— Вот у кого от вседозволенности крыша едет, — Лэа и не подумала уступить дорогу надвигающейся всаднице. Но Берана сама осадила жеребца, не доехав до них шагов десять.

Она спешилась — маленькая, темнокожая, почти невидимая на фоне своего вороного, и весело, громко поздоровалась.

— Сеньор Мартин! Сеньора Лэа! Доброй ночи! А я вас ищу. А это кто с вами?

Заноза снял очки, чуть щурясь от отраженного в воде света золотых фонарей, взглянул на Берану и улыбнулся:

— Привет!

Скакун, кажется, принял приветствие на свой счет, потому что потянулся к Занозе мордой, и сделал несколько шагов в его сторону. Но Берана тут же покрепче перехватила повод:

— Эбенос, стой! — и торопливо затараторила: — ой, сеньор Мартин, я забыла, зачем вас искала. Я завтра зайду. Зайду днем. Вспомню и зайду. Днем, — одной рукой она продолжала крепко сжимать поводья, другой вытащила из-за ворота цепочку с распятием и маленьким, круглым образком.

Заноза быстро надел очки. Его улыбка изменилась — Мартин увидел длинные, узкие клыки. Вряд ли Берана их разглядела — темно, все-таки, да и испугалась она раньше, чем Заноза оскалился. Испугалась она, когда он просто улыбнулся.

Почему, спрашивается?

Спросить было уже не у кого. Девчонка одним махом взлетела на спину Эбеноса, и вороной унес ее в темноту.

— Долбанутая, — подытожила Лэа. — И наглая. Мартин, что ей от тебя нужно?

— А я-то откуда знаю? Ты же видела, она сама забыла, что хотела.

— Я пойду, пожалуй, — Заноза сунул руки в карманы, — поработаю. Не хочу вечер терять.

— Ты же работал днем, — Лэа взглянула на него исподлобья с большим подозрением.

— Времени мало, — упырь стал непривычно лаконичен.

— А пять минут назад было достаточно? Хотя, если ты собираешься найти Берану и выпить ее кровь, то я не против. Мартин, мы же не против?

— Нет, наверное, — Мартин пожал плечами.

— Ты сказал, она приемная дочь Мигеля, — уточнил Заноза. — Она в таверне живет?

— Вроде, да. 

Говорить Занозе о том, что Берана живет в крошечной мансарде, выходящей окнами на крышу конюшни, Мартин не собирался. Не столько даже из-за того, что Заноза вампир, сколько из-за того, что Лэа незачем знать, что он в курсе таких подробностей.

Ничего не было. Никогда. И быть не могло. Но чем объяснять это, проще не провоцировать.

— Плохо, — буркнул Заноза. — Ну ладно.

Он отвесил Лэа поклон:

— Хорошей ночи. Я подумаю насчет пожара и взрывов. Пока, Мартин.

С Лэа он раскланивался всегда, и при встрече, и на прощание. С Мартином — никогда. И руки не подавал. Впрочем, это «пока» прощанием и не было. Всего-то трое суток прошло, а у Мартина уже стало привычкой глубокой ночью, когда Лэа засыпала, уходить из дома и идти в гости к Занозе. Это было интереснее, чем просто спать до рассвета. И, опять же, хорошо ведь, когда ночью есть с кем выпить.

Пили они, вообще-то, немного.

Той ночью, когда ходили за паспортом, Мартин после «аудиенции» поинтересовался, пьют ли вампиры спиртное. Узнал, что пьют, и что Заноза предпочитает бурбон. Слово было знакомым, но путалось с «бургундским», из читанной когда-то приключенческой книжки, а признаться, что не знает, о чем речь, Мартин не захотел. На следующее утро спросил у Лэа, оказалось, что бурбон — это кукурузный виски, причем, американский кукурузный виски, да еще и какой-то очень разный. Лэа и сама не особо разбиралась, но принимать решения умела не хуже Мартина, а видеть выгодные стороны в любой ситуации даже и лучше. Гораздо лучше, если честно. Так что и десяти минут не прошло, после того, как он спросил про бурбон, получил ответ и озадачился, а Лэа уже открывала портал в их московскую квартиру.

— Прогуляемся по хорошим магазинам, — объяснила она, и попыталась изобразить невинную улыбку вместо ехидной. — Поговоришь с консультантами, тебе все объяснят. А заодно купим мне что-нибудь… хочу сарафанчиков.

Сарафанчики точно не продавались там же, где спиртное. Не могло такого быть. И Мартин терпеть не мог ходить по магазинам. Любым. Особенно таким, где продают одежду. Лэа это знала и обычно не настаивала на компании. Но если уж Мартин сам напрашивался, спасения не было. В этот раз он напросился сам.

