— Тащи, тащи назад! — кричали друг другу женщины с громким хохотом.

Что до меня, то я уверяю вас, мне было не до смеха; мне казалось, что меня растянули на целый дюйм, и я чувствовал сильную боль в коленях и плечах. Наконец женщины так расхохотались, что не могли удержать меня, и меня втащили в середину наших матросов, где я и постарался остаться. Некоторое время еще продолжались толкотня и драка, наконец толпа внесла меня в дом. Матросы купеческих кораблей вооружились кистенями и прочим оружием и заняли позицию на столах. Их было почти вдвое больше нас; они отчаянно сопротивлялись; бой был страшен.

Наши матросы вынуждены были прибегнуть к ножам. Вопли и проклятия, толчея и драка, тасканье друг друга за ворот и фехтование — все это отняло у меня на несколько минут всякое сознание; к тому же поднялась пыль, которая не только ослепляла, даже душила меня. Я начинал уже задыхаться, когда наши одержали верх; заметив это, хозяйка и бывшие в доме женщины затушили свечи, так что я не знал, где нахожусь. Однако матросы наши успели схватить каждый по противнику и вытащили их на улицу, где и повязали.

Теперь я снова попал в затруднительное положение. Сбитый с ног, измученный, я едва мог подняться на ноги и, не зная направления, в котором находился выход, пошел ощупью вдоль стены и достиг какой-то двери. В это время комната уже опустела, потому что женщины ушли из дома вслед за матросами. Я отпер дверь и очутился в маленькой боковой гостиной, где был разведен огонь, но не было свеч. Заметив свою ошибку, я хотел было воротиться, как вдруг кто-то сзади толкнул меня, и ключ щелкнул в замке. Признаюсь, оставшись один, я почувствовал сильную робость при мысли, что на меня обрушится мщение этих женщин.

Я считал смерть свою неизбежной и ожидал, что подобно Орфею, о котором где-то читал, буду разорван на части этими вакханками. Однако ж я вспомнил, что я офицер на службе его королевского величества и что долг мой, в случае надобности, жертвовать жизнью за короля и отечество. Я думал также о моей матушке, но мысль о ней печалила меня, и я постарался забыть ее и припомнить все, что читал о твердости и храбрости разных воинов в минуту, когда смерть глядела им в глаза. Я поглядел в замочную скважину и увидел, что свечи были зажжены снова и в комнате находились только женщины, болтавшие все сразу и совсем не думавшие обо мне. Через минуту или две в комнату вошла с улицы какая-то женщина, с черными волосами, распущенными по плечам, и с шляпкой в руке.

— А, — вскричала она, — они схватили моего мужа! Но черт меня побери, если я не упрятала там в гостиной мичмана; он займет его место.

Я чуть было не умер при виде этой женщины, в особенности заметив, что она вместе с другими подходит отворить дверь. Когда дверь открылась, я выхватил кинжал, решив умереть, как следует офицеру, и лишь только они вошли, я отступил в угол, молча размахивая кортиком.

— Хорошо, — вскричала женщина, взявшая меня в плен, — я люблю видеть бурю в луже. Посмотрите-ка на этого маленького сладкоежку — он прикидывается, будто хочет драться. Поди сюда, мой милый, ты принадлежишь мне.

— Никогда! — вскричал я с негодованием. — Держитесь подальше, или вам плохо будет, — и я направил против них кортик, — я офицер и джентльмен.

— Сэл, — закричала ненавистная женщина, — принеси щетку и ведро помоев; я вышибу из его рук этот кинжал.

— Нет, нет, — возразила другая, очень хорошенькая молодая женщина, — оставьте его мне, не бейте его. Он, право, очень миленький человек. Как вас зовут, мой милый?

— Мое имя Питер Симпл, — ответил я, — я королевский офицер. Так что подумайте о том, что хотите делать.

— Не бойтесь, Питер, вас никто не тронет; но вы не должны обнажать кортик против дам: это неприлично для офицера и джентльмена. Вложите его в ножны и будете умный мальчик.

— Я исполню вашу просьбу, — возразил я, — если вы обещаете отпустить меня без обиды.

