— Буду слушаться, — легкомысленно пообещал Перунка в сотый раз и тут же позабыл о том: — А маешься ты и вовсе зазря, — тоном умудренного старца возгласил малый пацан и метнул любимый ножичек в жердину коновязи: — Кабы и впрямь сердцем горел с нами на закат идти, так выбором себя не измучил бы. Сам ведь для себя порешил: идти к дядьке Недимиру. Так и ступай себе. Оно понятно, что цепляться за прежнее у людей самое обыкновенное дело. Но ведь ты ж с рассудком-то знаешься, не в пример другим, — метнул бог непонятный взгляд в трудящегося над конской кормушкой Волича.

Волк тот взгляд поймал, но в пререкания не вступил, дабы не нарываться.

— О чем и сказ, — вздохнул Перунка, раскачивая завязший в коновязи ножичек. — Сколько иным не толкуй, а они все на свой лад понимают. И понимания того менять никак не желают. Оттого и бедствуют, в чем никакая сила с храбростью им уже не в подмогу. А знаешь, Тугор, от чего сие?

— И от чего же? — весьма серьезно прислушивался тот к изреченному богом.

— Оттого, что уму помимо силы еще и гибкость немалая потребна, — изрек мальчишка, приноравливаясь к новому броску. — У тебя-то той гибкости в достатке. Оттого ты и выбор верный сделал: на восход идти. Родичей-то на закате еще неизвестно: найдете ли, нет ли? Да не сгинете ли зазря, пока искать станете. Вот и ведешь ты мужиков своих новой доли искать: путной да верной. Потому как в народе, крепко стоящем на ногах, верней свой Род продолжать. А на пепелище, что сам же ты за собой и оставил, лишь траве расти вольготней. Человеку же то пепелище подняться не поможет.

— А может, и на том пепелище люди все еще бедуют, — не сдержавшись, проворчал Волич.

— Ты глуп! — отрезал Перунка и швырнул ножичек: — И не в моей власти тебе ума добавить. Да и не мое это дело. Сходи на закат, полюбуйся на пустошь, где некогда жил-поживал. Все одно с нами же на восход и вернешься. Тебе, как и прочим иным, собственным лбом приложиться нужно, дабы истину шишкой во лбу почесывать. А ты, дядька Тугор, ту истину издаля видеть сподобился. Вот и ступай избранным путем со спокойной душой. Умножишь свою кровь, да однажды вернешься на свою землю осильневшим Родом. Новым Родом, без этой вашей звериной кликухи. Старейшиной Белого народа славнов вернешься.

— Ой, ли? — недоверчиво теребил бороду Тугор.

— А и сам не успеешь, так дети твои на ту землю ступят. Велика ль важность? Главное, чтоб твоя кровь на твоей земле множилась потомками. Иль не в том наиважнейшая суть жизни?

— Оно, понятно, все так, — полез Тугор чесать в затылке.

— А хочешь, я твоим правнукам о тебе расскажу? — расплылся в улыбке Перунка. — Все, как есть. Каким ты у нас был великим воином и мудрецом изрядным. Как Род свой с трех десятков мужиков возрождал.

— Не позабудешь? За делами-то, — не на шутку встревожился обстоятельный тур.

— Я ничего не забываю, — отмахнулся бог и потопал вызволять из деревяхи нож: — Не умею я забывать-то.

— Ну, и вернусь, — ворчал себе под нос Волич, подымая к кормушке новый мешок под нетерпеливое ржание привязанных поодаль коней. — Не велик труд сбегать на закат и обратно. Мне точно знать надо.

— К чему вернешься-то? — резонно заметил Тугор, присаживаясь на камень, и отер последним слежавшимся снежком лицо: — Пока пробегаешь так-то, деток народить не поспеешь. Это ему, — кивнул он вслед упрыгавшему богу, — лета считать не для чего. А наш с тобой срок короток. А коли он пару десятков лет в дальних землях проваландается? Кем ты вернешься? Стариком беззубым? Так впустую и проживешь? И на родной земле никого не найдешь, и этих своих выживших мужичков бездетными за кромку проводишь. Конец твоему Роду придет, иль не понимаешь?

— Да я уж думал о том, — нехотя признал Волич, покончив с зерном и направившись к изголодавшим коням. — Видать, пару-другую с собой заберу, а остальных на восход к славнам турну. Тут ты прав: наша кровь даром пропасть не должна. От нее вон и так, почитай, ничего не осталось. А верно ли, — внезапно обернулся он, — будто сам Драговит с братьями тож из Рода Волка? Слыхал стороной, а спросить у самого остерегаюсь.

