Когда она взялась за дверную ручку, Гревилл внезапно произнес:

— А ведь сегодня утром ты получила искреннее удовольствие, не правда ли?

Аурелия обернулась к нему.

— Да, — просто ответила она. — Вероятно, это значит, что я не воспринимаю свою работу всерьез? — Не дожидаясь ответа, она открыла дверь и вышла.

Гревилл стоял посреди библиотеки, глядя на закрытую дверь и рассеянно постукивая пальцем по губам. Он сделал ошибку. Неправильно себя повел, и Аурелия разочарована. Она попыталась это скрыть, но ее всегда выдают глаза. Они сияли восторгом, когда она вернулась домой, но быстро утратили блеск, сделавшись холодными и невыразительными, как лесное озерцо в тени.

Не в его привычках хвалить за хорошо выполненную работу, но она это заслужила. Она сделала даже больше, чем он мог от нее ожидать, и должна об этом знать.

Гревилл вышел из библиотеки, поднялся по лестнице в ее спальню, выстучал на двери какой-то ритм и немедленно услышал разрешение войти. Аурелия сидела перед зеркалом. Эстер укладывала ей волосы. Аурелия удивленно глянула на Гревилла:

— Ты что-то забыл?

— Да, — ответил он, не закрывая дверь. На его губах играла улыбка, глаза блестели. — Эстер, леди Фолконер позовет тебя, когда ты ей снова потребуешься. — Он отошел в сторону, открыв дверь еще шире.

— Да, сэр. — Эстер с полным ртом шпилек присела в реверансе, торопливо сложила шпильки на маленький серебряный подносик, стоявший на туалетном столике, проскользнула мимо Гревилла и вышла в коридор. Гревилл плотно закрыл дверь и запер ее на ключ.

— Так что ты забыл? — спросила Аурелия, не в силах скрыть чувственное возбуждение — она уже все прочла в его глазах.

— Мне показалось, что я слишком скупо поздравил своего партнера за быстроту мысли, — с ленивой улыбкой произнес Гревилл. — Я подумал, что должен исправить это упущение.

— О-о, — сказала Аурелия, и сердце ее учащенно забилось, а щеки слегка порозовели от предвкушения.

Он подошел сзади и положил ей руки на плечи, глядя на нее в зеркало, прямо в глаза. Руки скользнули ниже и забрались под свободный вырез неглиже. Гревилл накрыл ладонями ее пышные груди и начал дразнить пальцами соски — до тех пор, пока они не напряглись. И все это время он наблюдал за ее лицом, глядя, как она быстро облизывает язычком губы, как в глазах появляется чувственный блеск, а тело под его ласками оживает.

Он чуть нагнулся вперед, дыша ей в золотистые волосы. Руки скользнули ей на живот; одна рука опустилась еще ниже, палец покручивал завитки, стремясь в теплое, влажное местечко между ног.

Аурелия не могла шевельнуться. Его глаза в зеркале, затененные ресницами, словно загипнотизировали ее, а пальцы ласкали все чувственнее. Неглиже упало с плеч, обнажив ее груди с голубыми прожилками и белый живот, а когда она все-таки шевельнулась на своем пуфике, полы разошлись, показав его руку, исчезающую у нее между ног, и гладкие светлые бедра, судорожно сжавшие доставляющие такое наслаждение пальцы.

Гревилл улыбался ей в зеркале, умело и искусно, подводя Аурелию все ближе и ближе к краю. На ее верхней губе, в ложбинке между грудями, в мягкой ямке пупка собрались бисеринки пота, а дыхание все быстрее вырывалось из приоткрытых губ. Голова Аурелии откинулась назад, на грудь склонившегося к ней Гревилла, а жилка на горле выплясывала какой-то неистовый танец. И вдруг она воспарила над обрывом, подхваченная вихрем наслаждения, и напряжение покинуло ее тело. Она обмякла, закрыв глаза и прижавшись к Гревиллу, и быстро задышала.

Гревилл поцеловал ее в шею и неторопливо убрал руку. Взяв Аурелию за подбородок, он немного повернул ее голову и коснулся губами уголка рта. Ресницы ее задрожали, она медленно открыла томные, чуть смущенные глаза и посмотрела на него.

— И это в середине дня! — фыркнув, произнесла Аурелия.

— И как это отразится на стоимости яблок? — фыркнув в ответ, спросил он.

