— Я думаю, — отвечал я улыбаясь.

— Но не мешайте мне присматривать за делом, мистер Симпл. Хоскинс, ты на полрумба уклонился от ветра — повороти к нему. Я того мнения, мистер Симпл, что капитан О'Брайен сделал не очень-то хороший выбор, поручив мою должность квартирмейстера Тому Олсону.

— Почему же, Суинберн? Он хороший, ревностный человек.

— Так, но имеет недостаток, который не всякий подметит. Сомневаюсь, чтоб он мог разглядеть верхушку грот-стеньги.

— Я этого не знал.

— А я знаю. Олсону нужно дослужить до пенсии, а потом… Вы видите, хирурги осматривают его и не замечают в нем ничего, хотя он слеп, как летучая мышь. Я желал бы иметь его в числе своих прислужников; он на это только и годится. Но, мне кажется, мистер Симпл, у нас будет дурная погода: месяц смотрит пасмурно, да и со звезд следовало бы, как со свечки, снять нагар. К утру надо будет взять два рифа на марселях. Вот уж пять часов! Я пойду теперь; я не ложился бы целую ночь, если б не дежурил половину первой и половину утренней вахты. Очень сожалею, мистер Симпл, о моей регулярной вахте. Привычка, что делать? Да еще не люблю стоячей кровати — и широко, и холодно. То ли дело койка! Доброй ночи, мистер Симпл.

— Доброй ночи, Суинберн.

Мы получили приказание идти с наибольшей скоростью. И О'Брайен плыл день и ночь, оставаясь на ногах до двух часов ночи. Погода благоприятствовала, и менее чем через месяц мы оставили за собой созвездие Ящерицы. С помощью попутного ветра миновали Плимут, поднялись вверх по Ла-Маншу и бросили якорь при Спитхеде.

Сделав визит адмиралу, О'Брайен отправился в город с депешами, а меня оставил командовать кораблем. Через три дня я получил от него письмо, в котором он извещал меня, что видел старшего лорда адмиралтейства. Он много расспрашивал о стоянке в Вест-Индии и похвалил за ревностную службу. «По этому поводу я тоже заговорил, — писал О'Брайен. — Я осмелился намекнуть его сиятельству, что, кажется, стою повышения. И так как нет заслуги больше жить среди неприятеля, то я не просил ходатайствовать за себя лорда Привиледжа, считая, что достаточно моих собственных заслуг. Его сиятельство отвечал очень милостиво, что лорд Привиледж его близкий приятель и приверженец правительства, и между прочим спросил, когда я намерен навестить его. Я отвечал, что теперь, наверное, не буду иметь чести засвидетельствовать свое почтение его сиятельству, пока не представится более благоприятный случай. Таким образом, надеюсь, что выйдет что-нибудь хорошее для меня из заблуждения сиятельных лордов, которых я, разумеется, не стану разуверять, потому что чувствую, что заслужил повышение. А действовать, ты знаешь, Питер, нужно по обстоятельствам — где шилом, где мылом».

Потом следовало заключение письма и приписка следующего содержания:

«Пожелай мне счастья, Питер. Я сию минуту получил письмо от его личного секретаря, извещающего, что я назначен на фрегат „Семирамида“, отправляющийся в Ост-Индию. Он совсем готов к отплытию и теперь только надо постараться взять тебя с собой, в чем я не сомневаюсь. Хоть все офицерские должности давно замещены, трудности устранятся, как только я упомяну о твоем родстве с лордом Привиледжем и пока все будут заблуждаться касательно его расположения ко мне».

Я искренне порадовался счастью О'Брайена. И твердо был уверен, что его повысят, ибо заслуги давали ему на то право. Но командовать таким прекрасным фрегатом, вероятно, было дано ему в предположении, что это доставит удовольствие моему дяде, который был не только первой опорой кабинета, но и полезным членом партии. Я не мог удержаться от улыбки при мысли об О'Брайене, чье желание исполнилось благодаря влиянию особы, ненавидящей его так сильно, как только может один человек ненавидеть другого. С нетерпением ожидал я другое письмо от О'Брайена, в котором, надеялся, он известит меня о моем назначении на «Семирамиду». Но, к несчастью, нам помешало неприятное совпадение обстоятельств.

