Лину оставили в Монастыре, но жестоко наказали: в течение месяца она должна была спать на три часа меньше, подметая в это ночное время плац. Для избитой воспитанницы, истощенной лечением и карцером, это было почти невозможно – ей и так не хватало времени на сон. Кроме того, на этот же срок ее лишили десерта.

В первый же вечер, когда она направилась было отбывать наказание, путь преградили две девочки. Одна из них, Вика, непреклонно произнесла:

– Ты никуда не пойдешь. Сегодня я буду подметать вместо тебя.

– Нет, – возразила Лина, – из этого ничего не выйдет. Но… но все равно, спасибо.

– Не говори ерунды. Мы, младшие, на одно лицо, никто не поймет.

– Нет, я не хочу, чтобы из-за меня тебя наказали.

– Тебя отсюда никто не выпустит, – сказала Лена, вторая девочка.

Оглянувшись, Лина увидела, что ее обступают остальные обитательницы казармы. Многие явно опасались конфликтовать с опасной воспитанницей, но отступать не собирались. Глотая невольные слезы, девочка кивнула, подчиняясь воле коллектива.

За все тридцать ночей Лина ни разу не прикоснулась к метле – за нее по очереди работали остальные младшие. Охрана, некоторые инструкторы, привратник Матвей и даже настоятельница прекрасно понимали, что каждую ночь приходит другая девочка, но никаких последствий не было. Наказанную воспитанницу никто не выдал, кроме того, весь этот срок чуть ли не ежедневно ей тайком передавали разнообразные деликатесы кое-кто из сотрудниц и девочки, приезжающие с побывки от родных. Съесть все это в одиночку было невозможно, так что вся казарма Лины жила дарами благотворительниц.

Дылд исключили без права называться бывшими воспитанницами. Причины не назывались.

– Парень, отошел бы ты от меня, – буркнул Рог, отступив на пару шагов от неприятного соседа.

Труп кладбищенского сторожа никак не отреагировал на слова водителя – остался на месте. Чуть покачиваясь с носков на пятки, он тупо уставился куда-то вдаль мертвыми глазами, из уголка рта показалась струйка слюны.

– Расслабься! – Фауст хлопнул напарника по плечу. – Нормальный жмур, чистенький, свеженький, можно сказать, нулевой. Он ведь даже в земле не полежал. Да и внешне очень даже симпатичный.

– Ну так трахнись с ним, – угрюмо предложил Рог, – раз уж у вас такая взаимная симпатия.

– Увы, до взаимности далеко, – печально вздохнул Фауст. – Сам видишь, его тянет именно к тебе. Странно, что он нашел в такой волосатой обезьяне?

Обсуждение перспектив потенциальной некрофилии прервал треск электрических разрядов. Макушки прутьев оград и концы крестов засияли голубоватыми огоньками, на свежей могиле, окруженной тройкой рухимов, зашевелилась земля, вспучиваясь вытянутым пузырем. Осыпавшись, она обнажила гроб. Тринадцатый, подойдя к нему, разнес крышку в щепки парочкой ударов, осмотрел содержимое, глухо констатировал:

– Хорошее тело. Оно подходит для нашего замысла.

– Зашибись, я уж думал, что все кладбище придется перекапывать, – обрадовался Рог.

Действительно, до этого демон забраковал сразу двух покойников.

Рухимы перешли к следующей могиле, но Тринадцатый задержался. Достав из гнезда металлического пояса цилиндрик размером и толщиной с сосиску, нажатием когтя откинул в сторону колпачок. Из обнажившегося отверстия тотчас полезла тонкая зеленая нить, напоминавшая стебель вьющегося растения. Демон опустил руку, позволив ей скользнуть в темноту вскрытого гроба.

Напарники, затаив дыхание, наблюдали за священнодействием грозного повелителя. Охнув при виде хозяина гроба, показавшего свою голову, Рог покачал головой:

– Вот с этим пусть Ксас трахается. Мама моя, неужели ты и его назовешь красавчиком?

– Ты ко мне обратился или к маме? – уточнил Фауст.

– А что, ты видишь здесь мою маму?

– Ну если вопрос ко мне, то я обычно предпочитаю женщин. Мне трудно судить о мужской красоте, здесь тебе все карты в руки.

– Я тебя сейчас зарою! – пригрозил Рог. – Вон, и жил-площадь как раз освободилась.

