– Когда-то я знавал его отца, с которым был в Вест-Индии.

– Вот как.

Неожиданно Мариэтте захотелось поведать мистеру Джардину о проблеме Макса и услышать его мнение об этом. Она была уверена, что он сохранит тайну, и знала, что его суждения будут разумными и точными.

– Вы не слишком заняты, чтобы выкроить время для короткого разговора? – спросила она, просовывая руку ему под локоть.

Джардин посмотрел ей в глаза и тут же все понял.

– Нет, я не слишком занят, вот только хотел бы выпить чаю с пирогом. Надеюсь, вы не против? Приходите в библиотеку и поможете мне с ним управиться.

Мариэтта рассмеялась:

– Вы прекрасно меня понимаете, мистер Джардин.

Когда они уютно разместились у камина, окруженные большой коллекцией книг Оливера, Мариэтта рассказала мистеру Джардину все, что произошло с Максом. Для этого потребовалось некоторое время, поэтому рассказ был прерван на середине чаем и кусками прекрасного фруктового пирога.

Когда она закончила, мистер Джардин задумчиво уставился на огонь.

– Я знавал Баруона на Ямайке, – наконец проговорил он. – Баруон не сдерживался только тогда, когда говорил о семье. Жена и сын были для него всем, он перевернул бы для них небо и землю, если бы понадобилось. В деловом плане он имел репутацию осторожного, скупого человека, но у него были на это свои причины. Отец растратил по мелочам семейное состояние, и он был полон решимости его восстановить. Именно поэтому он и находился на Ямайке, скупая разорившиеся плантации и вновь превращая их в прибыльные.

– Вот как. И что, он восстановил семейное состояние?

– Да, восстановил и даже достиг большего, чем я. – Мистер Джардин усмехнулся.

– Вы хотите сказать, дело оказалось вам не по плечу? – предположила Мариэтта.

Ее собеседник помедлил, потом покачал головой:

– Просто он иногда не проявлял сочувствия к людям, жившим на этих старых плантациях. Помню одно дело. Старый креол жил на плантации много лет, борясь за существование. Родственники объявили его психически нездоровым, подписали у докторов документы и продали плантацию. Баруон приехал, чтобы выселить старика, но тот отказался уходить. Может, он и был сумасшедшим, но не стоило уничтожать его так, как это сделал Баруон. Он нанял банду подонков, и те превратили жизнь старика в такой кошмар, что тот быстро сдался. Это называлось «спокойно решить вопрос». Были и другие дела. Баруон уволил рабочих, трудившихся на плантации из поколения в поколение, и им было некуда больше идти. В таких случаях он не ощущал сострадания – просто подсчитывал, сколько денег сможет заработать. Я был на это не способен.

– Да он просто монстр. – Мариэтта вздрогнула.

– Или способный деловой человек. Кажется, он думал только в одном направлении, не отвлекаясь на такие мелочи, как мораль и справедливость. И он был достаточно добр, когда это не влияло на прибыль. Юная креолка жила дикаркой на той же плантации, что и старик, и Баруон удочерил ее. Да, он мог быть очень добрым к тем, кого любил, и мог сделать для них абсолютно все, но не терпел тех, кто ему противоречил. Скорее всего, узнав, что обманут женщиной, которую он обожал превыше всего, и, лишившись сына, который был для него всем на свете, Баруон пришел в бешенство. Думаю, именно это объясняет то, почему он вознамерился разрушить репутацию жены и разорить Макса. Он чувствовал себя оскорбленным и решил нанести им ответную боль. Это вполне в стиле Баруона.

Мариэтта вздохнула:

– Допустим, супруга виновата, но при чем тут его сын? Почему Макс должен страдать?

– В законе о наследовании сказано ясно: наследник получает все. Значит, Макс ничего не получит.

– Как это жестоко.

– Да, жестоко, но справедливо. Если Макс не сын Баруона, у него нет прав ни на титул, ни на состояние. Тем не менее Гарольд Велланд не вызывает у меня доверия. Не удивлюсь, если он вовсе не невинный участник событий.

Некоторое время они молчали.

– С этим что-то надо делать, – наконец проговорила Мариэтта, не отрывая взгляда от огня.

Мистер Джардин удивленно взглянул на нее:

– Мисс Мариэтта, это вас не касается. И не вздумайте вмешиваться.

