Когда они вернулись, вывалились в портал в подвале «СиД», смотреть на Занозу было нельзя. Ну, разве что, если не жалеть нервов и не думать о том, что он ведь и присниться может.

Вместо левой руки обломки костей в лохмотьях плоти. Левая половина лица словно стесана наждаком. Мартин передернулся, снова вспомнив светящиеся синим огнем глаза, страшный контраст с бескровно-розовым сплетением мышц, с оскалом обнажившейся челюсти. Боли Заноза не чувствовал, говорил, что не чувствует, и, наверное, не врал. Но лучше бы ему было и не разговаривать. Все это — вся не закрытая кожей, изуродованная часть лица — двигалась, когда он говорил. И Мартин ни о чем думать не мог, кроме того, что Занозе нужна убойная доза обезболивающего, лучше бы в сочетании с мощным снотворным.

Нужна, однако, была только кровь. И смотреть на упыря нельзя было именно поэтому. Он не ел прилюдно, это был вопрос принципа. Он забился в самый дальний и темный угол подвала — лампы погасили почти все, оставили только одну, у верстака, на котором сейчас стояла чаша — сидел на полу, лицом к стене, и до этого момента с его стороны доносилось только стеклянное позвякивание бутылочек с кровью, которые Заноза осушал одну за другой.

В ответ на вопрос Лэа послышалось невнятное «бу-бу-бу». Судя по втянутой в воротник плаща голове, смотреть все еще было нельзя.

— Как ты узнал, что понадобится столько крови? — Лэа вновь развернулась к Мартину.

— Догадался. Не знаю. Наугад. Просто на всякий случай.

Он отправил курьера в таверну сразу, как только за Лэа и Занозой погас портал. Велел принести всю кровь, какая найдется. Человеческую кровь. Сейчас думал, что надо было брать еще и свиную, потому что бутылочки все звякали и звякали, останавливаться Заноза не собирался, и, наверное, ему нужно было больше, чем нашлось в таверне. Чтобы исцелиться полностью.

— Если сразу не вылечиться, — Мартин припомнил читаные вампирские романы, — оно не заживет? Останется навсегда?

— Что, все так плохо? — звякнула еще одна бутылка.

— Вообще, трындец, — ответила вместо Мартина Лэа, — у тебя полморды нет. А руку ты сам видишь.

— Почему рукой? — не выдержал Мартин. — Почему не плечом. Ты ломал стену, какой придурок ломает стены кулаком?

— Легкий, — отозвался Заноза грустно. — Тяжелые придурки бьются в стены всем корпусом, а легким приходится руками, потому что так удар сильнее, и от стены не отбросит. Все, кровь закончилась.

Он встал, и Мартин с Лэа одновременно развернулись к нему. Правда, со света в темноту все равно ничего не увидели.

— Покажись, — потребовала Лэа.

— Руки покажи, — в один голос с ней сказал Мартин.

Заноза вытянул обе руки так, что они попали в круг отбрасываемого лампой света. Левая отличалась от правой только исшорканным и перепачканным рукавом плаща. Переживший тарвудский портал, плащ пережил и проход сквозь полтора метра каменной кладки, но потерял остатки товарного вида.

Упырь высыпал на стол свои бесчисленные кольца, измятые, сплющенные, страшные — Мартин тут же вспомнил, что случилось с пальцами, на которые они были надеты. С пальцами, правда, был полный порядок. А легкость, с которой Заноза начал возвращать кольцам идеальную форму — будто титан и легированная сталь были мягче пластилина — говорила о том, что порядок не только с виду.

— Плащ тебе новый нужен, — сказала Лэа.

Мартин кивнул:

— В этом тебя даже с дайнами в приличное общество уже не пустят.

— И в неприличное, — добавила Лэа со свойственной ей безжалостной искренностью. — Мартин, давай подарим Занозеру плащ. И новые очки, кстати.

— Этот мне Хасан подарил, — Заноза провел ладонью по рукаву, — не хочу другой. Очки хочу, — он уселся на табуретку, отвернувшись от света, — те мне нравились. Жалко, что сломались.

— Угу. Вместе с парой десятков костей, — Лэа присмотрелась. — Ну, по крайней мере, зубов у него сквозь щеки больше не видно. Мартин, по мальчиковым меркам это считается зажившим, или еще нет? Сколько шрамов украшают мужчину, а сколько уже перебор?

— Насчет шрамов тебе виднее.

