Есть у Джима теперь и «паспорт», удостоверяющий верность его Аляске. Вот он, висит на стенке. Это диплом об участии в гонке собачьих упряжек — испытание не для слабых.
Знаменитые состязания финиш имеют в Номе. И Джим решил себя испытать: завел собак, научился упряжкою управлять («Труднее, чем самолетом!»). И в 1970 году номичи увидели Джима Роу на финише. Победителем он не стал. Но и просто не сойти с линии — еще какая победа! Полторы тысячи километров по морозной Аляске — по тайге, по горам, по тундре. «Четыре часа спишь, четыре — стоишь на нартах или бежишь за ними».
Таких молодцов Аляска знает и любит.
Джим посчитал: одного такого испытания человеку довольно. Но собак держит. Мы ходили на них поглядеть. Сытая резвая братия сибирских лаек, готовых повторить изнурительный путь по Аляске, визжала от радости, увидев хозяина.
Дела служебные… Они у Джима в порядке. Он стал главою компании «Беринг эйр» — пятнадцать самолетов, пятнадцать летчиков и восемь механиков. «Забот выше лба — управление, финансы. Во всем помогает Кристина.
Иногда забываем, что есть выходные». В четырех других таких же компаниях на Аляске руководитель сам уже не летает. Джим же считает: какая жизнь без полетов? Меня он взял в один из рейсов по маленьким деревенькам. И я видел, с какой приязнью повсюду его встречали. «Джим, зайди на чай. Вот он, мой дом!..»
Возвращались мы в Ном в погожее время. Летели низко над тундрой. На взгорке увидели трех медведей, видели стоящего в синей озерной воде громадного лося. Кулики, утки, лебеди, журавли уже курагодились в предчувствии холодов, и тундра сияла всеми красками, какие только можно себе вообразить. В излучине какой-то немаленькой речки Джим сделал круг — полюбоваться ресничками елок на берегу и семейкой осинок, красным пятном сиявших возле воды.
Указав вниз глазами, Джим выразительно приложил руку к груди — «Трудный для жизни край, но разве можно это вот не любить».
Две деревушки на летных маршрутах — Савунга и Гэмбл — гнездятся на острове Святого Лаврентия, лежащем между Аляскою и Чукоткой. В погожий день, подлетая сюда, Джим видел белые горы. До них было в три раза ближе, чем до Нома — минут пятнадцать полета. Но на карте чернел пунктир, означавший границу. За ним лежал мир, таинственно незнакомый.
Иногда Джим интереса ради пролетал почти по пунктиру. «Чукотку воспринимал я как заднюю часть громадного дома. Вход в этот дом был где-то неведомо далеко — Москва, Шереметьево… Тут же, возле Аляски, двери в дом не было».
И вдруг обнаружилась эта дверь! Скрипнув, она открылась. Ближайший к Ному аэродром Советского Союза был в бухте Провидения.
На первом большом самолете, благословленный Москвой и Вашингтоном, прилетел сюда губернатор Аляски, сопровождаемый эскимосами.
Тепла в этой встрече было так много, что дверь на замок закрыть уже было нельзя. Поселок Провидения и Ном оказались в объятиях друг друга.
И это было, возможно, самое крепкое побратимство из всей земной практики сближения городов. Два северных поселеньица взбудоражены были открывшейся близостью. «Ном после золотой лихорадки переживает сейчас новое прекрасное возбуждение», — пишет в местной газете ее редактор. Каждый номер этого самого старого на Аляске издания наполовину заполнен всем, что связано с визитами к соседям, беседами с ними, печатаются фотографии, исторические справки, колонки самых употребляемых русских слов, печатаются результаты первых деловых контактов, рассказы о встречах детей, эскимосских семей, ученых. Летали через пролив номские журналисты и пригласили коллег-провиденцев к себе. В Номе вряд ли есть дом, где бы не имели сейчас матрешки, расписной ложки, самовара, календаря, альбома.
В машине Джим включил радио, и я вдруг услышал: «Давайте говорить по-русски». И дальше со смешным выговором пошли фразы. «Сегодня хорошая погода», «Я приглашаю вас с гости», «Собака у нашего дома добрая, она не кусается…» Слушая номцев, можно было подумать, что столицей нашей державы является не Москва, а бухта Провидения на Чукотке.
Таковы приятные парадоксы большого всемирного потепления тут, на севере.
