— Не знаю, — растерялся тот и невольно поднял к глазам ладони, разглядывая.

Старший шекэри грустно усмехнулся, мол, мальчишка и есть. Что с такого взять? Даже позавидовать нечему. Нет, поначалу-то он взревновал непонятного найденыша. И то сказать: у самого Мираса в роду с десяток поколений шекэри служили Ыбыру, и даже двое эркэ средь них были. А этот пастушонок, народившийся от рабыни, правда, из воинского рода, ну да что с того? Воины — они те же работяги, только при деле особом состоят. А по сути, так же тупы и грубы, как пастухи или копатели руды. Но, Тэлмэ тупым не был, и, попав в число избранных, вовсе не заносился. Мираса почитал от души, восхищался его познаниями о мире. Из шкурки выпрыгивал, приняв на себя множество забот, лишь бы старший умудренный шекэри учил его. И тот постепенно прикипел к пастушку. Тосковал Мирас о старшем брате, которого некогда свели с ума запертые духи. А тут нежданно сам попал в старшие братья. И теперь уже не понимал, на что мог бы решиться ради благополучия Тэлмэ. Все чаще страшился за него, все ревностней оберегал. Но, многое ли он мог? Вот тащит нынче мальчишку на гибельную гору, а чем все кончится? Понятно, на вершину он его не допустит — пусть снизу присматривается. Глядишь, и успеет сбежать, если с Мирасом что не так пойдет. Уэле бы не помешал — покосился он через плечо на Мэжи. Однако этот хитрец и сам постарается держаться подальше. Сунет им корзину и почтительно отступит от горы, мол, не подобает ему, недостоин. Осуждать ли его? Тоже человек, тоже хочет жить, как бы не приходилось пресмыкаться. Уж если Мирасу с его чистейшей кровью сакха судьба не обещает светлой сытой старости, так чего ожидать бывшему рабу? Пусть он нынче уэле в самом священном аиле бога, но чужой крови ему не забыли. Один раз оступиться и… Впрочем, может, смилуются и на рудники?.. Нет, тому, кто много знает, одна дорога: высосет солнцегривый Ыбыр из него душу, как бывало многажды. А мертвое тело с серой кожей и заледеневшими глазами бросят сторожевым псам, которым скармливают человечину. Натаскивают их на людей…

— Уважаемый, — тронул его локоть Тэлмэ.

Мирас вздрогнул, глянул на мальчишку мутными от раздумий глазами и резко выдохнул.

— Прости, уважаемый, — испугался Тэлмэ, опуская голову и вздергивая плечи.

Понуренный вид юного шекэри резанул по сердцу чище ножа. Мирас наплевал на свое особое положение и ухватил его за руку. Пальцы мальчишки вцепились в ладонь, будто его тянули из горного потока. Глаза, сверкнув исподлобья, умоляли о прощении. Мирас улыбнулся ему самыми кончиками губ — въедливый уэле не должен увидеть столь неподобающего поведения. И только тут он понял, что пощелкивание костяных крючков о корзинку почти стихло. Глянул через плечо — Мэжи отстал на несколько шагов и разглядывал что-то в сторонке. Очень старательно, не отрываясь, хотя и спотыкался через каждые пару шагов. В той стороне ничего не было, кроме двух длинных окраинных домов, в которых жили стражи стены. Старший шекэри священного аила — человек наиважнейший. Над ним один эркэ, а любой из нэйя — сколько бы воинов под его началом не ходило — спину перед Мирасом гнул. Да и сам нэкып Сэйын, командующий всеми воинами сакха, не забывал согнуть шею в приветствии. Старые предания сохранили историю о непочтительном нэкыпе, побрезговавшем оказать уважение шекэри священного аила. Заносчивый был мужик, гордостью мнил до самого Ыбыра дотянуться. Вот солнцегривый его за непочтение к приближенным своим слугам и наказал. Причем с такой жестокостью, словно карал не великого водителя воинов, а последнего раба. Хороший был урок воякам, мнящим себя солью земли. Сразу всех всему научил и надолго запомнился. Приятное воспоминание немножко взбодрило и расправило плечи.

— Что там? — холодно осведомился Мирас, так и не обернувшись на уэле.