Зато они купили бутылку бурбона. Заплатив за нее, по тарвудским меркам, целый золотой. Этот виски, якобы, привезли прямо из Америки, из штата Кентукки. Ничего дороже просто не нашлось, а консультант заверил их, что дороже и не бывает.

То, что в Америке производят дорогую выпивку, стало для Мартина открытием. В то, что эту выпивку кто-то возит из Америки в Россию, он не поверил. Но в том, что за любой экзотический напиток могут запросить любые деньги, не сомневался. И если напиток выдавать за экзотический, то деньги все равно можно просить, кто-нибудь да заплатит. Он же заплатил.

В таверне Мигеля бутылка виски такой же емкости стоила пять золотых. Но то был ячменный виски, привозили его хаосшипами с той Земли, откуда, кажется, был родом сам Мигель, и вряд ли великан-трактирщик слишком сильно накручивал цену. Скорее всего, примерно так этот виски и стоил, плюс стоимость перевозки и небольшая надбавка, чтоб, отдав налоги, остаться в прибыли. Значит, шотландский виски из таверны дороже американского бурбона из Москвы. Большое благо для тарвудской экономики, что, кроме как хаосшипами в другие миры обычно не попасть!

Мартин купил бурбон, а потом честно и безропотно сопровождал Лэа в походе за сарафанчиками. Пил кофе, ожидая появления жены из примерочных кабинок. Листал модные журналы, пока кофе действовал, и от глянцевых страниц не слишком клонило в сон. Потом снова пил кофе. Курить в магазинах было нельзя, уйти с сигаретой, он не мог, рисковал пропустить демонстрацию очередного наряда, но, если не считать скучных журналов и никотинового голодания, все было совсем не так плохо. Дома Лэа нечасто наряжалась, а новые тряпочки — Мартин за три года убедился — включали модус «я девочка», вместо обычного «я пацанка с кишкодером». Мартин любил Лэа-пацанку, всем сердцем любил, но Лэа-девочки ему порой очень не хватало. 

Той ночью он так и не смог заснуть, даже когда Лэа уже спала. Вышел покурить на крыльцо, посмотрел на темное небо и неожиданно решил, что самое время пойти в гости к Занозе. Когда еще к упырям приходить, если подумать-то? Опять же, подарок есть, не с пустыми руками, значит.

Ну, и пошел. Вот так, с бутылки бурбона, началась традиция.

А пили они и правда немного. Сегодня Мартин шел в гости в третий раз, а в бутылке оставалась еще почти половина. Как-то так получилось, что разговаривать было интереснее, чем пить. Заноза не пьянел, говорил, что ему просто нравится вкус. Мартин вампирской стойкостью не обладал, все-таки, у него было живое, к тому же, человеческое тело, но вчера и позавчера Заноза рассказывал ему про кукурузный виски и давал попробовать, каков бурбон с водой, со льдом, с лимонным соком и еще кучей безалкогольных составляющих. А в таких условиях можно опьянеть, только если очень захочется, или если не знать меры.

Знал он про бурбон до черта. Заноза, в смысле. Про бурбон и, вообще, про историю, про покорение Америки. Мартин даже решил, будто Заноза застал те времена. Мало ли как там могли события развиваться. Может, на той Земле американцы от кремневых ружей до сотовых телефонов за сто лет шагнули? А, может, инопланетяне прилетели или хаосшипы из другого мира пришли? Потом Заноза обмолвился, что свой первый капитал сделал на бутлегерстве и Мартин понял, что упырь просто подходил к делу с душой, отсюда и глубина познаний.

Он поинтересовался судьбой первого капитала и сколько было следующих. Насчет первого Заноза умолчал; про второй туманно сказал, что правильно и вовремя оценил перспективы создания компьютеров; а про третий упомянул лишь, что он преумножает второй, но за рынком нужно следить очень и очень внимательно.

У Мартина хватило такта не напоминать о том, что следить за рынком Заноза уже не может. Да и какой смысл говорить об очевидном? Куда интереснее было смотреть, как упырь преобразился, рассказывая о своей Земле, о своей Америке, о речных сплавах, по которым, подпрыгивая на волнах неслись бочонки с виски, о диких индейцах, свирепых фермерах, о конвоях грузовиков, пылящих в ночи по пустынным дорогам, везущих разлитый в бутылки янтарный огонь, о перестрелках с конкурентами, засадах в горах, подделке документов, подкупе властей… Он как будто ожил. Мертвый, показался более живым и настоящим, чем многие из людей, которых знал Мартин. И собственные две тысячи лет, прожитые насыщенно и весело, и опасно, показались бурбоном той же марки и выдержки, но разбавленным временем, как ледяной, пузырящейся водой.