— Славно... Славно. Теперь извлечение и доставка. Если желаете, могу все устроить. Попрошу Ходджсона, фермера, привезти их к вам. У него двое крепких сыновей-подростков.

Крис собрался было поблагодарить преподобного за его великодушие, но тот продолжал:

— Мне кажется, им надо немного заплатить за хлопоты, как вы считаете? Еще пятьдесят? — Мрачновато-злобная ухмылка не замедлила появиться. — Если вас не затруднит, выпишите чек. Пятьсот фунтов... пожалуйста.

Крис взял чековую книжку.

— Сумма поступает на счет...

— Выплачивается наличными... Банковский счет прихода закрыт. Всего хорошего.

Крис проводил взглядом преподобного Рида. Тот быстрым шагом вернулся в конюшню и захлопнул за собой дверь.

Чувствуя удовлетворение, Крис направился к Рут и Дэвиду, которые теперь медленно раскачивались из стороны в сторону на качелях.

— Купил, пап? — крикнул Дэвид.

— Безусловно.

Крис объяснил, что преподобному Риду пришлось звонить своему епископу, чтобы получить разрешение на продажу. Рут выслушала и расхохоталась.

— Что тут смешного, миссис Стейнфорт?

— Кому он звонил?

— Чертову епископу. Я сам дал ему монеты для автомата в баре.

— Крис, мы с Дэвидом наблюдали за преподобным, пока ты ждал у машины. Мы видели, как он подошел к бару и залпом выпил что-то весьма напоминающее три изрядные порции джина. Телефон был прямо рядом с ним. Он даже не прикоснулся к нему.

— Вот... прохвост. Бьюсь об заклад, что пополнятся не церковные фонды, а личные его преподобия Рида. Ну да ладно. Пушки нам привезут. И заполучили мы их по вполне сходной цене. — Он хлопнул в ладоши. — Пора возвращаться в поместье. Работы полно.

Они медленно проехали мимо выкрашенных белой краской деревенских домиков, миновали аут-баттервикский магазинчик. Тони Гейтман и Марк Фауст беседовали около входа и, увидев машину Стейнфортов, дружелюбно помахали руками. Крис, Рут и Дэвид тоже помахали им.

Крис заметил, что мужчины, один крупный, а другой маленький и тощий, все еще глядели им вслед, когда они выезжали из деревни.

Марк услышал тяжелый удар о берег. Брызги крови темными пятнами расползлись по бледному песку. Он поднял глаза.

На фоне луны промелькнули молотящие ночной воздух молочно-белые крылья совы, несущей в гнездо мышь. Он поежился. То ли сегодняшняя ночь была свежее, чем обычно, то ли все дело в нем самом.

Поступь событий, казалось, убыстряется.

Это были не просто «ощущения». Их чувствовали все в Аут-Баттервике. Они становились теперь такими сильными, что было трудно сидеть спокойно; непреодолимо хотелось вскочить на ноги и колобродить, как бедняга Бринли Фокс.

Не просто «ощущения». Марк также стал видеть разное.

И слышать разное. Слышал и теперь.

Марк Фауст сидел на дюне, футах в двадцати ниже длинной излучиной выгибался берег. Напротив него лежал морской форт. Прилив начинал свое долгое наступление.

Все выглядело совершенно не так, как он увидел это впервые, той штормовой декабрьской ночью. Когда Марк выкарабкался из волн прибоя, то был едва живым от пронизывающего насквозь холода. Он живо помнил те волны, перекатывавшиеся через его тело, словно локомотивы. В ту ночь он был куда ближе к смерти, чем к жизни. Его нос кровоточил от открывшейся раны после удара кулаком. Тот человек, вместе с остальными членами своей банды, теперь лежал на дне моря в «Мэри-Энн». Их туда отправил шестнадцатилетний Марк Фауст.

Море сверкало, когда на него падал лунный свет. На фоне неразборчивого шепота прибоя Марку снова послышался тот звук, который так ясно звучал давней декабрьской ночью. Металлические удары. Металлом по металлу, глубокий низкий звон, настолько низкий, что казалось, будто чувствуешь его животом, а не ушами...

Бух... бух... бух... бух...

«Бей в барабан, шкипер, — думал он, ковыляя прочь от моря той далекой ночью. — Продолжай бить в барабан».

Бог его знает как, но из трюма «Мэри-Энн», ржавеющей на океанском дне, снова донесся этот звук — мучительно медленный, ритмичный, словно биение сердца спящего великана.