Мертвец, подчиняясь мысленному приказу повелителя, подошел к сторожу, встал рядом с ним бок о бок, начиная формировать намечающуюся шеренгу. Вид у него, как сразу отметил Рог, был не слишком презентабельный. Хотя могила была свежей, но дело было в сентябре, погода пару дней стояла отличная, почва нагрелась. В общем, процесс разложения пошел – ночной воздух разбавил сладковатый, тошнотворный запашок.

– Тебе не кажется, что наш повелитель полный отморозок? – еле слышно спросил Рог.

– Что значит «не кажется»? – вскинулся Фауст. – Не просто кажется, я в этом полностью уверен. Он не просто отморозок, он мегаотморозок. Насколько я понял, намечается штурм магистрата.

– Догадливый, – ухмыльнулся Рог.

– Ну так, не чета тебе. Вот только до магистрата еще доехать надо, а наша машина будет внушать еще большие подозрения.

– Это почему еще? – насторожился напарник.

– А по кочану! Зная нашего повелителя, не сомневаюсь, что он хочет поднять не меньше полусотни жмуров. Ты понюхай, как пахнет один, и представь, что будет твориться, когда в кузове будет такая толпа. Навьи в таком количестве… Боюсь, духан от нас пойдет на полгорода.

– Хреново, – согласился Рог. – Я до этого как-то упустил из виду, что они так пахнут.

Тринадцатый выпускал очередную навью петлю, поднимая следующего покойника.

Первой, кто поздравила Лину с посвящением в старшие, была Садистка:

– Ну что, селедка сушеная, жива еще? Странно, вот уж не чаяла, что ты дотянешь до лычек старшей. Поздравляю! Да, и спешу обрадовать, ты будешь в моей группе. Сражаться без оружия не умеешь совершенно, так что я тобой буду заниматься по индивидуальной программе. Что смотришь исподлобья? Все, с сегодняшнего дня глаза при разговоре можно не опускать, ты же у нас старшая. Рада?

– Так точно! – четко ответила Лина.

– Ну радуйся, недолго тебе осталось.

Для девушки начался новый этап испытаний. Синяки и ссадины не проходили, время от времени ей приходилось посещать медблок с растяжениями и вывихами. Садистка не мудрствуя лукаво превратила ее в свою любимую боксерскую грушу. Все новые приемы она показывала именно на Лине, при этом не особенно с ней церемонясь.

Настырная воспитанница стоически выдерживала это перманентное избиение. Более того, спустя некоторое время она смогла к нему приспособиться: удар, прежде отправлявший ее к врачам, теперь оставлял ссадину или синяк, да и то в худшем случае. Человек странное создание – он может привыкнуть почти ко всему. Как бы Лину ни швыряли, она почти всегда ухитрялась упасть без последствий, ноги и руки инструкторши проносились мимо либо скользили вдоль тела, не нанося существенного урона. Садистка в совершенстве знала все уязвимые места человеческого тела и умела причинять боль. Но эта девушка своим презрительным упрямством раздражала ее все больше и больше. А, кроме того, со временем начала вызывать другие чувства.

Нет, не уважение – Садистка никого из воспитанниц не уважала, презирая всех почти одинаково. Руководство Монастыря ее стиль занятий устраивал – результаты были неплохие. А что до высокого процента травм… Тяжело в учении – легко в бою.

Лина при малейшей возможности старалась повысить свои боевые навыки. Это было ее единственным спасением от Садистки. Та ежедневно устраивала ей трехминутный показательный спарринг и только от прыти воспитанницы зависело, будет она ночевать в казарме или на больничной койке. В последнем случае ей грозило дополнительное наказание плюс ковер у настоятельницы – в Монастыре не приветствовались болячки и травмы, они считались примитивными способами отлынивания от занятий. Но даже такое упорство не могло вызвать уважение инструкторши. Правда, девушка считала иначе, заметив, что со временем прессинг слабеет. Ненавистная женщина не оставляла ее в покое, но прежней изощренности в ее издевательствах не было.

К семнадцати годам Лина расцвела, из нескладного подростка превратившись в красивую девушку. Великолепная, стройная фигура, правильные черты лица, завораживающий голос… Да, в Монастырь не допускались мужчины, если не считать Матвея, но все же здесь встречались те, кто мог по достоинству оценить произошедшие с воспитанницей перемены.