Нет, даже по мальчиковым меркам, шрамов на лице Занозы оставалось многовато. Но Лэа права — зубов уже не видно, кожа почти затянула мышцы, и вон, глядите-ка, ухо на месте. Правда, без сережек. Но в случае Занозы, десятком сережек больше, десятком меньше — никто и не заметит.

— Свиная кровь тебе подойдет? — спросил он, — человеческая закончилась, и не факт, что завтра появится.

Ответом были оскаленные клыки и глухой, рокочущий рык, сменившийся раздосадованным шипением.

Кафарх Мартина во сне дернул ухом, отзываясь на голос собрата, и Мартин поспешно начал считать про себя до ста. Это не помогало сделать сон хищника крепче, но казалось что помогает. А с кафархом хороши все методы, лишь бы он спал.

— Из-звини, — выдавил Заноза сквозь зубы, — я не нарочно. Нет, свиная кровь не подойдет. Не предлагай вампирам кровь животных. Считается, что это очень невежливо. Иногда до смерти.

Вот это неприятное… нет, противное чувство, когда обижаешь кого-то, пытаясь помочь — Мартин его ненавидел. Сразу начинал злиться и на себя, и на того, кому предлагал помощь, и снова на себя — за то, что разозлился.

Сейчас надо было извиниться, но Заноза уже встал. Глянул на потолок:

— Я пойду. Рассвет скоро. Хорошей ночи.

Он поклонился Лэа и, развернувшись на пятках, исчез. Только хлопнули полы плаща.

— Бэтмен, блин, — Лэа зачем-то перевернула потир вверх ножкой. — Мартин, надеюсь, сегодня ты к нему в гости не потащишься? Ночь заканчивается, дай мальчику выспаться, и давай подумаем, где раздобыть для него крови.

Счастье, что под утро улицы Тарвуда становились совершенно безлюдны. Город и так-то не мог похвалиться активной ночной жизнью, разве что в Замковом квартале затевался какой-нибудь бал, с которого гости разъезжались по домам лишь с рассветом, но Замковый квартал был далеко. А в Ларенхейде в этот час тишина и покой. Живых нет ни на улицах, ни даже в домах — офисы открываются, когда солнце уже высоко — и голодный упырь, спешащий в свое убежище, может не бояться, что голод окажется сильнее здравого смысла.

Мысли с неприятным постоянством возвращались к Замковому кварталу. Там еще не спят. Там сейчас можно поймать кого-нибудь. Не все гости возвращаются домой в колясках. Scheiße, да большинство гостей предпочтут прогулку по утреннему холодку тряске в экипаже. И к тому же, какой нормальный конюх согласится гонять лошадей ради поездки на жалкие километр-полтора? Тысячу причин найдет, чтобы отмазаться. Конюхов этих Заноза еще из прошлой жизни помнил, им лошади дороже людей, и это правильно, так и должно быть… Он сам тоже поберег бы лошадей. Дал бы постороннему, но обаятельному вампиру возможность съесть какую-нибудь леди, возвращающуюся домой пешком и без охраны. Да даже если и с охраной… с охраной даже лучше. Больше еды.

Заноза тронул пальцами щеку. Шрамы отозвались болью, но это была не настоящая боль, у вампиров не бывает настоящей, и он продолжал ощупывать лицо, пытаясь представить, как сейчас выглядит. По всему выходило, что ужасно.

Что ж, обаяния поубавится. Но те, кто видел его раньше, не станут относиться хуже. А те, кто еще не видел… а кто ему нужен в ближайшее время? С Виго покончено, необходимости в новых контактах нет, можно заканчивать отладку пульта управления и ждать Хасана. Еще надо обсудить с Мартином правила охоты на живую кровь, но это, наверное, ночью, когда демон придет в гости. Заодно, показать ему пульт. Похвастаться.

Заноза не нуждался в похвалах. Сейчас — нет. Он гордился тем, какой он умный, гордился работающим пультом, гордился тем, как сломал стену. Полтора метра… хм, если Лэа не преувеличила, то повод для гордости увеличивался сантиметров на тридцать. Может, гордость за свой ум и гордость за разнесенную вручную полутораметровую каменную кладку друг другу и противоречили, но Заноза решил считать это парадоксом и стал гордиться своей парадоксальностью. Он даже немножко гордился тем, что спер чашу, хоть это и было сомнительным достижением. Потир, все же, с самого начала принадлежал семье Виго, а право собственности Заноза чаще всего уважал. Если только оно ему не мешало делать то, что хочется.