Агата не была здесь всю прошлую неделю и успела забыть, как влияет на нее пребывание в больнице. Молодые солдаты, лежавшие на койках в палатах и коридорах госпиталя, казались ей почти детьми, однако в глазах каждого из них она видела ужас. Они побывали, в пекле, где повидали смерть, и воспоминания об этом останутся у них навсегда.

Держа в руках тазик с горячей водой и марлевыми салфетками, Агата переходила от койки к койке. В другом конце палаты Клара Симпсон, молодая вдова, которая, кажется, приходилась родственницей миссис Трапп, кормила с ложки молчаливого паренька и шепотом уговаривала его поесть, тогда как у самой по щекам катились слезы.

Агата сделала вид, что не заметила этого. Все женщины, работавшие в госпитале – добровольцы и профессиональные медсестры, старались не обсуждать между собой безнадежные случаи: они боялись говорить о смерти вслух, чтобы не накликать беды.

– Солнечный лучик наконец-то заглянул и ко мне! – послышался радостный мужской голос за спиной Агаты, и она улыбнулась. Коллиз Тремейн был ее любимчиком среди пациентов: он обладал несомненным обаянием и мечтал стать музыкантом. Это было до того, как, надев военную форму, он ушел на войну, где ему снарядом раздробило руку.

Поговаривали, что ему совсем отнимут руку, но наблюдательный фельдшер, которого уже мутило от вида целой кучи ампутированных конечностей, сваленных у его ног, заметил, что у этого молодого солдатика левая рука все еще теплая и вздрагивает, когда ему делают укол.

– Пожалуй, стоит оставить ему руку, – заявил фельдшер. – По всей вероятности, она будет бесполезна, словно бревно, но он все-таки останется целым. – Потом он зашил раны и крепко привязал руку к лубку, по возможности подогнав друг к другу осколки кости.

Когда Коллиз очнулся после хирургической операции и понял, что отныне его левая рука лишь бесполезное украшение, он пришел в отчаяние и некоторое время лежал молча, неподвижно уставившись в потолок. Дотом его губы дрогнули в улыбке, и, взглянув на Агату, он сказал:

– Ничего не поделаешь. Придется мне теперь научиться играть на барабане.

Как сказал, так и сделал. Когда Агата увидела его в следующий раз, Коллиз сидел на койке, держа на коленях новый барабан вроде тех, с которыми маршируют на парадах.

Поощряемый товарищами по палате, он научился играть на барабане одной рукой, причем проворные пальцы правой руки с большой точностью управляли обеими барабанными палочками.

Когда Коллиз не играл, он все время вертел палочки между пальцами, чтобы научиться еще лучше управлять ими.

– Доброе утро, – сказала Агата и, не удержавшись, пошутила: – Ты бы поосторожнее вертел этими штуками в воздухе. Рядовой Соумс поклялся сжечь твои палочки, если одна из них снова стукнет его по носу.

– Соумс – обыватель, ему недоступно наслаждение тонким искусством игры на ударных инструментах, – заявил Коллиз и, улыбнувшись, добавил: – Я скучал по вам, ангелочек. – Он огляделся вокруг и прошептал: – Как насчет карт? Вы принесли их?

– Коллиз, я уже выиграла у тебя твой дом, твой скот и твоего первенца. Разве не довольно с тебя?

Коллиз откинулся на подушки.

– Возможно, я и сегодня проиграю, ну и что? Зато наблюдать за вами – одно удовольствие.

Агата присела на краешек койки.

– Ладно, но только одну партию, и после этого ты от меня отвяжешься. Не станешь просить дать тебе еще один шанс?

– Слово джентльмена.

Сунув руку в карман платья, Агата извлекла колоду карт, и Коллиз, продолжая улыбаться, уселся поудобнее, после чего сообщил:

– Дядюшка Далтон забирает меня к себе. Как ни странно, прежде он был не в восторге от моей идеи стать музыкантом и играть в оркестре театра «Друри-Лейн».

– Наверное, он не любитель театра?

– Думаю, он не любитель театра такого рода, – усмехнулся Коллиз.

Агата понятия не имела, что он имеет в виду, но тем не менее кивнула в знак согласия. Жизнь в Лондоне то и дело ставила ее в тупик, но она предпочитала этого не показывать.