О'Брайен не писал, а через два дня прибыл сам. Тотчас же отправился на «Семирамиду», огласил свое назначение и принял команду, еще не повидавшись со мной. Потом уже послал он на «Раттлснейк», приглашая меня к себе. Я приехал, и мы заперлись с ним в каюте фрегата.

— Питер, — сказал он, — я должен был поспешить объявить о моем назначении капитаном этого корабля, потому что, боюсь, дела наши идут плохо. Я приехал засвидетельствовать свое почтение адмиралу и терся в передней. Вдруг вижу: идет по коридору важно так твой дядя, лорд Привиледж. Его глаза встретились с моими. Он узнал меня тотчас же, и если они не извергнули пламени, то в них было что-то подобное. Он задал несколько вопросов одному из швейцаров и готовился отдать свою карточку, как назвали мое имя. Я прошел мимо него, вошел к старому лорду, поблагодарил за фрегат, выслушал от него тысячу комплиментов о моих заслугах в Вест-Индии, раскланялся и удалился. Я хотел было просить твоего назначения на «Семирамиду», но побоялся, что твое имя вызовет за собой имя лорда Привиледжа. Тем более, пока я тут сидел, принесли его карточку и положили на стол. Старший лорд, полагаю, вообразил, что его сиятельство пришел благодарить за отношение ко мне, и это сделало его еще учтивее. Я поклонился и уже выходил, как встретился на лестнице с лордом Привиледжем. Он злобно взглянул на меня. Он, разумеется, вошел тотчас после окончания моей аудиенции. Вместо того чтобы дожидаться последствий объяснения, я сел в почтовую карету, приехал сюда как можно скорее и вступил в должность. Я уверен, Питер, что если бы я сейчас не был на корабле, мое назначение отменили бы. И знаю также, что теперь, приняв команду, могу требовать военного суда, если вздумают у меня отнимать ее. Убежден, что адмиралтейство может все сделать, но оно остережется отступить от правил службы, даже ради лорда Привиледжа. Выйдя из портика адмиралтейства, я взглянул на небо и обрадовался, увидев низкие плотные облака. Значит, телеграф бездействуетnote 25. Иначе я бы опоздал. Теперь я отправляюсь на берег и рапортую адмиралу, что принял команду над «Семирамидой».

О'Брайен отправился на берег и был очень хорошо принят адмиралом. Тот объявил, что если ему нужно сделать какие-нибудь распоряжения, то надо торопиться, потому что, очень может быть, он завтра же получит приказ к отплытию. Известие пренеприятнейшее, так как я не видел возможности перебраться на корабль О'Брайена, даже если бы успел за такое короткое время поменяться с кем-нибудь из его офицеров. Я поспешил на борт «Семирамиды» и осведомился у офицеров, не желает ли кто перейти на «Раттлснейк». Но хоть им и не хотелось отправиться в Ост-Индию, однако они не захотели променять свой фрегат на бриг. И я вернулся ни с чем.

На следующее утро адмирал послал за О'Брайеном и сказал ему по секрету (это был тот самый адмирал, который принял О'Брайена, когда он бежал со мной из плена; он очень любил его), что случилась маленькая заминка насчет его назначения на «Семирамиду». Велено расплатиться с экипажем и осмотреть дно корабля, если капитан О'Брайен еще не принял над ним команды.

— Вы понимаете, что это значит? — спросил адмирал, желавший знать причину.

О'Брайен отвечал откровенно, что лорд Привиледж, благодаря которому он получил свое последнее назначение, прогневался на него. И так как во время своего визита к старшему лорду он видел, что к нему вошел лорд Привиледж, то не сомневался, что тот наговорил много дурного — этот человек очень мстительный

— Хорошо, — отвечал адмирал, — счастье, что вы уже приняли команду над кораблем. Теперь не могут отставить вас или отослать корабль на верфь без осмотра и требования с вашей стороны.

Так и вышло. Старший лорд, узнав, что О'Брайен принял начальство над кораблем, не пытался более отставить его и позволил фрегату отправиться по назначению. Но я потерял всякую надежду плавать вместе с О'Брайеном и в первый раз вынужден был с ним расстаться. Я проводил с ним все время, свободное от занятий по службе. О'Брайен тоже очень сожалел об этом, но делать было нечего.

вернуться

Note25

Во времена Марриета действовал световой телеграф.