— Но ведь художник не просто закрыл глаза влюблённым, — заговорила я, нарушая тишину заинтересованного лицезрения, — Он замотал им головы, как если бы они…

— Они потеряли голову от любви! — нашёлся кто-то из гостей.

— Я здесь вообще любви не вижу.

На секунду мне показалось, что я сидела на электрическом стуле, настолько сильно пробрало от голоса с иностранным акцентом.

— Как по мне, изображена голая страсть, стыдливо прикрывающаяся белыми покрывалами.

— Замечательно! — воскликнул седовласый мужчина, — Работы Рене Магритта славятся своей многозначной интерпретацией! У какого еще, какие идеи?

Я подняла взгляд на противоположный диван, чтобы встретиться с тёмно-карими глазами Томаса и возжелать порцию коньяка. И не только его.

Чёрный джемпер с длинным горлом и заправленными вверх рукавами, подчёркивал перекатывающиеся мышцы и открывал вид на выразительные вены предплечья, которые хотелось очертить указательным пальцем. Расслабленная поза и лёгкая улыбка на губах никак не сочетались со взглядом, испепеляющего меня уже долгую минуту. И я никак не могла понять, что за эмоции бушевали на глубине опьяняющих глаз: злость, ненависть, желание, усмешка? Незнание нервировало.

— Соглашусь, — милостиво поддакнула Томасу, чем заслужила корявую усмешку, — Если на полотне изображена любовь, то явно не та, о которой можно мечтать.

— А о какой любви мечтают? — неустанно подливал керосина в огонь любитель картины, чем вызвал громкий смех именинника: «Что есть любовь, господа?»

Тихий мелодичный голос миссис Гласс прервал несинхронный поток смешков:

— Любовь — это, когда посвящаешь себя единственному человеку…

Свен одарил жену нежнейшим взглядом и тут же неодобрительно посмотрел на ухмыляющегося Томаса:

— В тебе, дорогая, говорят вспышки прогестерона и эстрогена.

— Думаю, любовь — это то, что делает нас счастливыми, — услышала голос рядом с собой и в удивлении уставилась на Лину, — Расцвечивает унылую жизнь кричащими красками.

— Nettes Mädchen (перевод: милая девушка), кажется ты перечитала Cosmopolitan.

Никогда не думала, что когда-нибудь увижу, как непоколебимая Лина смутится. Она, чёрт возьми, стушевалась под взглядом мудака и, точно в спасательный круг, вцепилась пальцами в мой локоть.

Уже ради этого стоило пойти на этот вечер!

— Ну, так просвети нас всех! — обратилась к Томасу и, нет, не смутилась потемневшего взгляда, напротив, корпусом подалась вперёд, — Что же такое любовь?

Томас улыбнулся:

— Любовь — это красивое слово.

В лёгком недоумении приподняла брови, заслуживая смех мудака:

— Извини, ты, наверное, ожидала, что я выкрикну лозунг по типу «Любовь не продаётся?»

Сволочь!

— Так, друзья, напоминаю, что у нас не дебаты! — Свен попытался сгладить острые углы, бросая укоризненный взгляд на посмеивающихся дрУгов, — Никки, ты не откажешь нам в игре на фортепьяно?

Я настолько рьяно пыталась покалечить взглядом мудака, что не сразу сообразила — обращались ко мне. Благо Лина своим шиканьем вывела из образа ментального маньяка, и я с улыбкой поднялась с кресла.

— Любовная тема напомнила мне об одной композиции, — удобнее устроившись за лакированным агрегатом, я с благоговением провела пальцами по клапу, прежде чем открыть его, — Она такая же динамичная, как и наши баталии. И она о любви. О той самой любви, которая на порядок выше красивого слова.

С первым прикосновением к клавишам пальцы вспомнили былые времена. Времена, когда я в слезах сидела за фортепиано и оттачивала очередную композицию, как я жаловалась родителя на строгого педагога, как специально расстроила инструмент и тем самым организовала себе несколько дней отдыха. Самое главное, я вспомнила, какого это — закрыть глаза и позволить пальцам самим вытворять то безумие, на которые они способны.

За что действительно была благодарна родителям, так за принципиальность в этом вопросе.

