшает звучание серебро — «горсть серебра умертвит трехсотпудовый колокол…» Сообщалось еще о необходимости молебна перед самой разливкой металла…

По крупицам собирал Александр «колокольные знания». В «Комсомольской правде» три года назад с вниманием прочитал очерк о венгерском колокольном мастере Лайоше Гомбоше. Почувствовал: старинное ремесло умирает повсюду. «И еще больше захотел отлить хоть один, хоть небольшой колокол».

Энергично заработала мысль, когда стали создаваться кооперативы. А что, если?.. Пришел на завод тяжелых прессов к главному металлургу Евгению Александровичу Черникову. Поделился идеей. Металлург засмеялся: «Да вы что — колокольный кооператив? Это не штаны шить, не шашлыки жарить. Вы представляете, на какую гору собираетесь влезть?» Однако, выслушав ходока, поговорив с ним более двух часов, понял, что дело имеет с человеком серьезным и знающим. Вместе прошлись по литейному цеху, прикинули степень его загруженности. Получалось: завод с выгодой для себя может сдавать в аренду «угол» литейки. «Только условие: на первом месте у вас не должна быть коммерция, — сказал металлург. — Поведете дело с мыслью о благе для всех — и помогать будут все. Я первый слуга ваш душою и телом».

После этого разговора Александр поехал к брату в Москву.

Геннадий работал на ЗИЛе штамповщиком-кузнецом. «Колокола? Да ты что — надорвемся!»

Был и тут подробный, обстоятельный разговор.

«Мы, придет час, умрем, а колокола будут жить», — говорил Александр. И брат согласился переехать в Воронеж.

Создать колокольный кооператив оказалось непросто. Банк не дал ссуду — «сомнительно-ненадежное дело». Поставил барьеры и горисполком: «Колокола — церковная утварь, ее производство — монополия церкви».

Но братья хорошо уже знали: церковные мастерские шьют ризы, производят кресты, кадила, пишут иконы, льют свечи, но лить колокола мастерские, увы, не могут — трудное, сложное дело. Церкви готовы колокола покупать. Окончательно узел развязало письмо академика Бориса Викторовича Раушенбах.