— Боже мой, вы соображаете, что делаете? — Быстрыми шагами Джуд пересекла двор и выхватила из руки брата опасное оружие.

— Н-но, Джуд, Мак просто старался…

— Я понимаю, что он старался сделать. Иди в дом, Сэмми. Немедленно!

Никогда прежде Джуд не повышала на него голоса в гневе, и сейчас Сэмми прирос к месту, а от обиды его глаза стали наполняться слезами. Он взглянул на Долтона, но его друг, очевидно, был также поражен негодованием Джуд. Не найдя поддержки ни в растерянном взгляде Долтона, ни в недовольном виде сестры, он уныло поплелся к дому. В первый раз Джуд не сочувствовала брату и не пошла вслед за ним, чтобы смягчить обиду. Она повернулась к Долтону Макензи, и ее лицо пылало жаром, как раскаленные металлические оружейные гильзы.

Как вы посмели воспользоваться нашей доверчивостью и гостеприимством, чтобы вернуться и сделать… что-то вроде того, что вы делали сейчас? Я сказала вам, как отношусь к оружию и насилию, которое оно порождает, однако вы явились сюда за моей спиной и дали презренное орудие своего ремесла в руки такому мальчику, как Сэмми.

Долтон застыл. «Понятно, — с мрачным смирением подумал он, — то, чем я зарабатываю себе на жизнь, неизбежно вызывает осуждение. Нужно быть сумасшедшим, чтобы подумать, что можно найти каплю понимания мотивов моего поведения даже в таком сострадательном сердце, как у Джуд. Все сводится к одному: я зарабатываю на жизнь оружием, и она никогда-никогда не будет видеть во мне человека, способного делать что-либо иное».

— Я вовсе не собирался учить его заработать на жизнь оружейным стволом, Джуд. И он не мальчик, он вполне взрослый мужчина, мужчина, который расстроился, что вчера вечером не смог защитить свою сестру.

Об этом Джуд не подумала и на мгновение опешила, но только на мгновение. Ее тревога была слишком велика, а страх совершенно непреодолим, Джуд не могла остановиться и с яростью набросилась на Макензи:

— Причина не имеет значения. Дело в том, что Сэмми не способен постичь такое понятие, как насилие. Он видит в вас героя, способного появиться и отпугнуть негодяев. Вы дадите ему пистолет, и он будет думать, что может сделать то же самое. Только он не понимает, что они боялись вас из-за вашей репутации. Они заставят Сэмми выстрелить или убьют его. Он не оценивает последствий и не осознает, что если он прицелится и выстрелит, то может кого-нибудь ранить или убить. Неужели вы не понимаете, что делаете? Вы заставляете его отправиться в мир, порядков которого он не знает.

И тогда Долтон понял, понял все. Не он сам и не темные стороны его профессии так рассердили Джуд, она думала только о вреде, который может быть причинен ее брату, она только защищала, а не обвиняла. И что-то в глубине его души отозвалось на такую преданность.

— Сэмми — это все, что у меня есть, — закончила Джуд сердясь на себя за то, что ее голос слегка дрожал от переживаний. Она была потрясена, увидев Долтона у себя во дворе но еще большим ударом для нее было увидеть Сэмми с оружием с руке. Разве можно было ожидать, что она будет разумно мыслить? Разве могла она промолчать и не объяснить, чем вызвана ее паника? — Я не позволю вам снова принести в мой дом эту боль, — хрипло подытожила она.

Долтон не уклонился от пристального сверлящего взгляда Джуд, а лишь в полной растерянности смотрел на нее. Придя в ярость, Джуд Эймос просто преобразилась, С раскрасневшимися щеками, с глазами, потемневшими, как грозовые тучи, и волосами, шелковым водопадом ниспадавшими ей на плечи, она была невероятно волнующей. Как летний гром, она гремела от возмущения и наводила страх, разбрасывая вокруг себя электрические искры и электризуя воздух вокруг. Устоять против такого магнетического притяжения было совершенно невозможно, так что Долтон не стал и пытаться.

Обняв Джуд рукой за талию, он притянул ее и крепко прижал к себе. Она успела только коротко удивленно вскрикнуть, а затем, когда Долтон поцеловал ее, все связные мысли разлетелись. Дрожь пробежала по ней с головы до пят и обратно, добираясь до самых укромных мест, до мест, которые кричали, требуя его внимания. Кровь пульсировала у нее в груди, прижатой к его куртке, и Джуд, ощущая все его медные пуговицы, глупо подумала, не оставят ли они отметины у нее на теле, подобно тому как — она это чувствовала — его пальцы, нежно погружавшиеся ей в волосы, оставляют на ее сердце глубокие борозды.

— Я показал ему пистолет не для того, чтобы рассердить вас, — говорил Долтон, и Джуд чувствовала, как его губы шевелятся, произнося слова у самого ее рта, и изумлялась, что акт речи может быть таким же волнующим, как вкус поцелуя. — Я подумал, что вы здесь одна, а подобные люди рыщут повсюду. Сэмми попросил меня показать ему пистолет, и, я полагаю, дальше этого дело не зашло бы.

Безусловно, в этом был определенный смысл. Макензи проявил заботу о них единственным способом, который был ему известен. Джуд высказывала свои возражения словами — он знал, как положить конец угрозам с помощью ствола сорок пятого калибра. И постепенно из всех этих рассуждений на поверхность всплыла одна мысль — Долтон заботился о них.

Он приехал навестить их, потому что беспокоился. Он познакомил Сэмми с оружием, чтобы обеспечить им безопасность, несмотря на то, что самая большая угроза исходила от людей, вместе с которыми он работал. И точно так же самая большая угроза для Джуд исходила из ее слабости к Долтону. Джуд почувствовала, как остатки здравого смысла постепенно возвращаются к ней, давая время с неохотой принять все, что пришло. Заботился о них Долтон или нет, но быстро приближалось время, когда то, что он делал для заработка, вступит в конфликт с человеком, которым, как она поняла, он был на самом деле, и ее глупо раскрывшееся сердце и простодушная доверчивость ее брата окажутся как раз посередине. Как Джуд могла быть столь наивной, чтобы думать, что ни то ни другое не пострадает? Нагнув голову, Джуд спрятала ее под подбородком Долтона, все еще чувствуя, как он касается поцелуями ее волос, и в горько-сладостном удовольствии прикрыла глаза, потому что те желания, которые он пробуждал в ней, были неосуществимы и вели к безрассудству.