— Правильно остерегаешься, — махнул рукой Тугор и поднялся, утирая мокрое лицо рукавом: — Ныне они о том не поминают. И остальные славны навсегда позабыли. К ним боги вернулись. Нынче они дети божьи, а не звериные. Да и я, по чести сказать, стал позабывать, что туром народился. Нынче и мы с мужиками дети божьи. Тур-то, вишь, не слишком нам помог-то, а боги выручили. Да и надежду дали, что не сгинем. Что дети наши народятся и своих деток под их рукой породят. Я тебе так скажу, брат: уж коли сама смерть об нашей с тобой жизни печется, так негоже нам нос от родичей воротить. Слыхал же: желают наши боги внове собрать весь Белый народ воедино. К своим прямо сейчас вернуться, понятно, заманчиво. Но, я для иного дела жить стану. За ради такого дела, как собраться нам снова в единый народ, жить очень даже хочется. И не былым чем, а тем, что еще предстоит. Мне, вишь ты, перед предками в Светлой Нави ответ держать за Род поруганный. Я себя перед ними еще обелить должен, прежде чем за кромку уходить с чистой совестью. Я пред отцом своим, а паче дедом дурнем слабосильным предстать не могу. У батьки моего рука знаешь, какая была? Как двинет, бывало, по загривку, так зубы в пасти плясать начинали. Но я тогда мальцом был, стыда стоящего и не знал еще. А позориться перед отцом, будучи седовласым мужем — это уж и верный стыд.

— Решено! — хлопнул кулаком в грудь Волич. — Двоих заберу, а прочим велю к славнам уходить. Умком-то я мож и не гибок, да от добрых советов никогда не отмахивался. Слышь, Тугор, давай-ка их к кормушке быстрей тащить! А то ненароком они сами туда явятся прямиком с коновязью отодранной.

Глава 8

Домой

— Хайя-а-а-айя-айя-а-а-а, — тихо и нежно тянула славная женщина, что взялась выкармливать ее…, так получается, что дочь.

…………

Мара сидела у костра на шкуре, подобрав ноги, и смотрела на нее, не в силах избавиться от ощущения, будто видит все это сегодня впервые. А между тем, вот уже два месяца, как эта женщина приняла на себя все тяготы, связанные с кормлением и заботами о новорожденной Сиде. Богиню смерти до сих пор передергивало, случись ей припомнить, как рожают смертные — теперь даже участие в этом процессе с другой стороны не казалось ей таким же ужасным, как прежде. Нет, в качестве младенца она испытала гораздо меньше негативных эмоций, включая почти животный и плохо контролируемый страх за собственную жизнь. Вот когда она всеми своими печенками, как говаривали люди, осознала все трудности существования в теле женской особи местного вида разумных млекопитающих. И даже предприняла попытку пересмотреть прежнее законно отрицательное отношение к тому способу обретения латиями тел, при котором носитель можно просто забрать у любой здоровой аборигенки. Эта мысль ей понравилась, но координатор быстро все испортил, расставив по местам сросшиеся с подсознанием понятия допустимого и не допускаемого ни при каких обстоятельствах. Богиня смерти рассвирепела, отчего у всех присутствующих при родах помощниц, включая Лунёк, мгновенно появились сильные боли с височной и затылочной частях головы. Но, Сида порекомендовала ей вернуться к процессу, оставив эмоции на менее загруженный неприятностями день. И выродить ее, наконец-то, из себя наружу, если координатор высшего уровня приложения не желает вновь заниматься поисками тела для члена команды.

Мара совершенно не желала этого — в ней и так дожидалась своей очереди умалишенная латия, которой помимо тела предстояло еще создавать и практически новую личность. Терпеливо и основательно исполняя роль богини для людей, Мара абсолютно не рвалась обрести ту же роль и для латий. Бывшие соплеменники, в отличие от ныне существующих, не были благодарными последователями всех без разбора религиозных культов, что не обещало за пренеприятный труд ни обожания, ни трепета, ни преклонений. А уж такая вещь, как оценка проделанного труда существовала даже у бездушных латий. И потому созидание личности второго пилота, не способного сравнить прежнее с новым, а оттого и оценить объемы трудов, не воодушевляло. Сида вдруг припомнила, что ее коллега был пилотом высшего уровня приложения и незадолго до катастрофы стал командиром их субблока надземной разведывательной техники. Что показатели его… Новый приступ гневного раздражения роженицы заставил заткнуться так некстати предавшееся воспоминаниям рождаемое. И обратить свои усилия не только на процесс собственного появления на свет, но и на процедуру излечения больных голов помощниц.