– Кто говорит о том, чтобы вмешиваться? – Мариэтта отхлебнула чай.

Стук в дверь заставил мистера Джардина умолкнуть, затем вошла Лил и сказала, что Вивиан приглашает сестру к себе в спальню.

Мариэтта с облегчением поставила чашку на стол и поторопилась к выходу, а Лил принялась обмениваться с секретарем леди Гринтри последними сплетнями о лондонской жизни.

– У Джекоба Коучмена разбито сердце, вы знаете об этом, Лил? – подшучивал мистер Джардин. – Бедняжка, теперь он никогда не оправится!

– Да будет вам! – усмехнулась Лил. – Он скоро утешится, вот увидите. Мужчины все одинаковы, за исключением вас, разумеется.

Мистер Джардин по-отечески улыбнулся и посоветовал Лил и впредь оставаться хорошей девушкой, а потом вернулся к своим делам.

Лил вздохнула. Она любила Джардина много лет – с тех пор, как стала работать у леди Гринтри. Увы, мистер Джардин смотрел на нее скорее как отец, а не как мужчина.

Лил выросла на улице, и в совсем юном возрасте ей пришлось торговать собой, чтобы выжить. Вивиан нашла ее в таком виде и спасла, поэтому Лил очень любила ее. У Лил появилась возможность начать жизнь заново, и она была полна решимости сделаться достойной этой новой жизни.

Пока же ей оставалось лишь ждать. Подумав об этом, Лил снова вздохнула и направилась за Мариэттой вверх по лестнице.

Макс то впадал в забытье, то выныривал из него, словно пилот воздушного шара, попавшего в облако. Доктор дал ему настойку опия, но сон его отнюдь не был мирным. Однажды ему даже показалось, будто он слышит голоса Гарольда и отца.

– Поправляйся, сынок, – сказал герцог и тут же замолк, словно только что вспомнил печальную правду – Макс больше ему не сын.

Несмотря на отсутствие близости, Макс всегда верил, что отец любит его. Казалось, герцог искренне гордится тем мужчиной, в которого превратился его сын. Вот почему жестокий разрыв отозвался болью в груди Макса. Боль эта была почти такая же, как от нынешней раны, за одним исключением – ее никогда не удастся залечить. Нелегко в двадцать девять лет потерять обоих родителей.

Герцогиня была доброй леди, и Макс не мог ее ненавидеть, как не мог поверить в то, что она зачала его с другим, а потом вышла замуж за герцога. К сожалению, сам герцог сразу поверил в то, что ее письмо – правда, и Макс ничего не мог с этим поделать.

Он метался на огромной герцогской кровати, пока лицо матери не исчезло; теперь его мысли сосредоточились на прохладной ладони, дотрагивавшейся до его пылающего лба, и на голубых глазах, улыбавшихся ему сквозь туманную пелену.

Мариэтта Гринтри.

Прежде Максу больше всего на свете хотелось избежать ее ясного холодного взгляда и прекратить вторжение в свою жизнь. Он ни разу не попросил ее о помощи, и все же внезапно она очутилась тут, в его мире.

Вспомнив о ее замечании, Макс улыбнулся. Она права – не стоит тратить деньги на «Клуб Афродиты», когда не можешь заплатить жалованье слугам и долг лавочнику, постоянно колотящему в дверь с требованием оплатить счета. О чем он думал, когда шел туда? Наверное, о том, что он жалок и одинок и что теперь жизнь уже не будет такой, как прежде. А еще о том, что скоро ему предстоит принять важное решение относительно своего будущего.

Корнуолл – семейное гнездо матери, принадлежавшее нескольким поколениям. Макс был в Блэквуде один-единственный раз, да и то в детстве, и помнил это место очень смутно, а то, что помнил, оптимизма не внушало. Мрачные серые камни, темные маленькие окошечки, не пропускавшие свет. Дом возвышался на утесе, опасно нависая над неприветливым морем. И все же, если продать все, можно переехать в Блэквуд и экономно прожить там лет сорок, до самой смерти.

Макс содрогнулся. Он станет отшельником Блэквуд-Хауса, последним в роду, забытым всеми, кроме сплетников. «Герцог, лишенный наследства» – вот как его будут называть впредь.