Злопамятная женщина не марала свои руки о наглую выскочку – орудием своей мести она сделала старших. Не все ее ученицы подписывались издеваться над малорослой девочкой с внешностью гадкого утенка, но троица дылд-подружек занималась этим с превеликим удовольствием. Почти каждый день они ухитрялись выделить хотя бы пять или десять минут для того, что они называли «сеансом интенсивных тренировок». Забитые младшие и без того держались поодиночке, не обзаводясь дружескими связями, причем не только из-за запретов – коллектив умело разделяли, пользуясь соревновательными принципами, но от Лины все вообще предпочитали держаться подальше. Немудрено – ведь даже сочувственный взгляд или нечто на него похожее мог обернуться неприятностями, если его заметит кто-то из троицы мучительниц.

Те, все более наглея от беззащитности жертвы и поддержки старшего инструктора, придумывали новые и новые издевательства. Лина постепенно тупела, неуклонно превращаясь в забитое животное – она не видела выхода из этой кошмарной ситуации. Жаловаться нельзя – по негласным правилам ее станут презирать свои же, а покидать Монастырь она не желала. Девочка сделала свой выбор и теперь обязана пройти эту дорогу до конца. Иначе зачем было начинать? Но как можно терпеть ежедневные унижения и побои, да еще и на глазах у всех? Ждать, покуда приспешницы Садистки закончат воспитание? Это годы – выдержать подобный срок невозможно. Да и злопамятная женщина наверняка найдет им замену.

Инструкторша время от времени как бы невзначай пересекалась с Линой и, насмешливо посматривая на нее с высоты своего немалого роста, заводила один и тот же разговор:

– Ну что, инфузория, тебя еще не отчислили?

– Никак нет!

– Не переживай, этот день не за горами. И не стыдно тебе занимать место более достойной претендентки?

– Никак нет! – звенящим голосом отвечала Лина, стискивая зубы.

– Все такая же упрямая? – с насмешкой констатировала Садистка. – Смотри, упрямство ведь не всякому на пользу идет. Тебе оно явно вредит, с нашей последней встречи ты еще больше исхудала, да и лицо почернело. Тяжело приходится?

– Никак нет!

– Странно, всем тяжело, а тебе нет. Ладно, попробую это дело исправить, раз у тебя такие значительные физические резервы, то не помешает дополнительная нагрузка. Я обязательно ее организую в индивидуальном порядке.

Лина прекрасно понимала, что подобным поведением провоцирует женщину на новые подлости, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала, что если даст слабину хоть в чем-то, то скатится с высокой скалы, на которую карабкается с помощью ногтей и зубов. Другой дороги нет – только вверх, иначе… иначе это будет уже не она, а другая, забитая, покорная девочка, которой в Монастыре не место. Алтайская база, обучение гражданской специальности, заштатный филиал, первый ребенок не позже двадцати двух лет от мужчины, подобранного врачами из евгенического центра, и вся жизнь по приказу, без возможности отказаться. Демократия в Ордене была пустым звуком – его двери открывались в одну сторону, однажды попав в эту структуру, будешь пребывать в ней до самой смерти, пусть даже у тебя практически отсутствуют сенситивные способности.

После очередного разговора с Садисткой Лина по ее глазам поняла, что своим упрямством разозлила женщину не на шутку. Нетрудно догадаться, что издевательства пойдут на новом, более высоком уровне, а это не радовало. Пребывая в полнейшей прострации, девочка, вопреки правилам, самостоятельно покинула столовую, бесцельно направившись в сторону плаца. Это был серьезный проступок, заслуживающий сурового наказания, собственно, на это она и рассчитывала.

Как назло, по пути ее никто не задержал, все будто ослепли, не обращая внимания на сбрендившую младшую, в гордом одиночестве прогулочным шагом фланирующую по территории, где даже старшие передвигались только бегом. Лину это несколько обескуражило и, решив, что терять ей в сущности уже нечего, она направилась в сторону административного здания.

