— А теперь атакуйте. Я знаю, у вас немало вопросов.

Пока в эфир лилась музыка, Джек рассказал:

— «Кадьяк — самый большой аляскинский остров — 240 километров в длину, ширина 30. Главный населенный пункт острова — город Кадьяк. Население — 14 тысяч. Сообщение с остальными поселками — самолеты и катера…

Климат для этих широт терпимый. Море не замерзает. Но ветрено и туманно. Летом горы изумрудного цвета от воды до вершин. Осень приходит спокойно и быстро…

В 1912 году город едва не засыпало вулканическим пеплом, а в 1964 году землетрясение и следом за ним большая волна цунами сровняли его с землей…

Конечно, вы слышали о медведях. Их тут шесть тысяч. 500 ежегодно отстреливают. Удовольствие это лишь для богатых — десять тысяч долларов каждый мишка…

Лучшее время — август. Всякие праздники для туристов: крабовый фестиваль, гонки на лодках и гвоздь программы — представление в честь Баранова. Стреляют пушки, штурмуют крепость индейцы, дым, барабаны…

Что же еще… Да, есть приличная военная база. Захотите — можете посмотреть. Ну и самое главное. Кадьяк-это рыба, рыба, рыба. Советую заглянуть в порт — все увидите сами».

На военную базу мы не просились, но нас свозили туда. У въезда патруль, обвешанный горячим и холодным оружием, долго вертел бумаги, которые предъявил Фома-Билл, и, не взглянув, кто там в машине с крестом на борту, пропустил нас на базу. И мы увидели большую, серого цвета, этажа в четыре, казарму, домики офицеров, склады, кораблик, вздремнувший возле причала. Провожавший нас капитан сказал: «Не стесняйтесь, задавайте вопросы». Мы решились выведать лишь одну тайну: почему на базе ни единого человека?

«Выходной, все в отпуске», — сказал капитан.

Зато уж в рыбном порту мы вдоволь наговорились. Фома-Билл познакомил нас с Оскаром Дайсоном, человеком, который всю жизнь — сорок лет — рыбачил, а теперь стал на якорь, служит на берегу. Он провел нас по огромному кораблю «Звезда Кадьяка», в буквальном смысле вросшему в берег и источавшему запах переработанной рыбы.

Мы все увидели: как рыбу насосом качали из приходящих судов, как ее мыли, пластали на сверкавших нержавеющей сталью машинах, как руками под звучавшую в зале музыку люди клали рыбную мякоть в аккуратные противни, как противни двигались в холодильник и как потом четверо дюжих ребят в манере оркестрантов рок-музыки швыряли звенящие противни, а еще двое клали брикеты рыбы в коробки со словом «Аляска».

Рыба с Аляски идет во все концы света. А Кадьяк — главный, столичный город здешнего промысла. 120 кадьякских крупных судов рыбу ловят. 11 береговых баз ее перерабатывают.

1200 рыболовных судов ежегодно заходят в Кадьяк: сдать рыбу, взять рыбу, отремонтироваться. Конкуренция для местных рыбаков громадная, но кадьякцы высоко держат марку — с одного вида лова на другой суда переходят за двадцать четыре часа.

Доставляется на Кадьяк с моря селедка, палтус, треска, но главная ценность — лососи и еще крабы.

В конце прогулки капитан Дайсон предложил пойти покормить сивучей. Громадные морские звери, подобно собакам около бойни, резвясь в воде, ожидали рыбной подачки…

Из Кадьяка мы уезжали, когда вечернее солнце уже играло красными красками в волнах залива, на синей луковке церкви и в окнах взбегавших на гору домов. От церковной ограды помахал нам рукою отец Иннокентий, а двое семинаристов провожали до самолета. Фома-Билл, озорно улыбаясь, вел машину. А рядом с нами — «Хорошо! Пошли!» — сидел Лахтенников Александр.

— Почему Ленинград тебе, Саша, понравился больше Москвы?

— Не знаю. Ленинград хорошо. Очень Ленинград хорошо!

— Ну вот, прилетели с восходом, улетаете — при заходе. Счастливого пути!

Для долгого прощания времени не было, уже проходя к самолету, мы помахали двум людям в рясах.

Вечернее солнце Кадьяка.

 _{Фото автора. 8 апреля 1989 г.}

(Окно в природу)

Лет десять назад на окском мещерском разливе я видел, как сокол-сапсан ударил на лету цаплю. Это был единственный случай, когда я видел сапсана, некогда широко распространенного.

