Крис вдыхал теплый летний воздух, пропитанный запахами каких-то полевых цветов, и прислушивался к приглушенному шепоту моря. Нынешний вечер оставил после себя ощущение раскованности и дружелюбия; Криса переполняло чувство удовлетворенности.

Предвкушение того, что через двадцать минут он скользнет в теплую кровать рядом с женой, лишь усиливало его благодушие.

После всех этих кружек пива и рюмок бренди он шел как во сне, убаюканный медленным ритмом собственных шагов и скрипом песчаной тропинки под подошвами. Впрочем, эти места вообще как-то расслабляюще действовали по вечерам. После дня напряженной работы сон накрывал тебя, будто волны какого-то необъятного черного океана, которые наступали и отступали, укачивали, наполняли благодатным отдыхом...

Крис зевнул.

Эх, улечься бы в какую-нибудь ложбинку, на уютный песочный матрас, и погрузиться в беспечный сон!..

Он снова зевнул.

Перед ним на дюне стояла одинокая фигура.

Крис вспомнил о своей политике безусловного братания с местными и специально свернул вправо по направлению к незнакомцу. Мужчина стоял к Крису спиной и неотрывно глядел на море.

Он просто перекинется по-соседски несколькими словами и пойдет дальше своей дорогой. Времени было уже около половины одиннадцатого, и Крису не хотелось надолго оставлять Рут и Дэвида в фургоне одних.

— Привет... Отличный вечер.

Крис поравнялся с человеком и посмотрел ему в лицо.

О Господь Всемогущий.

От неожиданности глаза у Криса округлились. Не мигая, он уставился на это лицо. Лицо? Нет... Никакое лицо не может так выглядеть.

Оно было круглым и совершенно белым. Ошеломляюще белым. Белым, как чистый лист бумаги, белым, как только что побеленная стена; белым, как молоко; белым, как тарелка; белым, как бог знает что.

Крис хотел было шарахнуться в сторону от этой штуки, оказавшейся на расстоянии вытянутой руки. И не смог. Что-то удерживало его на месте. Словно десятки рук схватили Криса за голову, за тело; казалось, они схватили его даже за сердце и так больно сжали, что Крис решил: оно сделает еще один неистовый удар и остановится — навеки.

Под лицом вроде бы что-то двигалось. Как будто пальцы или некое вялое животное копошилось под туго натянутым куском резины, от чего возникали и пропадали небольшие бугорки... Медленно.

Ничего больше не существовало во всем мире — кроме этого белого диска прямо перед ним. И этих глаз.

Глаз мертвой рыбы. Холодных, неподвижных.

В нижней трети белого лица образовалась щель. Рот раздвинулся, будто прорезанный бритвой. Там, тесно посаженные одна рядом с другой, двумя неровными рядами торчали ракушки. Иссиня-черные раковины моллюсков блестели в лунном свете. Позади них что-то неуклюже двигалось, свиваясь и распрямляясь.

В голове Криса возник назойливый образ рольмопсов[10]. Тот же темно-серый цвет; тот же серебристый испод. Оно без остановки влажно скручивалось и раскручивалось в провале рта.

Крис попытался зажмуриться, но тело больше ему не подчинялось.

Прогремел гром.

Только это был не гром, а оглушительный грохочущий голос. Кто-то орал на непонятном языке.

От Криса, похоже, чего-то требовали. Срочно. Настойчиво.

От этого его бедная голова чуть не раскололась пополам.

«Чего ты от меня хочешь? — в отчаянии подумал Крис. — Господи... Чего ты хочешь? Чего ты хочешь?»

Голос ревел.

Требовал... Требовал... Требовал...

Требовал чего, ради всего святого?

Господи... Уйди... Пожалуйста...

Если бы только он смог понять... Нет!

Острое чувство отвращения начисто лишило его способности мыслить здраво. Он испытывал только омерзение.

И вдруг все будто встало с ног на голову. Внезапно появилось какое-то манящее чувство, что-то до такой степени притягательное, что Крис невольно потянулся к белому диску. Ближе... Ближе... Коснуться этого плавно вздувающегося белого лица губами и...

Щелк!

Его реакция на лицо изменилась: отвращение, ненависть, омерзение, страх. Крису захотелось бежать. Господи, просто бежать. Пожалуйста...

