— Я так и подумал, — согласился Райннон, вспомнив бессмысленную болтовню юнца.

— Мозги бывают разные, — объявил шериф. — Есть добрые старые сообразительные, а есть кое-что получше. Это называется гений! Клянусь Богом, Чарли Ди — именно такой.

Райннон забыл про сигарету. Он в замешательстве слушал Каредека.

— Ты когда-нибудь играл в шахматы? — спросил шериф.

— Немного, когда был мальчишкой.

— Тогда ты знаешь, что большинство играет плохо; некоторые усердно учатся, и если у них к тому же есть голова на плечах, у них трудно выиграть.

— Точно.

— Но кроме них есть еще гении. Они отдадут ладью, пару слонов, три или четыре пешки, и когда ты думаешь, что выиграл, они прорываются и ставят тебе мат в пару ходов.

— Верно, — вздохнул Райннон, вспоминая далекое прошлое.

— Они настоящие профессионалы. И это относится к Чарли Ди. Он всегда идет на пять ходов впереди тебя. Ты запер его здесь, ты запер его там, но прежде чем до тебя дойдет что к чему, он уже выиграл. Он гений, Эннен, мой мальчик!

Райннон нахмурился. Он попытался сопоставить это описание со своей собственной оценкой юнца. Оно никак не совпало.

— Он приезжал вчера вечером, — сказал он.

— Приезжал?

— Что в этом плохого?

— Ничего… Ничего, — вздохнул шериф.

Он отпустил рукоятку маслобойки.

— Но только, — сказал он, — лучше бы приехал кто-нибудь другой. Он слишком много замечает!

— Про меня? — спросил Райннон с затвердевшим лицом.

— Эй, Эннен. Не все так плохо. Скорее всего, он ничего не подозревает. Ты же ведешь себя тихо!

— Буду молиться и надеяться, что у него нет никаких подозрений насчет меня, — сказал Райннон. — Потому что если кто-нибудь попытается разлучить меня с этим местом… этой новой жизнью, Оуэн… я… я…

Он замолчал. Шериф ничего не ответил, но на лбу его неожиданно выступили капельки пота.

Осень выдалась засушливой, холмы вокруг стали коричневыми, но зеленая ферма Райннона казалась еще свежее, чем прежде, еще более похожей на драгоценный изумруд. И когда он вышел на веранду выкурить вечернюю трубку, глаза его сами собой закрылись.

Он настолько устал, что закрыв глаза, почти сразу уснул и просыпался, когда голова падала на грудь. И приходя в себя, вдыхал запах трав, более сладостный для него, чем аромат роз, и безотчетно замечал угасающий закат. Из кузницы доносился успокаивающие удары молота. Его помощник, Ричардс, принялся за работу, и Райннон с удовлетворением улыбнулся.

Шериф взял Ричардса без рекомендаций. В общем-то тот в них не нуждался. Он был почти так же силен, как Райннон. Выполнял всю тяжелую работу, которую ему поручали. За весь день мог не проронить ни слова. Все это было Райннону по душе. Но он был угрюмым парнем с темными волосами и насмешливо изогнутыми губами, а потому казалось, что он все время что-то замышляет. Его презрительное отношение продолжалось до тех пор, пока на третий день после его прибытия из кустов, тяжело взмахивая крыльями, вылетела горная куропатка, и Райннон снял ее быстрым выстрелом из револьвера. После этого настроение помощника изменилось на уважительное и предусмотрительное. Сейчас он работал почти так же усердно, как сам Райннон. На самом деле он оказался бесценным работником, и при звуках молота на усталого беглого преступника нахлынула дрема.

Потом он зашевелился и, резко проснувшись, выпрямился.

По земле неслась низкая тень, словно планировала летящая сова. Он пригляделся; это был всадник, который упорно рассекал вечернюю темноту, и сейчас скрылся из вида.

Райннон взволнованно поднялся на ноги. Он вспомнил: эта тень пролетала по полям именно в этот час три или четыре раза.

Он спустился по ступенькам веранды и подошел к воротам. Они бесшумно открылись под его рукой; спасибо Ричардсу, не терпевшему скрипение ржавых петель.

Всадника не было видно, но Райннон помнил направление его движения. Дорога здесь шла под углом. Кому нужно ехать по полю, рискуя сломать шею, перепрыгивая через изгороди, когда можно было провести лошадь в том же направлении почти так же быстро?