— Обещаю — честное слово, Питер! Клянусь честью! Ну, довольно с вас этого?

— Да, — отвечал я, — если каждая из вас обещает то же.

— Клянемся честью! — закричали все.

Я этим довольствовался и, вложив в ножны кортик, готовился оставить комнату.

— Стой, Питер! — вскричала молодая женщина, принявшая мою сторону. — Ты должен поцеловать меня, прежде чем уйдешь.

— И меня, и нас всех, — закричали прочие женщины.

Я рассердился и хотел было снова обнажить кинжал, но они так стиснули меня, что не допустили до этого.

— Вспомните, вы клялись честью! — закричал я молодой женщине, стараясь вырваться.

— Честью, Питер! Бог с вами! Чем меньше мы станем говорить о моей чести, тем лучше.

— Но вы обещали отпустить меня, — сказал я, обращаясь к прочим.

— Мы и отпустим вас; но только вспомните, Питер, что вы офицер и джентльмен, не будете же вы так скупы, чтобы уйти, не угостив нас. Сколько у вас денег в кармане?

И, не дожидаясь ответа, одна из женщин полезла в мой карман и вынула оттуда кошелек, открыла его и высыпала деньги на стол.

— Эге! Питер, вы богаты, как еврей! — вскричала она, сосчитав тридцать шиллингов на стол. — Что вы даете нам?

— Все, что угодно, — отвечал я, — только отпустите меня.

— Хорошо, так мы потребуем галлон джину. Сэл, позови миссис Фланаган, пусть подаст нам галлон джипу и чистые стаканы.

Миссис Фланаган получила большую часть моих деденег и через минуту вернулась с джином и стаканами.

— Ну, Питер, мой голубчик, теперь за стол и давай пить.

— О нет, — возразил я, — возьмите мои деньги, пейте джин, но только, сделайте одолжение, позвольте мне уйти.

Но об этом они и слышать не хотели. Пришлось сесть с ними; джин был налит, и меня заставили выпить стакан, от которого я чуть не задохнулся. Однако ж это придало мне такой храбрости, что я вскоре почувствовал себя в состоянии победить их всех. Дверь в комнату находилась рядом с камином, и я заметил в нем между дровами кочергу, раскалившуюся докрасна. Я пожаловался, что мне холодно, хотя и чувствовал себя в горячке; мне позволили встать, чтоб погреть руки; приблизившись к камину, я схватил раскаленную кочергу и, размахивая ею над головой, бросился к двери.

Они вскочили, чтоб удержать меня, но я ткнул переднюю кочергой, и она с воплем полетела назад — кажется, я обжег ей нос. Воспользовавшись этой минутой, я выбежал на улицу, размахивая кочергой, между тем как женщины следовали за мной с криком и бранью. Я не перестал бежать и размахивать кочергой, пока, наконец, пот не полился с меня ручьем, а кочерга совершенно не остыла. Оглянувшись, я заметил, что нахожусь один.

Яостановился на углу, не зная, где нахожусь и что мне делать. Я чувствовал себя несчастным и раздумывал о плане действий, как вдруг из-за угла вышел один из наших квартирмейстеров, случайно забытый на берегу. Я узнал в нем одного из наших людей по пиджаку и соломенной шляпе и очень обрадовался. Я рассказал ему все, что случилось; он повел меня в один дом, где его знали и где мы были приняты хозяевами очень любезно. Хозяйка, по требованию квартирмейстера, подала нам пива, которое показалось мне очень недурным. Выпив кувшин, мы заснули в креслах. В семь часов квартирмейстер разбудил меня; мы взяли лодку и отправились на корабль.

По прибытии я представился старшему лейтенанту, рассказал ему свои приключения и показал кочергу, принесенную мною на борт. Он выслушал меня терпеливо и сказал:

— Что ж, мистер Симпл, в вашей семье вы, может быть, и дурак, но я на этот счет совсем другого мнения, а потому постарайтесь никогда не казаться глупым при мне. Эта кочерга доказывает мою правоту; если у вас хватает ума действовать себе на пользу, то я требую, чтоб его хватало и на пользу службы.