Рассказывают, в Москве до войны сапсанов можно было увидеть сидящими на церковных крестах. Сегодня сапсан очень редок. Повсюду. В Соединенных Штатах быстрое уменьшение численности этих и некоторых других хищных птиц заметили в 60-х годах. Подозрение пало на ДДТ. Скрупулезные исследования, проведенные в Патуксенте, под Вашингтоном, подозрения подтвердили. По пищевой цепочке: насекомые — мелкие птицы — соколы и орлы — химикат попадал в организм крупных птиц, накапливался в жировых тканях, повреждал печень, расстраивал механизм кальциевого обмена, отчего скорлупа яиц становилась тонкой и в гнезде разрушалась. Птицы перестали приносить потомство. Это коснулось американских белоголовых орлов и сапсанов.

Численность соколов с двух тысяч пар в США упала до нескольких десятков. ДДТ в 1972 году в стране запретили. И встал вопрос: можно ли и какими путями вернуть к жизни сапсанов, оказавшихся на самых тревожных страницах Красной книги?

Намеченная орнитологами программа спасенья сапсанов вполне удалась. Сегодня численность птиц, хоть и медленно, возрастает.

Методика восстановления соколов стала классической и характерной для ситуации, когда человек, разрушив природу, потом по крохам пытается собрать утерянное.

В начале минувшей зимы в американском городке Боулдере я встретился с человеком, который уже несколько лет прилагает усилия вернуть сапсанов в урочища Скалистых гор.

Помощь сапсанам организована так. Джерри находит гнездо, осторожно к нему подбирается и, забрав у сапсанов хрупкие яйца, оставляет им в утешение три-четыре яйца из пластмассы, очень похожие на настоящие. И сапсаны продолжают прилежно на них сидеть. Тем временем Джерри и помогающие ему студенты-зоологи со всеми предосторожностями, самолетом отправляют «живые» яйца в инкубатор, расположенный в штате Айдахо. (Сюда яйца сапсанов «прилетают» из многих районов Америки.) Вылупившихся пуховичков кормят с пинцета или отдают на попечение взрослых птиц, живущих в неволе. Через тридцать пять дней возмужавших птенцов, опять же скорым путем, отправляют к родительским гнездам.

«Самка плотно сидит на пластмассовых яйцах, приходится буквально сталкивать и подсовывать ей под крылья птенцов. В этот день мы их не кормим, и они начинают просить еду. Родители, не заметив превращения яиц в почти уже взрослых птенцов, начинают прилежно кормить потомство. Через неделю уж готовые к самостоятельной жизни птицы покидают гнездо и охотятся самостоятельно. Мы их, конечно, кольцуем и, таким образом, знаем, как скоро и какими путями добираются они в Мексику на зимовку».

Весной птицы возвращаются в те места, которые запечатлелись в их памяти в момент, когда они покидали гнездо. Этим орнитологи пользуются, чтобы расселять соколов в местах желательных, в том числе в городах.

Всего по Америке таким образом выращено и выпущено в природу тысячи молодых соколов. Джерри Крейг со своими помощниками выпустил 500 птиц. «Сапсан отведен от черты гибели, но угроза ему остается». Почему?

«Потому что свою долю ДДТ птицы продолжают получать на зимовках в Мексике, в Гондурасе, Боливии, Никарагуа, всюду, где в борьбе с комарами применяется ДДТ. Срабатывает все та же пищевая цепь: насекомые — мелкие птицы — хищники. В теле сапсана химикат накапливается и ведет разрушительную работу: через четыре года у молодых птиц может измениться поведение (бросают гнезда) и истончается, разрушается скорлупа яиц. Так что программу «Сапсан» мы обязаны продолжать».

В штате Колорадо работа Джерри Крейга требует 100 тысяч долларов в год. Это расходы на зарплату ему, на транспорт, на широкое оповещение о работе населения штата. «Все хотят благополучия сапсанам, все стараются мне помочь». Джерри хорошо знает образ жизни сапсанов, знает, что по пути на зимовку они за сутки могут преодолеть более двух тысяч километров. Знает, что жертву — ворону, сойку, галку, дрозда — сапсан видит за километр. «Прекрасная птица, как никакая другая приспособленная к стремительному полету и маневрированию в воздухе. Вон посмотрите — гнездо на скале.