Но, тем дело не кончилось. Янжи и вторая обманщица Баира явились не проводить светловолосых спасителей, а сопутствовать им. Нацепили юнацкой воинской одежи сакха, увешались оружием и привели оседланных коней.

— Или с вами пойдем, — намертво уперлась Баира, — или без вас, но по следу. Уж лучше в битве сгинуть, чем еще хотя бы день скотиной прожить.

Мужики, что одолели дорогой язык сакха, на коем говорили все эти земли, рьяно воспротивились бабьей глупости.

— Возьми их! — горячо зашептала Лунёк, повиснув на руке богини. — Они смелые! Ты не пожалеешь!

— Я согласна, — выдала вдруг Мара, смертельно ранив мужиков этаким предательством. — Ты! — указала она на Баиру. — Покажи! — и опустила руку на головку прилипшей к ней хитрованки-колдуньи, сиявшей счастливой рожицей.

По всему видать, та девка глянулась ей особо — что-то разглядела в ней богиня. С вытянутыми в чудном разрезе карими глазами, высокими скулами и длинными темными косами она была, пожалуй, еще красивей Янжи. Только мрачное личико и какой-то неживой огонь в глазах портили эту красоту. Мужики еще бухтели против таких спутниц, как Баира, слова не говоря, вскинула лук и всадила стрелу точнехонько по центру столба шагах в пятидесяти от себя. Выхватила из-за пояса три ножа, и все они вошли в дерево поближе, но рядком в ногте друг от дружки. Ведь ни слова из чужого языка не поняла, а сообразила, что хулят их с подругой, почитая обузой.

— Ну как? — холодно поинтересовалась Мара, прожигая взглядом зарвавшееся мужичье.

— Подходяще, — расплылся в улыбке добряк Ильм.

— Сойдет, — признал и Драговит, что прежде единственный держал язык за зубами.

Словом, обе девчонки влились в ватагу на полном праве. А в седле-то держались куда, как ловчее мужиков, чем окончательно всех уели. Да и успокоили — особо после клятвы, что самовольничать не станут, чего бы им там не вздумалось.

Беспрепятственно пройдя по пути на полночь к логову Чернобога встревоженную заставу, воссоединились с волками, коим пришло в ум поохотиться своим обычаем. Уже на восходе дошли до второго обещанного и еще большего поселения. Пока Перун покрывал всех невидимостью, Мара уложила хворать первый из четырех десятков воинов сакха. Мужики со стороны любовались на поднявшуюся в селище суматоху.

— Во струхнули-то! — восхитился Парвит. — Будто мураши шпаренные мельтешат.

— А у иных промеж ноговиц, никак, в мотне отвисло. Вроде, как наклали туда добра какого, — изгалялся Зван.

— Коли носиться не перестанут, — хмыкнул Ильм, — так вскоре мы то добро рассмотреть сподобимся. За каждым бегуном лепехи останутся, как после стада.

— Глянь-ка на тех троих, — указал старшому Рагвит, не разделяя общего веселья. — Никак, вожаки… Ну, точно! Глянь, осадить их пытаются.

— Уж не пытаются. Уже осаживают, — насмешливо согласился Драговит, когда один из вожаков рубанул кого-то мечом поперек рожи.

Вояка в расхристанной одежке схватился за лицо, упустив тюк с каким-то барахлом. Но толку от того было ровно на пять ударов сердца. Опешившие, было, сакха, тотчас позабыли о казненном и поперли на троицу дюжих вожаков, перекрывших проход в селище.

— И так не дюже умны, — кривил рот Драговит, — а тут страх в башке такой дурой вспух, что куцые мыслишки повыдавливало аж до задницы. Тем и думают.

— Пятый, — считал Рагвит прирезанных, отважившихся сунуться к вожакам. — Не шибко-то и вспух, коли такой силой троих укатать не могут. Вон один прыгнул, ровно заяц, а остальные все телятся. Трясут бестолково, кто мечами, а кто и простыми палками.

— Твоими стараниями? — пригладил Драговит выгоревшую ребячью макушку, торчавшую перед ним в седле.

— Не стоит их выпускать, — подтвердил Перунка. — Наружу вылезут, так разбегутся. За ними прочие воины гоняться примутся. Под ногами у нас болтаться станут, а нам надобны страх да порядок. Чтоб одни по этим селищам хворали, а другие под селищами хворых заседали да за ними надзирали. Вот и будет у сакха порядок, что есть польза великая для любого народа.

