— Мм? — Заноза вопросительно поднял бровь, — мне не слабо, но что конкретно нужно? Вряд ли застрелить.

— Не надо ни в кого стрелять. Это благотворительный вечер. Тебе надо быть круче них. Дороже продаться. И имей в виду, у них полно фанаток. Они того стоят, — улыбка Лэа стала мечтательной.

— В каком смысле — продаться?

— Аукцион там будет, — объяснил Мартин, предоставив Лэа мечтать о звездных парнях, — ну, типа. Мужчины — лоты, женщины — покупатели. Кто больше заплатит, тот получает покупку на вечер. А то и на ночь.

— Убью, — заметила Лэа в пространство.

— Ладно, на вечер.

— Заноза, к тебе это тоже относится. Никаких «на ночь», я отвечаю за твой моральный облик.

— Нет, — Заноза покачал головой. — Я в этом не участвую.

Мартин не ожидал, что упырь может хоть в чем-то отказать Лэа. И, тем более, не ожидал, что тот откажет в такой пустяковой просьбе. Пусть даже просьба больше походила на указание в категорической форме, уж Заноза-то знал, что Лэа по-другому не умеет, и ничего плохого сказать не хотела. Нет, дело было точно не в тоне.

— Ладно тебе, Занозер! — Лэа тоже не поверила, — ты сможешь съесть любую из этих теток.

— Нет. 

— Да почему?

У Занозы взгляд стал таким же, как когда Лэа спросила его, может ли он есть человеческую пищу. Очень сложно объяснять очень простые вещи, потому что они очевидны. А хуже всего, когда они очевидны только для тебя. Мартину тоже было интересно, почему Заноза не хочет поучаствовать в аукционе. В чем проблема? В женщинах? В дайнах? В том, чтоб быть круче кого-то? Нет, ну точно не в том, чтоб быть круче.

— Я не продаюсь, — сказал упырь, после долгого, в полсигареты, раздумья.

— Да это же не по-настоящему!

— Нет.

— Заноза. Это игра. Как маскарад или типа того. Или ролевка. Ты играл в ролевки? Ты же все время кем-нибудь притворяешься. Крутым. Панком. Взрослым.

— Я притворяюсь, — Заноза прикурил новую сигарету от предыдущей. — Кем попало. Я только джентльменом не притворяюсь. Джентльмен не может продать себя. Разве что, к этому принуждают непреодолимые обстоятельства.

— У меня непреодолимые, — Мартин улыбнулся, чтоб разрядить обстановку, отвесил Лэа шутовской поклон. — Вообще непреодолимые.

К его изумлению, Заноза помотал головой:

— Нет. Это не так.

Он не хотел выполнить просьбу Лэа. Принципы, да, понятно. Но он… что же, только что заявил, что желание Лэа и для Мартина недостаточно веская причина, чтоб поиграться в аукцион? Не счел Лэа достаточно… влиятельной? обаятельной? Не счел ее — достаточной. Тийсашкирх! И это парень, который час назад прискакал сюда с эдельвейсом, и чуть не умер от смущения, получив в благодарность поцелуй?

— Чему это ты учишь Змееныша? — Лэа не злилась — на Занозу, вообще, трудно злиться, но на Мартина взглянула с холодком. — Занозер, твои правила — это твои проблемы. Не хочешь поиграть, не надо, но Мартин тут ни при чем.

Заноза перевел взгляд на Мартина. Он уже не казался мальчиком, не казался подростком. Смотрел пристально и тяжело. Семнадцатилетний пацан, или столетний вампир? Золотые блики на ледяных сколах — танец солнечных лучей по поверхности айсберга. Что там под водой? Сто семнадцать лет посмертия? Или много веков от начала существования древнего рода, древних правил и принципов?

Мартин выдержал этот взгляд, и сумел не перестать улыбаться. Заноза — последний рыцарь. Припанкованный мальчишка, романтик до мозга костей. Эрте сказал, он будет верным и преданным. Эрте прав, и в кои-то веки с ним не хочется спорить. 

— Мартин тоже не хочет, — сказал Заноза. Ощущение тяжести тут же прошло. Взгляд ярких глаз вновь стал упрямым и растерянным. — Лэа, ну, нельзя продаваться. Правда. Даже и в шутку. 

— И это говорит парень, который красится как шлюха!

