— И чего ты хочешь для него? — пришлый бог был весьма серьезен. — Смерти?

— Нет! — вырвалось у честного мужественного воина.

— Значит, бесчестья, — кивнул Перун. — Позора, что запомнится до скончания веков. И ляжет тяжким бременем на весь его род. Что ж. Мы можем это сделать для нэйя Дэрмэ, брат? — уточнил он у Драговита.

— Уже начали, — пожал плечами тот. — Но, может, нэйя Дэрмэ сам пожелает приложить руку к нашей мести?

— Да! — почти умоляюще скрипнул зубами тот. — Я все сделаю!.. Я на все пойду!

— На все не нужно, — отмахнулся Перун. — И не стоит разбрасываться такими обещаниями. Их могут услышать боги, — сверкнул он глазами так, что Дэрмэ вновь ткнулся лбом в пол. — Прекрати, — потребовал Перун. — И встань. Я не могу вечно говорить с твоей макушкой. Теперь ты, Сэбэ. У вас с другом один враг на двоих. Ты тоже желаешь свершить месть собственными руками? Хорошо, — протянул бог, и на его месте тотчас появился прежний белоголовый малец. — Ну, тогда слушайте.

Селище они покидали под заунывный вой двух стражников, что валялись у прохода через вал. Потом их пути разошлись. Дэрмэ, прихватив десяток самых верных воинов, унесся к логову Чернобога. А Сэбэ восседал в седле жеребца, уводившего за собой свой табунок, подгоняемый Вукиром. Кони уносили из морового селища поклажу: оружие и прочее добро, собранное одаренными свободой рабынями. Вскоре они разминулись с воинами, что перехватил по пути и турнул сюда Дэрмэ, дабы выставить еще одну никому не нужную заставу. По земле сакха расползалось дивное черное поветрие, что валило с ног одних воинов. И судьба избавиться от него была одна: спровадить из земель сакха светловолосых славнов, за коими явились их родичи. Но, не только эту истину как-то разом прозрел Дэрмэ. Почуял он и нечто иное: грядут большие в его жизни перемены. А то глядишь, и великие, раз уж столь великие гости явились на его землю. И коли Дэрмэ не желает сгинуть в пламени тех перемен, так следует ему, не кривя душой, помочь гостям скорей обрести желаемое. А там, глядишь, и оборотить их явление себе на пользу. Почему бы и нет? Ведь не последний же он среди воинов, да и умом обойден не был при рождении, а стало быть…

Глава 4

Рабы

— Вон тот аил, — почтительно склонил голову Сэбэ, подтолкнув свою кобылу к Гордецу. — А за ним начинается дорога на копи, где копают аясов камень. Туда отправляют ваших родичей, приведенных с далеких полуночных гор. Они светлы волосами и глазами. И также широки телом, как вы. Солнцегрив… Хм. Тот, кто осмелился назваться богом, каждый десяток лет отправлял туда воинов. Зачем? Полона те приводили совсем мало. Светловолосые полуночные народы не знают рабства. И не желают сами становиться рабами. Мужчин наши воины берут лишь обессиленными от ран — живыми их трудно взять. Женщины сильны, выносливы и умеют отлично прятаться. Но, их приводят чуть больше — женщины же. Куда ж им против воинов-то? Вот женами они становятся добрыми, лишь родившись тут. Или если взять такую на полуночи совсем еще малой. Да и то, будешь с ней недобрым, так получишь волчицу, а не жену. Наложницы из них и вовсе плохие. Нельзя их наложницами-то. Шекэри о том сколь твердили, но воины все равно отнимают молодых девок себе. Вот, как тех, что вы забрали у них. К чему портить таких женщин? — искренно сокрушался Сэбэ, понукая кобылу идти вровень с жеребцом собеседника. — От них родятся крепкие дети. Вон, какие крепкие ваши мужчины.

— А там точно они? — засомневался Драговит, удерживая Гордеца от пакостей против нежеланной соседки. — Думаю, не один мы светловолосый народ. Где-то, может, и другие такие обитают.

— От них я пытался научиться вашему языку уважаемый. Но не закончил обучения — другое отвлекло. Однако кое-что из того, что говорят ваши воины, я понимаю. Язык наших полоняников чуть отличается от твоего, но не настолько, чтоб не разобрать.

— А в том аиле впереди много наших? — задумчиво хмурился Перунка, устало разлегшись в руках Драговита.

— Когда я совсем недавно был там в последний раз, то счел двадцать восемь светлых голов, о, Великий.

— Не обзывай меня так! — зашипел бог, тщась лягнуть старательного нудилу. — Сколь говорить-то? Ей-ей, попрошу ребят, дабы они тебе рыло начистили для памяти.