– Коллиз, ты меня удивляешь. Зачем ты поднимаешь такую вульгарную тему в присутствии леди? – пророкотал за ее спиной незнакомый голос.

Агата быстро оглянулась: какой-то человек наклонился над ней так низко, что она сначала даже испугалась. Коллиз фыркнул:

– Дядя Далтон, позволь представить тебе миссис Эпплкуист, которая, я уверен, с удовольствием встала бы, если бы ты не нависал над ней.

Приняв эти слова за руководство к действию, Агата встала, и ее глаза оказались всего лишь на уровне галстука здоровяка Далтона.

– Рада познакомиться с вами, галстук дядюшки Далтона, – сдержанно произнесла она.

Услышав это, Коллиз фыркнул, но Агата не хотела поощрять его и вежливо подождала, пока ее слова дойдут до сознания Далтона.

– Извините, миссис Эпплкуист. Как я неловок! – Широкая грудь наконец отодвинулась, и Агата смогла посмотреть. Далтону в лицо.

Уже через секунду она была уверена, что большинство женщин сочли бы стоящего перед ней мужчину потрясающим, однако на ее чувства он не оказывал такого воздействия, как Саймон. И все же нельзя было отрицать, что широкие плечи и четкая линия подбородка обладают немалой привлекательностью, как и его глаза, серебристые, словно у волка.

Агата протянула руку.

– Ну вот, дядюшка Далтон, мы и познакомились.

– Моя фамилия Монморенси, а называть себя дядей Далтоном я позволяю только такому неотесанному парню, как Коллиз.

– Пожалуй, вы правы. А теперь я должна вернуться к своим обязанностям, господа. Агата обернулась. – Рада, что ты уезжаешь домой, Коллиз. Я буду очень скучать без тебя. – Она наклонилась и чмокнула его в щеку.

Коллиз улыбнулся:

– Вы должны приехать навестить нас, ангелочек, поэтому мы с дядей скоро пригласим вас и мистера Эпплкуиста, не так ли, дядя?

– С удовольствием, Коллиз, но мистеру Эпплкуисту может не понравиться, что ты называешь его жену всякими ласкательными именами…

– Напротив, считаю, он будет только рад…

Оставив дядю с племянником спорить, Агата еще раз кивнула обоим и отправилась к следующему пациенту.

Войдя в клуб, служивший прикрытием, Саймон небрежно кивнул стоявшему в дверях Стаббсу. Проходя через главный зал клуба, он мысленно отметил, что за столиком нет ни души.

Через малозаметный служебный вход Саймон прошел в помещение «Клуба лжецов», где трое его людей сгрудились вокруг карты, разложенной на столе, а четвертый сидел в углу и писал отчет. Затем он открыл дверь в офис, который занимал Джекем.

Настоящий офис Саймона был строго засекречен, и о том, как в него проникнуть, знали всего несколько человек, одним из которых был Джеймс Каннингтон.

Когда Саймон с досадой швырнул на вешалку шляпу и плащ, Джекем с удивлением взглянул на него.

– Привет, старина, – осторожно произнес он. – Есть что-нибудь новенькое?

– После выступлений заклинательницы змей у нас появилось шесть новых клиентов. Курт сказал, что выросла цена на баранину и теперь ему нужен еще один парнишка для всякой грязной работы на кухне. Еще заходил этот тщедушный Фиблс, сказал, что у него есть кое-что для тебя.

Саймон насторожился. Фиблса он задействовал в деле Джеймса и ему, единственному человеку, сообщил о том, что кое-кого разыскивает.

Вскоре ловкому карманнику удалось получить информацию о банковском счете Джеймса, и теперь он наблюдал за некоторыми заведениями на случай появления там этого человека.

Усевшись на диван, Саймон потянулся.

– Он сказал, где его искать?

– Сегодня он будет работать на улице перед нашим зданием, но я велел ему не запускать руки в карманы наших клиентов. Пусть уж лучше они оставят свои денежки у нас в клубе.

– Тут ты прав. – Саймон кивнул. – Пойду поищу его сам. Думаю, это не займет много времени.

Выйдя из клуба, Саймон вскоре наткнулся на Фиблса, который с отсутствующим видом подпирал спиной уличный фонарь, отыскивая глазами жертву среди прохожих.