Щелк!

Опять неприязнь исчезла и обернулась страстным желанием понять, о чем грохочет голос. Это так важно...

Щелк!

Отвращение захлестнуло Криса, словно поток гнилой воды хлынул из канализационной трубы.

Вдруг:

Тишина. Громовой вал, молотивший по его голове, смолк.

Белое лицо по-прежнему висело перед Крисом, мертвые рыбьи глаза смотрели прямо на него. Щель рта раздвинулась, и между двумя рядами зубов-моллюсков свесилась на сторону дохлая рыбина языка, поблескивая серебристой изнанкой в белесой слизи.

Лицо покрылось маленькими бугорками, которые начали набухать, будто морские анемоны, во время отлива сплошь покрывавшие скалы мясистой сыпью.

А потом эти вздутия, как анемоны, залитые морской водой, одно за другим раскрылись. Лицо зацвело, выпустив тысячи тонких колышущихся щупалец длиной не более спички.

Крис, оцепенев, глядел во все глаза, а громовой голос вновь породил приливную волну звуков, угрожая барабанным перепонкам.

Вдруг как будто что-то порвалось.

Крис отпрянул от белого лица и, кинувшись в сторону, побежал через дюны, напрягая все свои силы. Трава хлестала по ногам и рукам.

Белый диск неотступно мчался следом. Казалось, огромное белое лицо оседлало его плечи, словно кошмарный наездник, и едет на нем всего в нескольких дюймах от уха.

Голос продолжал греметь. Господи, что ему нужно?..

Справа от Криса возник край дюны и отвесный обрыв к берегу высотой футов в двадцать. Не замедляя бега, взметнув ногами фонтаны песка, Крис рванулся через высокую траву влево и снова выскочил на тропинку.

Лицо не отставало. Оно не собиралось отпускать его — никогда.

Громоподобный голос: он разорвет Крису череп, как бумажный пакет.

Поскользнувшись на пучке травы, Крис упал на руки и по инерции проехал лицом по песку, но тут же вскочил на ноги и бросился дальше. Каждый вздох причинял такую боль, что казалось, дыхательные пути разорвутся и вывернутся наизнанку — от гортани до легких.

Не останавливаться... Оно не должно меня поймать. Если лицо прикоснется ко мне...

Он понимал, что не сумеет этого вынести. Уж лучше обниматься с гниющим трупом. Если чудовищное лицо прильнет к нему, то сердце разорвется от ужаса, и он с воплем умрет прямо здесь, в дюнах.

Острая боль пронизывала тело Криса с головы до ног.

Он оглянулся. Его по-прежнему преследовало круглое белое лицо... гримасничающее шевелящимися отростками.

Крис снова глянул вперед.

И увидел, как кончается дюна...

...и начинается только один ночной воздух.

Он полетел вперед, потом вниз, и ноги оказались над головой.

Луна сорвалась с неба.

Крис даже не успел сгруппироваться перед тем, как грохнулся о берег двадцатью футами ниже.

Падающее тело остановилось мгновенно, но сознание, освободившись от удерживавшего его всадника, понеслось дальше, вниз... вниз...

Вниз, в вечные черные воды забвения.

22

— Обедать будешь? — Рут обняла Криса за талию.

— Умираю от голода.

— Тогда пошли. Где Дэвид?

Он бросил взгляд вдоль берега, и сверкающее солнце заставило его прищуриться.

— Минуту назад был вон там. У моря. Рут, тебе не кажется, что Дэвид в последнее время сам не свой? Я хочу сказать, не такой, каким был, когда мы жили в старом доме?

Рут улыбнулась.

— Ты имеешь в виду, что он в последние дни ничего не говорит о том, будто умеет летать?

— Он ведь был буквально помешан на полетах. Всем и каждому рассказывал, что умеет летать. А теперь... ни гу-гу. Последнее время стал совсем другим.

— И уже больше недели не просит надеть костюм Супермена, да и видео о Супермене совсем не смотрит.

— Как ты думаешь, в чем тут дело?

— Крис, я точно знаю, в чем дело.

вернуться

10

Рольмопс — скрученный кусок филе маринованной сельди. — Примеч. пер.