Он повернулся и, ощущая на себе ее взгляд, пошел к бюро, поднял крышку, и Тори увидела граммофон. Зазвучал вальс Штрауса, и Спенс торжественно объявил:

– Ты должна мне танец.

Он протянул руку, и Тори, чувствуя себя неуклюжей и неловкой, пробормотала:

– Я не умею танцевать вальс.

– Я научу тебя.. – Он заключил жену в объятия.

– Еще один урок? – Улыбаясь, она взглянула ему в лицо.

– Я помню, что ты прекрасная ученица, очень быстро все схватываешь.

– Это потому, что у меня хороший учитель.

– Спасибо. А теперь положи руку мне на плечо и просто следуй за мной.

Спенс, отсчитывая ритм, повел ее, но через два шага туфелька Тори опустилась на его ногу. Он скривился от боли:

– Надо было заставить тебя снять туфли.

– Сними. – Она протянула ножку.

Спенс опустился на одно колено и поставил ее ступню себе на бедро. Он снял туфельку и, поглаживая ее ногу сквозь чулок, медленно двигал ее вперед, пока пальчики Тори не коснулись выпуклости на его брюках.

– По-моему, это уже другой урок, – лукаво улыбнулась его жена.

– И каков же предмет?

– Полагаю, искусство обольщения.

– Этому тебя не надо учить. – Он снял вторую туфельку, и теперь ее ножка сама скользнула вперед, и пальчики шаловливо погладили теплую шерсть.

– Правда? Спенс засмеялся и поднялся на ноги.

– Давай-ка еще разок.

Через несколько медленных движений Тори уловила ритм, они закружились в танце, и смех ее вторил звукам скрипок. Но вот они перестали скользить по кругу и теперь, стоя на месте, покачивались, тесно обнявшись. Тори чувствовала себя Принцессой – неповторимой и единственной – и была ему благодарна, что он сумел сделать ее такой. Она мысленно поблагодарила Чарлза за то, что он бросил ее у алтаря. Иначе она не нашла бы своего мужчину и не познала бы огня настоящей страсти. Она подняла лицо, губы их слились, и Спенс упал спиной на кровать, увлекая ее за собой. Смеясь, они избавлялись от остатков одежды, томимые желанием прижаться к телу любимого человека, чтобы кожей почувствовать жар возбужденной плоти. Спенс целовал ее, лаская губами и языком каждый уголок ее тела. А она стонала и смеялась от счастья.

– Ты такая сладкая, – шептал он, – и кожа твоя пахнет медом.

Тори посмотрела в его золотистые глаза и подумала: а почему бы ей тоже не попробовать на вкус то, что столь совершенно на вид? Она вывернулась из рук Кинкейда и оказалась сверху, рассыпав локоны по его груди. Лизнула маленький мужской сосок и, услышав, как он втянул в себя воздух, улыбнулась и скользнула губами к его бедрам. Потом подняла голову и капризно произнесла:

– Вкусно, но солоноват немножко.

Прежде чем он успел ответить, Тори опустила голову и начала ласкать языком его возбужденную плоть.

– Такой гладкий – и такой твердый, – бормотала она. Хриплым от страсти голосом Спенс объяснил ей, что надо делать, чтобы доставить удовольствие мужчине. Тори быстро уловила суть, добавила то, что подсказывал ей инстинкт, и из груди Спенса вырвался стон. В следующий момент она оказалась лежащей на спине.

– Что-то не так? – Тори с тревогой смотрела, как на его скулах ходят желваки.

– О да! Еще чуть-чуть, и я выплеснул бы семя прямо тебе в рот.

– Правда? – Тори была удивлена, что смогла так быстро подвести его к краю. И мельком подумала, что как-нибудь надо будет попробовать на вкус, каково же оно – его семя…

Но как только Спенс вошел в нее, соединив их тела, асе мысли улетучились. Остались только страсть и ритм, который бился где-то внутри, заставляя двигаться, подниматься навстречу его толчкам, чувствовать, как внутри растет нечто, как поднимается волна, все выше и выше, стон… глубже… губы впились в его рот… смешалось дыхание – и вот он замер на миг, когда она достигла пика наслаждения, и мышцы внутри ее тела сократились, заставив его зарычать и прийти к вершине. Она протянула руку и коснулась его щеки. Скоро эти черные точечки превратятся в утреннюю щетину, которая так восхитительно колется…

Как жаль, что она не знала его раньше, когда он был ребенком, а потом юношей.

– Расскажи мне о себе, – вдруг попросила она.

– Что ты хочешь знать? – Он ласково расчесывал пальцами ее волосы.

– Все.