Заноза покусился на Мартина, перешел черту. И, к своему несчастью, покусился успешно. А от ревности Лэа не спасало никакое обаяние. Вмешиваться было уже поздно, да вмешиваться с самого начала было поздно. У Занозы принципы, у Лэа ревность, куда против них простому демону?

— Если я так крашусь, можно предполагать, что я знаю, о чем говорю.

— О, господи, — Лэа фыркнула, — сейчас выяснится, что ты занимался этим, да? Я ненавижу  жалостливые истории о мальчиках из хорошей семьи, попавших на панель. Знаешь что, Занозер, или ты джентльмен, или проститутка. Правило «один раз — не Леголас» не работает.

— Никогда, — упырь озадаченно моргнул, — ничего такого. Зачем? — и улыбнулся. У Мартина, готового к взрыву, отлегло от сердца. — У меня достаточно ума и силы, чтобы зарабатывать деньги приемлемыми способами.

— А Мартин работал в «Нандо», — Лэа не сдавалась, но улыбка Занозы подействовала и на нее, ревность отступила, осталось только упрямство. — Ты же был в «Нандо». Думаешь, ему убудет от того, что он поиграет в то же самое в приличном месте?

— Я не знаю, — Заноза выдохнул дым и погасил окурок.

— Убудет, — сказал Мартин. — У меня ума и силы тоже дофига. Любовь моя, давай лучше, я тебе денег дам, и ты себе купишь самого дорогого из звездных мальчиков?

— Чтоб он совсем зазвездился?

— Чтоб помочь бездомным животным. Или для кого вы там собираете деньги?

— Для детских приютов, блин! — Лэа собрала чашки и, с досадой, стукнула ими о дно металлической мойки, — для сирот. Я думала, тебе это интересно! Ладно, черт с вами, все равно вас прилично не оденешь, лучше уж вообще людям не показывать. Но вы туда пойдете. Оба. И попробуйте только сказать кому-нибудь гадость, отфигачу обоих, ясно?!

Местом сбора назначили «СиД», и Лэа дала им обоим полчаса, чтобы сходить домой и переодеться. Мартину — в «черное с блестяшками». Занозе — во что-нибудь целое. За отсутствием приличного. Плащ-то спасение от дракона пережил, а вот джинсам досталось, и на кухне, куда в плаще не придешь, это стало очевидно.

Нет, Заноза в любом случае, не явился бы на люди в тех же шмотках, в каких лазал по горам. Но он бы и на глаза Лэа предпочел в разодранных штанах не показываться. Кто ж знал, что его в «СиД» ждут, да еще и с ужином?

— Занозер, плащ почисти, и ботинки, — Лэа вышла в холл, проводить их обоих.

— Ок.

Занозе стало интересно, а во что и где переоденется она сама? Быть такого не могло, чтоб принцесса отправилась на бал не в новом платье, а в шортах и футболке с жалобным енотом на груди.

— Штаны зашить отдай завтра вечером Миланке, я ей скажу, чтоб зашла к тебе. В квартал Белошвеек не ходи, они там не шьют, а тебя плохому научат.

— Ок, — про белошвеек он знал больше, чем Лэа. По крайней мере, он надеялся что знает о них больше, чем Лэа. Ей-то точно нечего было делать в их квартале. А он там ужинал.

— Все, катись.

— Ок…

Почистить плащ, почистить ботинки, зашить штаны, не ходить к белошвейкам. Ох-хо, мальчик из хорошей семьи, да? Мартин из какой, интересно? Ему Лэа указаний не давала. В Мартина она, наверное, и так верит. Хотя бы в то, что он способен одеться самостоятельно.

У себя в номере Заноза открыл шкаф, задумчиво посмотрел на полки. Две пары джинсов — одна мартиновская, три футболки — одна мартиновская, две рубашки. Обе его, уже хорошо. Есть из чего выбрать, Scheiße.

Зато «блестяшек» хватало, и если не надевать их все вместе, то выбрать действительно есть из чего. Он оставил по паре колец на средних пальцах, надел клепаные напульсники, надел браслеты на бицепсы. Все звенящие браслеты повесил на рогульки вешалки и понял, что скучает по Рождеству. Дома на Рождество украшали елку на газоне перед парадным крыльцом, а в конторе — две пальмы у двери. На позапрошлый Новый год он сжег церковь. Нечаянно. И в церкви никого не было. Но Хасан все равно ругался. Заноза так и не понял, почему. Новый год же, а не Рождество, надо понимать разницу, хоть ты и турок. На Новый год церкви пустуют.