Райннон задумался. Он проснулся, в вечерних сумерках заметив сквозь сон прыгающую через ограды лошадь.

Куда она направлялась?

Ему больше не хотелось спать. Усталость пропала. Утром он как следует все исследует и обдумает.

Райннон торопливо пошел в кузницу помогать молчаливому Ричардсу. Две пары умелых, сильных рук справлялись с металлом, словно с воском.

Когда они вышли из кузницы и направлялись к дому, было уже поздно. У себя в комнате Райннон бросился в постель и заснул тяжелым сном, но проснулся при первых лучах серого рассвета.

Он вышел на покрытые росой поля и скоро добрался до полосы карликовых дубов, росших вдоль оврага. На фоне этих дубов он видел прыгающего на лошади всадника.

Через минуту он нашел, что искал — отпечатки копыт скачущей галопом лошади. Он прошел по ним до изгороди. Перед ней они исчезали и появлялись на другой стороне на таком расстоянии, которое указывало на опытного наездника.

Райннон пошел по следу. Вот к первой цепочке отпечатков присоединилась другая. Он внимательно осмотрел новые следы и убедился, что они были теми же, но свежее; просто еще одна цепочка, оставленная тем же всадником — еще позже!

Он направился по ней, пока не дошел до холма, вершину которой покрывали скалы. Здесь след пропадал. Райннон тщательно обыскал склон небольшого холма, но следов не нашел. На обратной стороне, однако, обнаружилось полдюжины отпечатков, которые свидетельствовали, что лошадь повернули обратно.

Стало быть, это была та самая цель, к которой каждый день стремился вечерний всадник. Но зачем?

Райннон скрупулезно обследовал скалы. В них не было ничего таинственного. Почерневшие от непогоды, они выступали из-под земли, являясь продолжением горной породы, и сдвинуть их с места оказалось не по силам даже Райннону.

Он сел, чтобы спокойно подумать.

Если всадник приезжал сюда с определенной целью — а кто поскачет по одному и тому же маршруту в сумерках с полдюжины раз без особой на то необходимости? — тогда становится ясно, что цель — это не сам холм, а что-то за ним. А чем бы это могло быть?

За холмом лежала небольшая долина, в центре ее поднимался высокий дом Ди, чья крыша была выше самых высоких окружающих его деревьев, но близлежащие постройки были лишь едва различимы. Слева, змеясь, протекал ручей, берега которого густо заросли деревьями. Что касается самой долины, она во многих местах была перегорожена на отдельные участки, на плодородность которых указывали кустарник и трава, вытянувшиеся рядом с оградами — там, где не доставал нож плуга.

Райннон не мог представить себе более мирной и невинной картины.

И все же что-то было не так!

Он снова начал осматривать землю перед холмом в поисках следов — на сей раз не лошади, а человека, пусть даже самого незаметного. Но и теперь ему не повезло!

Он вернулся к заднему склону холма и продолжил поиски в кустах, пока в маленькой кучке облетевших листьев не увидел что-то белое и вытащил носовой платок.

Не слишком богатый трофей, но интересный для Райннона по нескольким причинам, Во-первых, он был сделан из тончайшего, прозрачного хлопка. Во-вторых, он был до смешного мал. В третьих, по краям он был обшит канвой.

Ни один мужчина с начала времен никогда не носил такой платок. Ни одна женщина с Запада носить такой не станет, если только не возьмет с собой на вечеринку. Но это была такая вещь, которую обеспеченная женщина носит в ручке, держа тоненькими пальчиками — прямой символ и симптом беззаботной жизни.

Более того, на нем была вышита монограмма, и ее, несмотря на то, что она была затейливой и малопонятной, Райннон прочел: «НМ».

Он тихо, с удовольствием засмеялся. Затем аккуратно спрятал платок обратно в листья и вернулся к работе, словно никогда не знал, что такое усталость.

Стало быть, через поля с безрассудной неосмотрительностью каждый день ездит женщина — большой неосмотрительностью, если только под ней не было очень хорошей лошади. И все же она была отчаянной женщиной, потому что даже самая хорошая лошадь может совершить ошибку в прыжке при меркнущем свете дня.