Теперь по ночам Марк не знал покоя. Ему снились темные тела, распухшие от воды руки и ноги, голова без глаз; длинные, длинные, длинные белые волосы, плавающие вокруг лица в воде; утопленник, молотящий по стенам холодильника тем самым ломом. Бух... Бух...

Марк опустил руки между ног, взял пригоршню песка и стал с силой растирать им лицо. Кожа горела; песок казался холодным. Он начал тереть сильнее, и боль загнала кошмарные видения в глубь мозга.

Глухой грохот продолжался. Наверно, никто другой и не обратил бы на него внимания. Но Марк не мог не слышать его. Он отдавался в душе, доходил до самых глубин вечности.

«Я слышу тебя, шкипер... Ради Бога, что я должен сделать?»

Тони Гейтману уже в третий раз за вечер показалось, будто к нему в сад залезли воры.

Он сидел в столовой и, подняв глаза к часам на стене, увидел: ровно десять.

«Чертовы детишки», — тихо сказал он сам себе. Однако он знал, что никаких детей во дворе не было.

Пошатываясь, Тони встал, подошел к окну и посмотрел наружу.

Темнота — и только. Если бы ему действительно хотелось проверить, нет ли там кого, он бы вышел в сад за домом.

«Давай же, старый тупой дурак, бояться совершенно нечего».

«Нет есть чего, Тони, сынок, — проговорил голос здравого смысла в глубине его мозга. — Многого, очень многого следует бояться. Ты и сам это знаешь. Не выходи отсюда. Двери заперты, окна закрыты, просто опусти шторы и...»

«Господи... проклятая задняя дверь».

Недавно он выходил на улицу, чтобы опорожнить мусорную корзинку, и был уверен, что не запер дверь.

Сердце бешено застучало, и Тони поспешил из столовой в кухню, находившуюся в задней части бунгало. Дверь в сад была захлопнута, но не заперта.

Первым порывом было просто задвинуть щеколду и повернуть американский замок. Однако более сильное желание повлекло его к двери. Необходимо убедиться, что снаружи никого нет. Неодолимое влечение подчинило его. Если там что-то есть, то ему обязательно надо увидеть. Так, услышав грохот столкнувшихся машин, нельзя не оглянуться и не посмотреть, даже если увиденное заставит еще многие годы страдать от кошмаров.

Тони медленно приоткрывал заднюю дверь, и страх словно червь точил его.

Сразу за дверью ничего не было, лишь слабо блестели плиты внутреннего дворика. Он шагнул в сад и в темноте прошел до жаровни, крутя головой вправо и влево при каждом воображаемом шорохе или движении.

«Гейтман, ступай внутрь, — пронзал его мозг чистый, обнаженный страх. — Возвращайся. Запри двери. Прячься, прячься!»

Нет... Надо посмотреть. Если это они, то он должен увидеть.

Может, они больше не опасны. Может, то, через что они прошли, изменило их.

Тони близоруко всматривался в другой конец поляны. Ночь превратила все предметы в призрачные тени: деревья, кусты, столбы изгороди. Даже мерещилось, будто они подкрадываются ближе.

Возьми себя в руки, идиот. Там ничего нет. Они...

Господи...

Один из них прямо позади!

Сердце Гейтмана мучительно сжалось, и его чуть не стошнило от страха.

Он обернулся, чтобы увидеть того, кто сзади, — тот стоял, завернувшись в просторный саван. Тони попятился, зажав руками рот и пытаясь сдержать крик.

Фигура не двигалась. Подул ночной ветерок, и саван слегка колыхнулся.

Тони Гейтман судорожно вздохнул.

Идиот... Это всего лишь солнечный зонт. Он собственноручно сложил его сегодня днем, чтобы ветер не вырвал эту штуковину из земли.

И все равно нервы его сдали. Он неуверенно, ощупью вернулся в бунгало, захлопнул за собой дверь и задвинул щеколды — одну, вторую, третью, запер английский замок и трясущимися руками накинул дверную цепочку.

Так-то лучше.

Глубоко вдыхая, чтобы успокоить колотящееся сердце, Тони покопался в кухонном шкафчике, вытащил чайное полотенце и стер с лица и ладоней струящийся пот. Поправив очки, подошел к каждому окну, проверил, заперты ли они, и тщательно задернул занавески.