Я открыла глаза, чтобы с улыбкой проследить за финальным штрихом: пальцы в быстром темпе перебрали ряд клавиш и последним аккордом поставили точку.

Идеально.

Улыбнулась похвале в виде аплодисментов и, чёрт возьми, бросила взгляд на Томаса. Сердце забилось в непривычном темпе: слишком быстро и слишком трепетно, — Томас не скупился на аплодисменты.

— Ты умеешь удивлять, — услышала его голос, когда он, будучи ближайшим ко мне джентльменом, помог подняться.

Томас улыбнулся. Непривычно искренне улыбнулся, отчего его лицо стало каким-то неузнаваемым, но всё таким же прекрасным.

Скорее всего, это была ловушка, но я улыбнулась в ответ.

Подошла к Лине, которая с нескрываемым потрясением сотрясала воздух, и заняла своё место рядом с ней.

— У тебя сейчас глаза из орбит выпрыгнут, — предупредила девушку, испытывая скорее огорчение, нежели радость от удивления. Будто бы в её представлении я настолько никчёмная, что открыть клап фортепиано — единственный мой талант.

— Очень красивая композиция, — обратилась ко мне пожилая женщина, вынуждая Лину спиной прильнуть к спинке кресла, чтобы диалог состоялся, — Простите, мисс, за моё незнание, но кто автор?

— Джон Шмидт — американский композитор и замечательный пианист, — с радостью ответила, — Мне очень приятна ваша похвала.

Чёрт возьми, да! Мне приятна похвала от незнакомой бабушки, чей гардероб намекал на отменный вкус, а шея, усыпанная дорогущими камнями, подтверждала состоятельность образа.

— Моё имя Джессика Парс, — миссис Парс что-то шепнула своему мужу и посмотрела на притихшую Лину, — Извините, но вы не могли бы поменяться со мной местами?

Я прикрыла пальцами губы, стараясь скрыть пробивающуюся усмешку. Ещё немного времени со мной, и Лина потеряет заслуженное звание снежной королевы. Вся ситуация её раздражала, а мне, наоборот, было слишком радостно.

Искоса посмотрела на Томаса, разговаривающегося с друзьями, и позавидовала стакану алкоголя в его длинных пальцах. Впервые не хотелось бежать к бару в поисках коньяка, мне было достаточно опьяняющего взгляда. И я его почувствовала, но вынужденно отвела глаза на лицо миссис Парс.

— Никки Стаффорд, — в ответ представилась под многозначительный кивок женщины.

— Мне известно твоё имя, — уловив моё недоумение, она ободряюще улыбнулась, — В женских кругах твоё имя часто упоминается. Всем интересно, кто такая Никки, которая второй вечер подряд проводить под руку с мистером Чарльзом.

Наверное, стоило повести себя сдержаннее, но громко фыркнула:

— Такова учесть сплетниц — ковыряться в чужом белье.

— Точно, мисс Стаффорд! Оглянись вокруг, — для пущего эффекта женщина осмотрелась, заслужив мой намёк на улыбку, — Это же серпентарий!

Как раньше не услышала змеиного шипения с разных сторон комнаты? Перевела глаза на девушек, которые о чём-то шептались в своём дружеском кружке, и поймала на себе, как минимум, один взгляд от каждой куколки. Я настолько была поглощена мыслями о мудаке, игнорирующего меня полвечера, и об удавшемся выступлении, что вовсе не обратила внимания на очевидное — мне здесь не рады. По крайней мере, половина эскортниц досконально оценивали с точки зрения профессионализма, боясь за теплое местечко, другая половина хлопотала над своим «домашним очагом».

Если они думали, что я перешла к активным действиям, то готова не полениться и каждой показать средний палец. Они ещё не знали, что значат активные действия от скромной меня.

— Я стараюсь не обращать внимания, — наконец, утешила миссис Парс, в кристально- голубых глазах не найдя намёка на притворство, — Но спасибо за предупреждение.

— Сама такой была!

— Равнодушной к завистницам?

Джессика рассмеялась:

— Красивой и себялюбивой.

«Красивая» — приятно, но «себялюбивая» приятнее вдвойне. Только глупец будет обижаться на подобную характеристику или неудачник, любящий любого человека, кроме себя.

Наш смех обратил на себя взгляды некоторых из гостей, но мне было не наплевать только на один.