— А мы пошарим в их дому? Покуда у них тут это великое сидение в разгаре, — еле удержался от смеха Драговит.

— Обойдетесь, — хитро глянул на него бог, задрав головенку. — Вы ж не такие жадные, как эти хапуги. В чужие земли не таскаетесь. Чужим добром не прельщаетесь.

— А вот и посыльный, — предупредил Рагвит, не вникавший в их беседу, а бдительно надзиравший над бардаком в селище. — Слышь, Перун, на полночь понесся. Туда, куда вас с Марой так тянет. Теперь вот надзирателей ждать станем — велика радость! Не пожрать спокойно, не поваляться.

— Глазом не успеешь моргнуть, как и эти хворать расползутся, — пообещал тот.

— Да вон уж кое-кто готов, — глянул из-под руки Драговит на раздавшуюся по сторонам толпу воинов.

Те лезли друг на дружку, норовя убраться подальше от трех завалившихся на землю сородичей. Эти корчились, вязали узлами ноги с руками и выли страсть, как жалостно. Тянули руки к оставшимся пока что на ногах, видать, взыскуя помощи. Но те лишь расступались, налезая друг на дружку: и от выхода из селища оттянуться пока не спешили, но и кидаться на вожаков уже не торопились. А после и вовсе подались по домам, торопясь хотя бы там укрыться от смертельной заразы. Перунка не преминул похвастать, что нагнал на них жути, подсказав мысли о наказании за побег и растаскивание заразы. Из памяти сакха он выбрал самые ужасные из тех наказаний, коими изобиловали порядки средь воинов Чернобога. Так что вскоре у выхода из селища остались лишь вожаки, что не торопились убирать мечи в ножны.

— Пошли жрать и валяться, — предложил Перунка.

И братья первыми завернули коней. Набить брюхо успели, а вот поваляться им не обломилось. Посыльный, отправленный вожаками сакха за подмогой, вернулся после полудня. А с ним явились три десятка воинов, устроивших еще две заставы на дороге. Мара той порой уже вовсю шарилась по селищу и успела стакнуться с десятком местных полонянок. Обсказала им, как и прежним, куда они могут спастись, коли захотят. Эти тоже были степнячками — все до единой выросли на лошадях, держа в руках луки. Сюда их согнали из разного полона, но языком и повадками они почти не рознились, а потому и держались кучно, защищая друг дружку, как возможно. Да и головы, в отличие от девок в первом селище, долго не ломали: смываться и поскорей! Аж пылали желанием бежать, куда глаза глядят, но поклялись, во что бы то ни стало, дождаться спасителей, не вымудривая своего побега. Толи сами пытались прежде, толи перед ними предстало то, чем закончились плачевные попытки других полонянок — Мара не полезла разбирать. Лишь порадовалась той особой мстительной терпеливости, коей одарены лишь женщины. Нынче же уйти со спасителями не получится? Вернутся за ними светловолосые, в чем уверила их гостья? Не беда, подождут. Трудно не верить этой мрачной таинственной деве, что бродит, где ей вздумается. И дозволяет видеть себя лишь полонянкам, а глаза сакха перед ней ровно слепые. Кому, кроме могучей колдуньи то под силу? А колдуньи лгать не могут, иначе лишатся своей волховской силы — то каждый в степи знает. Но, пусть даже и не вернутся их спасители, степнячки все одно утекут, хоть бы и на смерть. Все. Предел! Словом, Маре они поверили во всем — той трудненько было не верить, коли у богини в том нужда. Поверили и кинулись готовиться в дорогу, распинывая бессильно валяющихся хозяев. По их хищным мордахам горцы безошибочно догадались: в этом селище жизни воинов унесет не смертельная мнимая хвороба. И поняли, что уломать мстительниц сторожиться и не влезать в столь опасные дела можно даже не стараться.

— Ладно, это, — заметил Ирбис, стоя бок о бок с Драговитом у самой границы селища.

— О чем ты?

— Там два раз по десять, — пояснил охотник. — Тут три раз по десять.

— Вот ты о чем, — кивнул Драговит, лениво почесывая за ухом Вукира. — Я тоже о том подумал. Пять десятков воинов мы из логова Чернобога увели и посадили стеречь невесть что. Пустоту. Значит, там полегче будет, коли без драки не обойдемся.