— Да никак. — Аурелия встала с пуфика и повернулась. Неглиже окончательно свалилось. Она протянула руки и вжала ладони ему в ягодицы, чувствуя, как напрягаются его мышцы. Аурелия прижалась обнаженным животом к выпуклости на его брюках.

Медленно опустившись на колени, и быстро расстегнув ему брюки, Аурелия скользнула в них рукой и извлекла наружу его мужское естество. Она гладила его по всей длине большим и указательным пальцами, потом обхватила ладонью и легонько сжала. Настала очередь Гревилла резко втянуть в себя воздух, но он не двинулся с места, желая тоже получить удовольствие. Его пальцы запутались в волосах чуть наклонившейся вперед Аурелии. Она нежно поглаживала его твердое древко, язычок порхал, задевая влажный кончик, губы двигались вверх и вниз, зубы легонько, мучительно покусывали напряженную, пульсирующую плоть.

И когда Гревилл глухо застонал, охваченный восторгом наслаждения, Аурелия крепко обняла его и прижалась щекой к его животу. Он глубоко и прерывисто вздохнул и опустился рядом с ней на колени.

Он обнял Аурелию и растянулся на ковре, пристроив ее голову себе на согнутую руку. Протянув руку, он погладил ее обнаженную спину и ягодицы. Аурелия прижалась к Гревиллу, положив ему на бедро ногу.

— Кажется, мои долги растут, — пробормотал Гревилл в ее спутавшиеся волосы. — Я пришел сюда, чтобы отдать один долг, а теперь выясняю, что у меня есть еще один.

Аурелия слабо рассмеялась.

— Все не так, сэр. Я просто подала вас в вашем же собственном соусе.

Все еще посмеиваясь, она позвонила Эстер.

Дон Антонио Васкес, удобно расположившийся перед камином с бокалом портвейна в руке, с неприязнью посмотрел на визитера.

— Похоже, меня окружают одни болваны. Что значит — ты ее потерял?

Мужчина переминался с ноги на ногу и вертел в руках кепку, не отрывая взгляда от собственных башмаков.

— Прошу прощения, дон Антонио, это все коровы.

— Коровы? — Антонио уставился на него. — Что за чушь? Мигель, о чем он говорит?

Во время этой беседы Мигель незаметно стоял в стороне, чувствуя некоторое беспокойство. Бинты с головы уже сняли, но на лбу у него красовался огромный багровый синяк, а под правым глазом пульсировала опухоль. Однако, несмотря на тупую постоянную головную боль, он уже вернулся к своим обязанностям. И — к счастью или к несчастью — именно он нанял человека, так позорно провалившего сегодняшнее задание, и эта неудача свалилась прямо на его больную голову. Похоже, теперь он не на лучшем счету у дона Антонио.

Мигель прокашлялся.

— Очевидно, они держат в парке стадо коров, дон Антонио.

— И какое отношение это имеет к нашему делу? — возмущенно вопросил его хозяин, осушая бокал. — Почему меня должны интересовать эти тупые животные?

— Конечно, не должны, сэр. Но упомянутая леди каким-то образом затерялась в стаде и скрылась из виду. К тому времени как Санчес сумел выбраться из этой суматохи, и леди, и ее собака исчезли.

Антонио нахмурился и повелительно поднял бокал. Мигель кинулся к нему с графином в руке.

— И что, весь этот шум с коровами был устроен специально? — резко спросил Санчеса дон Антонио.

Тот снова затоптался на месте.

— Не знаю, милорд, как такое могло быть. Это все собака, вот что. Она кинулась на скотину… собаки, они коров вообще не любят. В деревне…

— Да ради всего святого! Меня не волнуют отношения между собаками и коровами! — прервал его Антонио. — Что за безумная страна — держать коров в парке в центре города?!

— Это как-то связано с правами на выпас скота, сэр, — бесстрастно пояснил Мигель, не зная точно, нужна ли дону Антонио эта информация.

В ответ дон Антонио нечестиво выругался.

— Что нам известно об этой женщине?

— Она вдовела, пока не вышла замуж за Аспида. Ничего примечательного. Первый муж погиб при Трафальгаре. Один ребенок, девочка лет пяти-шести.

— Почему он на ней женился? — Дон Антонио извлек свое изящное худощавое тело из кресла и встал. Он был одет во все черное, за исключением сияющего белизной шейного платка, в накрахмаленных складках которого виднелся массивный рубин. К поясу он прицепил серебряный кинжал.