Ей и в этом никто не стал мешать. Девочка без помех пересекла плац, поднялась на крыльцо, вошла в фойе. Здесь, в прохладном сумраке со стен смотрели сотни портретов и фотографий знаменитых выпускниц, почти все они окончили свои дни в бою, совершив немало подвигов. Здесь впервые Лина увидела табличку под пустой рамкой. Нет, она и до этого много слышала о Нельме, но понятия не имела про это место. Ошеломленно сосчитав награды этой легендарной выпускницы, Лина испытала одно из потрясений, отразившихся на всей последующей жизни.

Настоятельница поймала ее с поличным, в одиночестве, в запрещенном для младших месте, в то время, когда ее группа спешила на занятия. Преступление было немалым – Лина получила трое суток карцера. Это позволило ей отсрочить неизбежную встречу с дылдами Садистки, хотя избежать ее таким образом невозможно. Но сейчас девочка наоборот стремилась к ней всей душой. У нее теперь был ориентир – Нельма, она никогда бы не позволила себе покорно принимать унижения. И если в Монастыре есть хоть какая-то справедливость, никто не выгонит девочку за то, что она замыслила. А если выгонят… Значит справедливости нет никакой, и все зря… абсолютно все.

Отбиваясь от наглых крыс, запертых в бетонном стакане, Лина стоически выдержала весь срок, после чего самостоятельно поднялась по спущенной лестнице, что удавалось не всем узницам.

Вечером, пошатываясь от чудовищного недосыпания, Лина вышла из душа. В отличие от других младших, спешащих в свои казармы в неглиже, она надела выглаженную форму, застегнула все пуговицы. Она была готова.

Ее ждали.

Запевала троицы дылд при виде жертвы картинно развела руками:

– Ветерок ты наш бедненький! Намучалась? Как тебе крысы? Попочку не объели? Ну что встала, иди сюда, мы, твои лучшие подружки, приготовили для тебя питательный бульон.

Одна из мучительниц протянула стакан, до половины наполненный мутной жидкостью, ехидно ухмыляясь, произнесла:

– Вот тебе компенсация за все дни голода и жажды, волшебный эликсир. Ты уж извини, что эта моча немного протухла, сама понимаешь, три дня срок большой.

Дылды, привыкшие к покорности беззащитной жертвы, все еще не понимали, что в ней произошли некоторые перемены. Они не почувствовали подвоха даже после того, как она взяла предложенный стакан без малейшего колебания. Демонстративно понюхав мерзкую жидкость, Лина обвела взглядом обитательниц казармы, сверкающих из углов перепуганными глазами, и хладнокровно, чуть насмешливо произнесла:

– Мне кажется, что эта моча изначально была тухлая. Чего еще от вас можно ожидать?

Увидев, что глаза старшей дылды вспыхнули, наполняясь пониманием необычности ситуации, Лина выплеснула жидкость ей в лицо, одновременно другой рукой перехватила табурет, врезав по голове второй, рубанула стаканом по столу и, не обращая внимания на разрезаемые пальцы, вскрыла стеклянной короной щеку третьей противнице.

Больше она ничего не успела сделать – тренированные старшие превратили ее в отбивную.

Но, даже упав на пол, забиваемая ногами разъяренных дылд, она не сдавалась, сумела нашарить кусок стекла и попыталась перерезать чье-то ахиллесово сухожилие. Когда в казарму ворвались инструкторы, избиение продолжала только заводила тройки, да и то проделывала это с минимальной эффективностью – ее ослепила смесь мочи, уксуса и красного перца, намешанная в злополучном стакане. Вторая пыталась унять кровь, хлещущую из ран на лице и щиколотке, третья спокойно лежала с пробитой головой.

Лина провела в медицинском блоке почти три недели. Затем еще неделю в карцере после того, как отказалась рассказать о причинах драки. Утром восьмого дня Садистка проиграла спор на крупную сумму – девочка сумела выбраться из ямы самостоятельно.

Ее опять привели на ковер к настоятельнице, где, белея от ее криков и напрягая все силы, чтобы не обмочиться от нескончаемой череды ментальных ударов, Лина вновь отказалась давать объяснения. К этому времени дылды хором выработали свою версию происшествия, по которой взбесившаяся младшая напала на них безо всякой причины. Красноречивое молчание девочки подтверждало их версию.