— Весть прилетела, — услужливо доложил тот. — Сопляк из посвященных воинов этого года. На копье бунчук восточного нэйя, что водит три сотни воинов. Ишь ты, бегом побежал. И-и-и… нет, не к великому эркэ, — добросовестно провожал он вслух посланника. — К дому самого Сэйына припустил. Знать, новость воинская. Может, что о великом походе покровителя мира принес? Давно оттуда вестей не было, — бухтел Мэжи, поторапливаясь за продолжившим путь Мирасом. — Солнцегривый-то и прежде, бывало, надолго уходил. И на год бывало, и на два. А сказывали, будто когда-то давно он добрый десяток лет пропадал в дальних странах. Много добра тогда притащили воины. И рабов целый народ нагнали. Только вести же какие-нибудь да слал? А нынче уже три полных года от него ни слуха, ни духа. И караванов с добычей тоже нет. И рабов не ведут. Может, их сразу на восточные рудники гонят? Говорят, на востоке горный народ крепок, как дэвэ подземного мира. У аясова деда-то, небось, и слуги ему под стать. Станет аясов Абыэхэ дохляков при себе держать, как же! — словно бы даже спорил сам с собой этот сурок с пустым котелком вместо головы. — И коли правда, что восточные горцы все сплошь великаны с каменными руками, но им и впрямь туда. Нет-нет, упаси Ыбыр! Не надо их нам тут! Пусть уж прямо сразу в рудники…

Мирасу как-то и не хотелось прерывать сей поток глупостей, что со страху лезли и лезли из уэле — ему впору и самому бы затараторить, заговаривая собственный страх. Да нельзя — старший шекэри несет на себе отблеск могущества солнцегривого. А Ыбыр еще поболе дураков не жалует трусов. Воины сакха очень сильно любят поговорить о своей отваге. И попеть, наглотавшись пьяной айры, о своих выдуманных подвигах. Это у них тоже от страха, что Ыбыр заподозрит в них трусость. Растягивая беспредельно эту печальную мысль, Мирас сам не заметил, как добрел до горы духов. И даже не остановившись, потащился наверх по узкой утоптанной тропе. С нее давным-давно убрали даже малейшие камешки, дабы не споткнуться ненароком, сбегая прочь от опасности. Тэлмэ шуршал подметками прямо за спиной, а ниже пыхтел Мэжи, брюхо которого уже отвыкло от таких трудов. Почерневшая от времени перекладина на резных столбах выпрыгнула навстречу, будто из-под земли. Мирас взобрался на самую вершину по вырубленным в скале высоким ступеням. Тэлмэ отстал лишь на миг, чтобы перехватить из рук сникшего Мэжи корзину — уэле никак не мог заставить себя ступить на проклятую лестницу. Кого больше боится этот недоносок: Ыбыра или плененных им духов? Неужто, последних? Тоже еще нелепость: к чему бояться пленников? Трепетать нужно перед их пленителем.

— Тебе помочь, уважаемый? — шепотом спросил отважный мальчишка, указав рукой на перекинутые через перекладину арканы.

— Нет, — твердым голосом отказался Мирас, забирая у него корзину. — Ступай. Жди под лестницей. Да, укройся за камнями! — выкрикнул в спину понуро бредущего шекэри. — Не высовывайся, покуда не закончу!

И все. И остался он один на один с судьбой, что ощерилась на него аясовыми зубами старого Абыэхэ. Там, под землей кровожадный старик, поди, замер, ожидая, как споткнется нынче очередной старший шекэри. Как захватят его душу злобные духи и зашвырнут прямиком к нему на вечные муки. Аркан никак не слушался, хоть вой! Ну, как специально цеплялся разлохмаченными тут и там боками за отшлифованную его предшественниками перекладину. Корзина уплывала вниз медленней закатного солнца. И бесконечно долго не желала ударяться в аясову крышку громадного подземного сундука. Мирас глубоко вдохнул, выдохнул, перехватил левой рукой аркан. Правой ухватился за второй — этой рукой ловчее отворять и тотчас затворять дверцу в трижды проклятом сундуке. Еще внизу он дал себе зарок долго не готовиться — к смерти, сколько не готовься, все не впрок. Все одно она тебя обманет, а не ты — возомнивший о себе невесть что червяк. Он глубоко вдохнул, выдохнул, резко потащил на себя левый аркан и почти сразу правый. И ошибся-то на какое-то мгновенье, а там внизу дверца сундука ударила в нерасторопно подпрыгнувшую корзину. Всего-то на миг и замешкался, но ни проклясть себя, ни погоревать, ни пожалеть себя Мирас не успел. Мир вокруг пропал, и он пропал вместе с ним.