– Спрашивай, а я буду отвечать, хорошо?

– Сколько у тебя братьев и сестер?

– Два старших брата: Александр и Тайлер. А еще у меня есть сестричка Аманда. Ей в этом декабре исполнится двадцать три.

– Наверняка она красива.

– Слишком.

– А почему ты не захотел быть хозяином ранчо? Спенс ответил не сразу.

– Я хотел сам начать дело – свое.

Он пошевелился, и его жезл начал выскальзывать из тела Тори. Какие-то мышцы, о существовании которых она и не подозревала, сжались, стараясь удержать источник удовольствия. Тори увидела удивление на его лице и с тревогой спросила:

– В чем дело?

– Некоторые женщины согласились бы продать душу дьяволу за это.

– Не понимаю.

– Ты сжимаешься там, внутри, и не отпускаешь меня.

– Это хорошо? – Она прижалась щекой к его груди.

– О да!

Наверное, это и впрямь хорошо, подумала Тори. Значит, у нее есть нечто, чего нет у большинства других женщин.

– А каким ты был в детстве?

– А как ты думаешь?

– Думаю, ты был из тех сорванцов, что приносят в карманах змей и подкладывают их в кровать братьям.

– Ну нет. Змей я не люблю.

– Ты их боишься?

– Ну, скажем так, я предпочитаю не встречаться с ними лицом к лицу.

– Не могу представить, что ты можешь чего-то бояться. – Тори засмеялась.

– Все мы чего-то боимся. – Почему-то он, сказав это, обнял ее еще крепче.

– А как зовут твоих родителей?

– Джейсон и Саманта.

– Ты похож на отца?

– Мать всегда говорила, что я точная его копия.

– Тогда понятно.

– Что?

Тори улыбнулась. Понятно, почему английская леди снизошла со своих высот и вышла замуж за ковбоя из Техаса.

– Потом скажу, – пообещала она.

– Ах вот как? Становишься загадочной?

– Женщина должна иметь один-два маленьких секрета.

Спенс засмеялся и поцеловал ее в кончик носа:

– Да, кстати, я сегодня открыл счет в банке на твое имя.

– Благодарю, но у меня есть деньги. – От него не ускользнуло, что тело Тори напряглось, а голос прозвучал суховато.

– Сомневаюсь, что теперь Куинтон сочтет нужным оплачивать твои счета.

И уж точно он, Спенсер Кинкейд, не позволит, чтобы кто-то, кроме него, оплачивал счета его жены.

– Мне не нужно много. И того, что есть, вполне хватит до… – Она умолкла.

– До развода, – закончил Спенс, ощущая в груди уже хорошо знакомую тупую боль.

Он разжал объятия, чувствуя, как обида и гнев наполняют душу.

– Что, опять решила, будто я пытаюсь тебя купить? – горько спросил он, садясь на край постели.

– Нет, просто… Не хочу, чтобы ты считал себя обязанным давать мне деньги.

– Понятно. Должно быть, потому, что это не было частью сделки.

– Не было. – Она тоже села, натянув простыню до подбородка.

Чертова сделка! Она опять здесь – между ними, крепче любой кирпичной стены. Вот она сидит, такая прекрасная, каштановые локоны рассыпались по молочно-белым плечам. Женщина, которая только что делила с ним страсть. И которая дня не может прожить, не напомнив ему о кратковременности их союза. Он опять свалял дурака, поверив, что небезразличен ей, что она привязалась, может, даже влюбилась… А на самом деле он лишь замена тому, который бросил ее когда-то. Она просто использует его, все время помня о своей цели – получить ребенка.

– Что ты делаешь? – Тори с тревогой смотрела, как он встает и берет одежду.

– Мне надо на свежий воздух. Он вышел, не оборачиваясь.

В баре было дымно и шумно. В углу кто-то мучил пианино, пытаясь подобрать мелодию «Колокольчиков Шотландии». Вокруг толпились люди, но Спенс чувствовал себя ужасно одиноким. Он стоял у стойки со стаканом виски, погруженный в безрадостные мысли. Ну почему все так запуталось? Раньше женщины были для него открытой книгой, А вот Тори оказалась иной. Она умела вдруг захлопнуть створки, словно раковина на мелководье. И тогда взгляд серебристых глаз становился холодно-непроницаемым, и Спенс, как ни старался, не мог понять, что происходит в этой красивой, гордо поднятой головке. Неужели все дело только в сделке и она лишь хорошо играет свою роль? Инстинкт говорил ему, что это не так. Она что-то чувствует… Или, может, это всего лишь его уязвленное самолюбие не хочет смириться с ролью жеребца?