С этими как раз было несложно.

Мартин думал, надо будет что-то объяснять. Потому что он, во-первых, хоть и спал раньше, до женитьбы, с некоторыми из этих девчонок, но с одной-двумя, не со всеми же сразу. А, во-вторых, всегда был один. И… ну, без пистолета, все-таки. Да, к тому же, не хотелось приобрести в «Нандо» репутацию парня, который любит смотреть, а не участвовать. Демоны любят смотреть, для демонов это нормально, а для людей уже не очень. Мартин так думал. Он знал, что для девчонок укус не будет ни укусом, ни «поцелуем», что бы там упырь под этим ни подразумевал. Для людей отдать кровь вампиру — это всегда секс. Нужен не один раз, и не два, чтобы понять, что тебя кусают а не трахают. В сказках правда открывается на третий раз, а как оно в реальности, неизвестно, может, вообще никогда. Короче, быть наблюдателем при таких обстоятельствах как-то, блин… неловко. И Мартин все еще придумывал, что сказать, когда первая из девчонок, Альбина, вошла в дверь.

Альбинка его знала получше многих. Она отлично танцевала, к тому же, училась на ювелира, так что им всегда было чем заняться и о чем поговорить. И что? Сейчас она ограничилась коротким: «привет, Мартин!» И ни полсловечка больше. Как вперилась взглядом в Занозу, так обо всем на свете и забыла. Это дайны, точно дайны, никто не может быть сам по себе настолько обаятельным, чтоб у девушек с одного взгляда выключались и инстинкт самосохранения, и любопытство, и чувство реальности. Альбинка вновь коротко посмотрела на Мартина, но только для того, чтоб послать ему улыбку. Такую, типа, да-да, рада видеть, но не до тебя сейчас.

Мартин терпеть не мог эти улыбки, потому что не привык к такому.

Нет, не поэтому.

А потому, что это была улыбка Лэа. Иногда. Чаще, чем хотелось бы. Ему вообще никогда не хотелось, чтоб Лэа улыбалась ему так. И если когда-нибудь причиной такой улыбки станет Заноза, он… Что? Убьет упыря? Или собственную жену?

Тэшер штез, а ведь Кот мог утащить Занозу из родного мира как раз для этого. Чтобы избавить Мартина от Лэа. Многоходовки демонов с пророческим даром невозможно просчитать даже тому, у кого кроме эмоций есть еще и мозги. Или тому, у кого эмоций нет вообще, один только мозг, работающий на полных оборотах. Мартину тут ловить было нечего.

Обдумать бессмысленность обдумывания действий Эрте он не успел. Альбинка подошла к ним, к Занозе.

— Дай руку, — велел ей упырь.

Не очень-то любезно, прямо сказать, не образец галантности, а обаяния в его словах было не больше, чем в командах сержанта на плацу. Но судя по лицу Альбинки, ей в жизни ничего лучше не говорили. Она медленно поднесла руку к губам Занозы, как догадалась-то, что именно это нужно сделать? И упырь поцеловал ее запястье, внутреннюю сторону. Так целуют руку любовнице, заявляют право собственности, обещают близость, запретную и сладкую.

Взгляд девушки, ее лицо, румянец, сорвавшийся с губ короткий вздох…

Заноза сделал что-то, что бывает только между влюбленными. Не секс, нет. И то, что Альбинка переживала сейчас, было чем-то другим, чем-то, возможным только тогда, когда двое по-настоящему любят друг друга. По-настоящему. Как в сказках. Наяву не бывает такой любви.

А Мартин пожелал себе ведро ледяной воды на голову. А лучше не ведро, а целый ледяной душ. Он тысячу раз поблагодарил Кота за то, что перестал быть эмпатом. Хотелось сбежать из комнаты. Хотелось выстрелить в Занозу. Хотелось остаться здесь и смотреть, и видеть снова и снова. Этих девчонок, их лица, мгновенное осознание счастья, и такое же счастливое беспамятство потом, когда на подгибающихся ногах они уходили за дверь. 

Он не смог бы вести отсчет долбаных секунд. Заноза доверил ему жизни девушек, но случись что, и Мартин не оправдал бы доверия. Да и плевать! Что такое жизнь по сравнению с тем подарком, который они получали, когда клыки прокусывали их вены? Кто из них отказался бы умереть прямо сейчас? И что же такое вампиры? Их дайны, их проклятие, их бессмертие, их стремление к смерти и ужас перед ней — кажется, что все это побочный эффект, блестки и мусор, случайно приставшие к основе. А основа — вот она. Способность дарить любовь. Подлинную. Прекрасную.

