И тут лорд Генри впервые вслух высказал недоумение о том, что случилось с тем портретом, который давным-давно написал Бэзил.

— Знаешь ли, — сказал он, — я всегда любил эту работу Бэзила. Это было высшее его достижение. Он сумел отразить твою юность. Помню, ты как-то рассказывал, что отослал его в Селби, и там он каким-то образом затерялся. Какая жалость! Настоящий шедевр!

Дориан покачал головой.

— Мне он, честно говоря, никогда не нравился. Мне даже воспоминание о нем противно.

«Что случилось с тем портретом?»

— И однако, вот уже 20 лет прошло с тех пор, как ты позировал Бэзилу, а ты нисколько не изменился. Сыграй-ка мне сонату Шопена, милый Дориан, и расскажи, как удается тебе сохранять свою красоту? Я вот всего на десять лет старше тебя, а смотри, какой морщинистый и потертый, — вздохнул лорд Генри.

Ну а ты, ты выглядишь великолепно, — продолжал он. — Ты все тот же, как в день нашего первого знакомства. Трагедия старости не в том, что стареешь, а в том, что остаешься молодым. Какая прекрасная жизнь у тебя, Дориан!

— Я вовсе не тот же, — возразил Дориан.

Но лорд Генри не слышал этих слов. Он их не хотел слушать. Он продолжал говорить о красоте, совершенстве и счастье, какие выпали на долю его друга. Он сказал, что хотел бы с ним поменяться местами. Объявил, что природа была пристрастна к Дориану, что он баловень судьбы. Сказал, что Дориан владеет искусством жить, жить хорошо.

— Да, хорошая была жизнь. Но я не намерен и дальше жить такой жизнью, — сказал Дориан, вставая из-за пианино. — Оставьте вы эти свои глупости. Вы совсем меня не знаете! Если бы вы только узнали, я думаю — даже вы, Гарри, отвернулись бы от меня!

«Смотри, какой я морщинистый и потертый».

Лорд Генри в недоумении посмотрел на Дориана. И заговорил о другом, о моде, о светских приемах. Потом серьезно посмотрел Дориану в лицо и сказал:

— Мое отношение к тебе не может измениться. Мы навсегда останемся друзьями.

Глаза Дориана сузились, когда он заговорил:

— Вы меня отравили той книжкой. Я никогда вам этого не прощу! Обещайте, что никому больше не станете ее подсовывать! Эта книжка — яд!

Но лорд Генри не желал его слушать. Как всякий эгоист, он не выносил никакой критики.

— Не надо читать мне мораль, Дориан. Ты похож сейчас на доброго папашу, оберегающего детей от греха. Давай-ка лучше, — заключил он, — встретимся завтра. Леди Брэнксом хочет посоветоваться о покупке какой-то картины. Она доверяет твоему вкусу.

Дориан нехотя согласился, и лорд Генри отправился восвояси.

«Вы меня отравили той книжкой».

На душе у него было беспокойно и тяжело.

На другой день стояла прекрасная погода, и, выйдя от леди Брэнксом, Дориан побрел домой пешком через парк. Он замечал, что многие на него смотрят и перешептываются. В прежние времена это бы ему, верно, польстило, теперь только наводило тоску.

Он пришел, усталый, домой. Оказалось, что Фрэнсис его ждет и, несмотря на поздний час, не ложится. Дориан отослал его спать, а сам бросился в кресло в библиотеке. На душе у него было беспокойно и тяжело. Он не мог отвязаться от мыслей о том, что говорил ему вчера лорд Генри.

Он думал: может ли человек не меняться? Вдруг его охватила тоска по юности, о той поре, когда он и вправду был добр. О, как же он изменился, как ужасно он влиял на других!

Но это еще не всё, думал Дориан. Ему же доставляло удовольствие портить чужие жизни! И ведь он особенную радость испытывал, губя тех, кто подавал большие надежды. Но что, если собственная его жизнь загублена окончательно? И нет никакой надежды? И кто виноват? О! Всё это гнусная книжка лорда Генри, всё это роковой портрет Бэзила!

Да, теперь ему ясно, чего пожелал он тогда, взмолившись о вечной молодости и красоте. Зачем, зачем он тогда произнес те роковые слова! Не будь той молитвы, насколько лучше и чище была бы его жизнь! Всему виной та молитва! Он ненавидел теперь свою вечную юность; он ненавидел свою красоту. Не будь их — он жил бы спокойно и счастливо. Красота посмеялась над ним, юность его развратила.

И нет никакой надежды?

Дориан вдруг увидел перед собой всю свою жизнь, и как она была отвратительна. Сибила Вэйн отравилась, когда он жестоко предал ее. Брат ее, Джеймс Вэйн, зарыт в безымянной могиле. Алан Кэмпбел застрелился у себя в лаборатории однажды ночью, так и не выдав страшной тайны, которую Дориан вынудил его хранить. Все эти преступления сошли с рук Дориану. Он вышел сухим из воды. Даже к смерти Бэзила интерес в обществе быстро угас. Ничто не грозило Дориану.

Но не эти смерти, убийства, самоубийства тяготили Дориана, а то, что заживо умерла собственная его душа.

Одного он хотел — начать жить сначала. Никогда больше не станет он обманывать чужое доверие! Будет всегда добр и честен. Быть может, это решение разгладит страшные черты на портрете. Надо пойти, взглянуть.

Он схватил со стола лампу и стал тихонько пробираться наверх. Да, он исправится, и жуткий портрет не будет больше его мучить! При этой мысли словно тяжкий груз свалился с его души.

Алан Кэмпбел застрелился.

Он отворил дверь, сдернул с картины покров. Крик отвращения, ужаса сорвался с губ Дориана. Портрет нисколько не изменился! Проклятое изображение было всё то же, даже еще омерзительней! В глазах залегло коварство, рот змеился злобной усмешкой.

Багряные капли, выступившие на руках после убийства Бэзила, стали теперь еще ярче, еще больше похожи на свежую кровь. И не расплылось ли оно шире — это красное пятно? Да, как какая-то гнусная болезнь, краснота расползлась по скрюченным пальцам. Даже на ногах была теперь кровь, даже на той руке, которая не держала ножа!

Что могло все это значить? Неужто портрет добивался того, чтобы Дориан открыто покаялся в своих грехах? Какое безумие! Да если бы он и покаялся, кто поверит? Его только поднимут на смех, — решил Дориан. Нигде никаких свидетельств его вины не осталось. Улик нет.

А если вдобавок он станет рассказывать, что картина меняется от года к году — его ведь сочтут сумасшедшим и упекут в желтый дом! Даже если он покажет портрет — кто поверит дурацкой выдумке? Но убийство Бэзила? Неужто оно так и будет мучить его до конца дней? Признаться? О нет, никогда!

Краснота расползлась по скрюченным пальцам.

Дориан принял решение. Довольно терзаться прошлым! С ним надо покончить! Только одна улика свидетельствует против Дориана — этот портрет. Надо его уничтожить. Он только потому его и хранил до сих пор, что забавно было наблюдать, как он стареет. Теперь это уже не забавно.

Он ночами не спал из-за проклятой картины. Когда уходил из дому, терзался мыслью, что вдруг кто-нибудь ее обнаружит. Картина ему омрачала все удовольствия. Она была для него, как больная совесть. Надо покончить с этой совестью и начать все сначала.

Дориан огляделся и увидел нож, которым он убил Бэзила Хэллоуорда. Сколько раз он тер и чистил его! Теперь он ярко блестел. Когда-то он убил художника. Теперь надо убить его проклятую работу! Убить прошлое — и тогда Дориан будет свободен!