— Прости, уважаемый. Я прослежу за своим языком, — покорно обещал шекэри.

— И кто в том аиле из славнов? — напомнил Драговит о деле.

— Девятнадцать женщин и девять детей, — выдал Сэбэ без запинки, как заученный урок. — На этих землях зерно не растят. Тут пасут овец и ткут ткани. Потому-то сюда и свозят женщин.

— И сколько тут таких аилов?

— Там, дальше по этой дороге еще два. В одном семнадцать женщин и семь детей. Во втором пятнадцать женщин и тоже семь детей.

— Семьдесят четыре, — мгновенно счет Перунка.

Всего в этих местах обреталось около полутора сотен славнов, но о мужиках покуда не было сказано ни слова.

— Ваши мужчины очень сильны, — уважительно пояснил Сэбэ. — Каждый такой на копях заменит двух степняков. Их всегда отправляют на те речки, где копают камни аяс или камни кэстар.

— А это что? — подивился Драговит неслыханному ранее слову.

— Камни аяс и камни кэстар плавят, а после мешают. Из того сплава двух разных камней и получают аяс для оружия и прочих вещей, — голосом наставника завел Сэбэ. — Плавленый аяс крепок, но оружие из него делать не выходит. Оно легко гнется. А вот когда к ним добавляют лунный кэстар, оружие становится крепким…

— Он что, с луны на вас валится? — усмехнулся Драговит.

— Он цветом похож на луну, — улыбнулся шутке Сэбэ. — Очень красив. Но так мягок, что ничего толкового из него не сделать.

— Ты о мужиках начал.

— Они копают камни, — удивился проводник его забывчивости. — Там же нарыты плавильные ямы. Тяжкий это труд, — вздохнул он. — Оттого там долго не живут. Но ваши сородичи живут меньше остальных, уважаемый, — потупил он черные свои глазки. — Они так строптивы, что их часто убивают. Не хотят, но убивают.

— Это как? — полезли на лоб брови Драговита.

— Кто ж станет убивать хороших рабов? — пожал плечами Сэбэ. — За ними слишком далеко ходить. Много воинов остаются там, на полуночи, так что этих рабов берегут. Хорошо кормят, — со значением пояснял он. — Лечат. Даже к вашим… богам дозволяют взывать: пожалуйста, не жалко, — покосился он на задремавшего Перунку. — Но этого всего для них мало. Светловолосые дикари, знающие лишь шкуры да каменные ножи, не терпят принуждения. Спроси любого, уважаемый, и тебе ответят: вы — самые плохие рабы из всех, кого приводят из дальних земель наши воины. Они за вас платят самую высокую цену: не меньше двух воинов за одного раба. Потом светловолосые слишком дорого обходятся мастерам, плавящим аяс. А потом их приходится убивать, чтобы не убивали они. Очень плохие рабы, — вздохнул Сэбэ, задумчиво глядя вдаль.

— Зачем же вы за ними ходите? — спросил Драговит.

— Так повелел нам великий Ыбыр, — удивился его непонятливости шекэри.

Аил являл собой поселение, прихваченное смертельным моровым поветрием, что обрушилось разом на всех. Тут и там валялись тела баб, детишек и стариков — мужиков здесь посреди бела дня не водилось. У всех были черные кучерявые волосы — тут Мара с Перункой не промахнулись. Впрочем, и многие молодые бабенки из славнов были уже темноволосы да черноглазы. Таковыми же были их детишки. Но лица обмануть не могли: на сакха они не походили, как не посмотри. Да еще имена. Белый народ не признавал чужих кличек, что оскорбляли духов предков, ведь те болели за своих детей, попавших в полон. И вот, нате вам: прислали подмогу. Косясь на недвижные тела хозяев, полонянки молча слушали мальчишку с белыми, как их родной снег, волосами. Правда, поначалу, когда тот мальчишка вырос макушкой выше деревьев, они смертельно перепугались. А вот когда пришлые уняли их страхи, тут на них и свалилось главное испытание. Лишь две из этих баб помнили заснеженные леса, откуда их народ притащили немилостивые воины. Да и те были тогда девчонками, и память о том у них почти не задержалась. Остались сказки, но Белый народ в них год от года все больше походил на местный люд. А тут явились их родичи и позвали уйти назад, домой…, что домом им, как не смотри, вовсе и не был. Но ведь родичи! Так ведь и тут у всех уже новые родичи, кровь коих влилась в жилы черноглазых детишек, едва разбирающих язык Белого народа. Торговаться было недосуг, а насилия Мара не попустила бы. Вот и вышло, что из этого селища они утащили с собой лишь десяток баб и пяток детей.