И быстротечную.

Истинная любовь. Две секунды «поцелуя». Если этот мир и правда создал какой-то бог, то у него демоническое чувство юмора. 

Зуэль не подвел. Двадцать три девчонки, одна другой симпатичнее, и танцовщицы, и официантки, и стриптизерши, и даже стажерка из бара, которая, вообще-то, собиралась работать в другом месте, а к бармену «Нандо» напросилась на пару недель в обучение. «Нандо» славился коктейлями, этого не отнимешь. Как и многого другого.

О чем они между собой потом говорили, и говорили ли, вообще, Мартин не знал, хотя послушать не отказался бы. А он сам, когда за последней девушкой закрылась дверь, задвинул шпингалет — образцово-непристойный шпингалет, это уж само собой — и развернулся к Занозе.

— Ну, и как ты?

Тот пожал плечами. Встал с постели. Поднял с покрывала арбалетный болт. Чистенький, без следа крови.

— Спасибо.

— Обращайся, — Мартин подошел, отдал пистолет, — тебе надо в душ, переодеться, а потом выпить что-нибудь.

— Я твоего душа боюсь, — Заноза ухмыльнулся, правда, почти сразу ухмылка превратилась в улыбку. — Честно, спасибо. Но, Ма-аррртин, — голос у него стал мурлыкающим, а взгляд кошачьим, — это твоя комната?

— Я тут не работаю! — тут же отрезал Мартин. И, увидев изумление в синих глазах, продолжил раньше, чем упырь успел задать новый вопрос: — да, я тут танцевал. Но это не то, что ты думаешь!

Заноза заморгал.

Мартин подумал, что, кажется, он поторопился. Снова. С ответами на вопросы, которых не только не задавали, но даже и не собирались задавать.

— Я-а-а ничего и не думал, — Заноза сунул «Аспид» в кобуру, улыбка из кошачьей стала крокодильей. Точнее… как вот если бы бывали чеширские аллигаторы, они бы как раз так улыбались, — ты тут танцевал? Ты умеешь танцевать, Мартин? Да еще и так, как я мог бы подумать, хоть я ничего и не думал? Правда?

— В душ! — Мартин распахнул шкаф, выдернул оттуда первые попавшиеся под руку шмотки и швырнул в упыря, — быстро! Молча!

Заноза хмыкнул. Повел плечами и плащ тяжело соскользнул на пол.

Молча, как и было велено, упырь развернулся и направился в ванную. Живописные лохмотья, в которые превратились его футболка и рубашка выглядели изыском от кутюр, шевелюра сияла, как нимб. Заноза казался принцем в изгнании, и шел, не иначе, топиться.

— Ладно, — сердце Мартина было не каменным, даже не железным, — я потом расскажу. Вернешься, пойдем в бар, там и расскажу. Не знаю, как тебе, а мне точно выпить надо. Если хочешь, я тебя и с Зуэлем познакомлю. 

— Хочу, — упырь одарил его довольной улыбкой, — знаешь, чувак, может, дайны на тебя и не действуют, но я и без дайнов мегакрут, ага?

Глядя в закрывшуюся дверь ванной комнаты, в расписанную неприличными картинками дверь ванной комнаты, Мартин жалел, что отдал пистолет, внушал себе, что это у Занозы такой аутотренинг и не мог понять, почему же он не злится на засранца.

Злиться почему-то и не хотелось.

Вернулся Заноза в настроении чуть менее радужном, тихо фыркая, будто нанюхался чего-то едкого. С его обонянием, гель для душа, пожалуй, и правда мог оказаться резковатым. А Мартин с удивлением выяснил, что, оказывается, у грозного и опасного упыря волосы вьются мелким бесом. Сколько же усилий и средств для укладки нужно Занозе, чтоб скрывать этот факт?! А, с другой стороны, куда деваться? С такими белыми ангельскими кудряшками в нем ни на цур ни грозности, ни опасности? В таком виде ни стрелять, ни рычать нельзя, только сахарную вату рекламировать.

Главное вслух над упырякой не ржать, а то ведь пристрелит, и кудряшки не помешают.

Зато Заноза был чистым и одет не в рванину. Оказалось, что у них один размер — мартиновские шмотки сидели как родные. И хорошо, что сходились вкусы в одежде. Или предпочтения. Вкус — это для всяких там смокингов, а футболки и джинсы, они все одинаковые. То есть, в шкафу у Мартина они все были одинаковые — черные. В шкафу у Занозы, наверное, тоже. Где-нибудь там, где у него был шкаф с одеждой побольше, чем несколько полок в номере тарвудской таверны.