Джим Роу во встречных потоках народной дипломатии и деловых контактов стал главным героем. Это его самолет поддерживает пульс общения. Джима одинаково хорошо знают и любят на двух берегах. И даже вдали от северных берегов. Как раз когда я гостил в его доме, из Лондона прилетели две съемочные группы: телевидение Англии и Австралии решило рассказать о номском летчике, вдруг ставшем символом потепленья на севере. Полеты на Чукотку, конечно, очень престижны для компании «Беринг эйр», они ей дали статус международной компании.
Американцы не любят говорить о доходах. И я не расспрашивал Джима о коммерческой стороне дела. Думаю, во имя хорошо осознанной им миссии он готов даже терпеть убытки или довольствоваться очень малым. С американцев «по-свойски» за полет туда и обратно берет он полную цену — около трехсот долларов. С наших берет рублями, а часто везет и вовсе бесплатно — что возьмешь с эскимоса или ребенка, летящих на Аляску по приглашенью без денег.
Авиамост Ном — Провидения стал частью жизни всей семьи Роу. Хозяйка дома Кристина время делит на три равные части: работа в компании, дети и дом, а между делами — русский язык. Даже в самолете она не расстается с двумя букварями. У двух ее ребятишек на Чукотке много друзей, и дом наполнен подарками из Провидения. День рождения Джима семья летала справлять на Чукотку.
— Было весело и сердечно… — Кристина включает кассету с видеозаписью, сделанной там, и я вижу тесноватые комнаты в пятиэтажке, застолье, возню ребятишек, цветы и торт имениннику.
— Все было так далеко и оказалось так близко, — комментирует Джим происходящее на экране.
Полеты «к тому берегу», однако, могут и прекратиться. Бухта Провидения не имеет статуса международного аэродрома, там нет соответствующего оборудования. Правда, в последнее время кое-что появилось. Например, с Номом можно поддерживать связь по радиотелефону.
Но инструкция есть инструкция. Формальный повод для закрытия линии есть. И Джим озабочен. Правда, притяжение Аляски и Чукотки так велико, что идут разговоры об открытии официальной авиалинии. Как проложат ее? Если линия свяжет Магадан и Анкоридж, то бухта Провидения и Ном окажутся в стороне. Воздушная тропа, проложенная Джимом Роу, как сказала Кристина, «зарастет облаками». Родственникам-эскимосам накладно будет навещать друг друга кружным путем, деловые контакты двух близких зон проще решать напрямую — час с небольшим полета. Да и жалко пробужденных надежд и симпатий друг к другу двух медвежьих углов. Здравый смысл говорит: кровь должна бежать не только по артериям, но также по капиллярам. Большие самолеты полетят — хорошо. Но почему бы и не летать маленьким?
— Все образуется, Джим. У твоего дела много болельщиков. Все образуется, — говорю я, глядя на горящие в печке поленья.
— Что такое «образуется?» — спрашивает Кристина.
Пока мы ищем синоним этому слову, Джим звонит, справляется о погоде.
— Говорят, будет дождь. Но мы полетим…
Я беспокоюсь. Семь недель путешествия — это много, чтобы уже захотелось домой.
— Джим, но луна ведь…
В окошко глядит номская красная круглая, как лицо эскимоса, луна.
— У нас тут, на севере, все меняется быстро. Ночью — луна, утром — дождь.
Утром я проснулся от лая собак и стука дождя по стеклам. Не полетим…
Нет, полетели! Я сидел с Джимом рядом. Рубиновые цифры компьютера выдавали нам путь на Чукотку с учетом дождя и ветра. Один прибор убывающими к нулю значками показывал приближение границы…
Дождь. Видимость никудышная. Как попадем в каменный коридор бухты? Словно угадав мои мысли, Джим включает локатор.
На общем обзоре виден язычок бухты, на приближенном — ворота, в которые надо влететь.
И мы влетаем. В дожде я не увидел гор ни слева, ни справа. Почувствовал: уже катимся по бетонке.
Все. Путешествие позади. И я-дома. Мокнут в плащах пограничники. Поблескивает писанный масляной краской лозунг о том, что перестройка необратима. В тесном вокзальчике сидят на рюкзаках геологи, режутся в карты. Диктор объявляет: по метеоусловиям все рейсы пока задерживаются. А Джим уже подсаживает в свой двухмоторник эскимоску-учительницу и трех ребятишек, летящих в Ном…
