Не дышать он мог сколько угодно, пока не курил и не разговаривал. Но войти в комнату не получилось. Запах стоял стеной, и не обязательно было вдыхать его, чтобы чувствовать. Глаза слезились по-прежнему… Заноза стер слезы, посмотрел на кровавые разводы на руке. Хорошо же он теперь выглядел! Люди с пониманием относятся к размазавшейся подводке, но не к кровище вокруг глаз. Scheiße! И ведь он только что, буквально несколько минут назад, был в нормальном мире, с нормальными людьми, без всякой магии и долбаных, тупых суеверий!

С внутренней стороны двери покачивался деревянный крест. Просто две плашки, прибитые друг к другу двумя гвоздями. Это что? Чтоб он уж точно не мог войти в номер? Или, чтобы, войдя, не мог выйти и облез до скелета от невыносимого чесночного запаха? За кого она его принимает, эта дурочка? Хотя, наверное, она просто считает, что для вампира опасно все крестообразное. Ох и тяжко бы приходилось вампирам, будь оно так. Им и так, горемычным, нелегко приходится.

Нет, других вампиров, на которых действовали бы все тупые суеверия, Заноза не знал. Он и в этом был единственным и неповторимым. Но такой крест — это же профанация. Даже как-то обидно за идею.

Он машинально пересчитал чеснок. Все оказавшиеся в поле зрения головки. Их было восемьсот шестьдесят четыре. Это к вопросу о суевериях. Тупых. Другие вампиры не считают все одинаковые предметы, которые видят. И, спрашивается, ну нахрена ж Мигелю столько чеснока? Это что, особенность мексиканской кухни? Нет уж, только про Мексику сейчас вспоминать не надо! Хорошее настроение — залог безопасности всех живых в таверне. Многих из них было бы по-настоящему жаль прикончить.

Очень захотелось домой. Наверное, потому, что про Мексику, все-таки, вспомнил. Оттуда удалось вернуться. Так или иначе… непонятно как, но удалось. Значит, и отсюда получится. Но сейчас он не мог даже добраться до пульта управления порталами. Тот стоял в ближнем к двери углу, но Заноза, хоть и не думал, что чесночный запах и правда проест его плоть до костей, все равно не в силах был переступить порог комнаты.

Девочек бить нельзя, даже когда они сами напрашиваются — это было правило без исключений, усвоенное с самого детства. Посмертие внесло коррективы, выяснилось, что девочек нельзя бить, но можно убивать, и все равно, убить женщину Заноза мог только если она сама убивала его. Берана его не убивала. Берана… puta madre, напрашивалась. Но девочек бить нельзя.

Заноза тихо, зато от души выругался, снял с двери крест, дверь захлопнул, развернулся и принюхался.

Пахло чесноком. А еще миндальным маслом, воском, конским волосом и… Бераной. Ее особенным, лишь ей присущим запахом. Такой есть у каждого живого существа. Здесь, забитый чесночной вонью, он был почти неощутим, да и времени прошло немало, и, все-таки, взять след получилось. Ха! Заноза собрал на себя все суеверия, самые нелепые, самые идиотские, однако встречались среди них и полезные. В Алаатире ходили слухи, будто у него собачий нюх. В Алаатире про него ходило до черта разных слухов. Этот, один из немногих, был правдой.

Это был большой грех: вверить себя сеньоре Шиаюн, вместо того, чтобы полагаться на защиту Бога. Берана понимала, что это грех, но рассудила, что лучше быть живой грешницей, чем мертвой. Святой-то она не станет, если забудет, как сама по приказу вампира сняла крестик и образок, а вот умереть может очень даже запросто.

Сеньора Шиаюн пообещала, что защитит. Что любой вампир ничто перед ней, и даже любой демон. Да Берана и сама это знала. Вампира сеньора Шиаюн могла просто испепелить, а демоны, хоть бы и сам сеньор Мартин, потеряли бы голову от ее красоты и никогда не осмелились бы сделать ей что-нибудь плохое, наоборот, выполнили бы все, что она пожелает. Поэтому Берана ожидала появления вампира без страха, даже с нетерпением. Очень хотелось посмотреть, что сеньора Шиаюн с ним сделает. Как отомстит за нее.

Здесь, на последнем этаже башни Адмиралтейства, золотистой иглы, венчающей пик Генри, было пыльно и неухожено. Неуютно. Огромные окна не мыли много лет, так же как мраморный пол и мозаичные стены. Расставленные тут и там механизмы и столы с кнопками были поломаны, а обломки давно заросли паутиной. Говорили, что когда-то эти машины были сделаны из золота, серебра и драгоценных камней, зачарованы, и с их помощью управляли работой Порта. Очень глупо делать из золота и серебра, что-то, кроме украшений, которые носят хаос-навигаторы. Ведь ясно же, что все разломают и продадут. Представить себе Порт, как единое целое, как такую же, только огромную машину, управлявшуюся с помощью других машин, Берана не могла. Как им управлять? Можно брать дань с владельцев верфей, причалов и складов, с капитанов хаосшипов, ожидающих на рейде возможности пришвартоваться. Можно наказывать владельцев верфей, причалов и складов, которые не понимают, что дань все время растет. От трупов избавляться не трудно — Хаос, вот он, даже камень к ногам не надо привязывать. С капитанами так, конечно, нельзя, но и на них есть управа. В общем, так дела и делаются: портовые платят дань, капитаны платят дань, а Койот ее собирает. Койот прикрывает Порт от города, от Замка, у него какие-то там дела со Стражей и купцами, терки с шушвалью из Блошиного Тупика, он делает так, чтоб у портовых не было проблем с городскими и с Ее Темностью. Но Койот не управляет Портом, здесь все сами по себе.

Зачем нужны были эти машины? Глупые машины.

Скучно Беране не было. Она задавалась вопросами, чтобы скоротать время, но не скучала. Всегда умела ждать. Любой моряк умеет. И, в конце концов, в центре зала замерцали рубиновые блики, плеснуло темным, переливающимся шелком, и сеньора Шиаюн будто соткалась из призрачного света. Такая красивая и такая сильная, что Берана восхищенно улыбнулась.

Ни один вампир, ни один демон — никто не устоит перед ее покровительницей.

— Он уже в Порту, — сказала сеньора Шиаюн, — пойдем, нужно встретить его, пока он не убил еще кого-нибудь.

Она придирчиво осмотрела Берану с головы до ног. Не обидно, а так… как иногда Мигель смотрел, когда Берана просилась с ним на переговоры с поставщиками. У Мигеля со всеми были хорошие отношения, а хорошие отношения нужно поддерживать, поэтому переговоры хотя бы раз в месяц да устраивали. Собирались семьями. С танцами, вкусной едой и всякими интересными историями. Берана тогда надевала какое-нибудь нарядное платье, а Мигель вот так же на нее смотрел. Иногда отправлял переодеться. Но чаще одобрительно хмыкал и бурчал что-нибудь, вроде:

— Совсем красавица. С головой бы еще что-нибудь сделала.

Это он говорил не в том смысле, что у Бераны с головой плохо, а это ему дреды не нравились. Но что с ними сделаешь? Наголо, что ли, стричься? Вот еще! Столько трудов насмарку.

— Очень хорошо, девочка моя, — сказала сеньора Шиаюн. И продолжила, улыбаясь так, будто делилась с Бераной большим секретом: — мы ведь не хотим, чтобы вампир понял, что ты его ждешь, правда?

— Не хотим, сеньора Шиаюн. Я точно не хочу!

— Ну-ка, посмотри мне в глаза…

Берана не поняла зачем. Неужели сеньора Шиаюн ей не доверяет? Смириться с этим было никак нельзя, и она честно-пречестно уставилась в черные, веселые глаза, в глубине которых свивались золотые нити. Вроде тех змеек, что пробегают по тлеющим углям. Саламандры или кто они там?.. 

…Никак она не ожидала увидеть вампира в Порту. Специально же уехала на ночь подальше от таверны, от города. Городские сюда не ходят, нечего им тут! И вампир не должен был приходить. Он должен был бесноваться на пороге своей комнаты, а потом попросить какую-нибудь из служанок убрать чеснок, и тогда бы все поняли, что он вампир. И… ну, это бы ему не понравилось, а дальше Берана пока не думала. Потом бы она еще что-нибудь сделала. Главное, на глаза ему не попадаться, а так-то его часто в номере не бывает, можно делать, что угодно. Дверь открывается на раз-два.