— А почему?

— Вам нужно, чтобы я назвал причины? — Стеттон начинал чувствовать некоторое раздражение. — Вы — женщина и в затруднении. А я — мужчина.

Алина, улыбнувшись, подошла к нему ближе:

— Не сердитесь на меня. Если я задаю вопросы, то лишь потому, что по опыту знаю, насколько они необходимы. Значит, вы совершенно бескорыстны?

— Да, уверяю вас…

Алина подошла еще ближе, все еще улыбаясь. Ее глаза смотрели прямо на Стеттона так же, как вечером, не то с призывом, не то с вызовом. Было нечто такое в их глубине, что пугало его. Ему хотелось отвести глаза, но он не мог. Женщина, подойдя к нему вплотную, пробормотала:

— Совсем бескорыстны?

— Нет! — вдруг взорвался он и, схватив женщину за руку, крепко стиснул ее. — Нет!

— А, значит, в вас все-таки есть живая душа! Я начала было сомневаться. Возможно, после всего… Но на что вы рассчитывали?

— А что вы дадите? — откликнулся Стеттон, поощренный ее тоном. Он все еще держал ее за руку.

— Я не даю, — сказала Алина, продолжая улыбаться, — я плачу… всегда.

Теперь она была совсем рядом. Он мог бы почувствовать ее дыхание на своем лице. Ее губы раздвинула улыбка, но прекрасные глаза оставались холодными, а Стеттон ощущал непреодолимое желание увидеть в них теплый отклик. В то же время он чувствовал какое-то странное беспокойство; было что-то пугающее в том пристальном, неподвижном взгляде, который, казалось, взвешивал его на каких-то тайных весах.

— Вы можете верить мне, — сказал он дрожащим голосом и поднес ее руку к губам.

Она отняла руку и села на край кровати:

— Ну что ж, об этом мы можем поговорить позже, когда вы заслужите такое право. Но я должна еще кое-что сказать вам, месье Стеттон.

Повисла пауза.

— Предложив мне вашу защиту, месье, вы навлекли на себя большую опасность, — продолжала она. — Вы нашли меня в женском монастыре. Я ушла в него не от мира, а от мужчины. Не буду говорить почему, но мы с ним — враги. — Серо-голубые глаза вспыхнули, ярко и беспощадно. — Если вы поможете мне, он станет и вашим врагом тоже, а он — человек опасный. Больше года он разыскивал меня, и, хотя я воображала, что надежно укрыта в женском монастыре, я ошибалась. Каким-то образом он выследил меня в Фазилике; две недели назад, случайно посмотрев в окно, я увидела его, идущего по улице. — Вот почему я хочу принять вашу помощь; мы должны покинуть Фазилику немедленно. Если он найдет меня, то убьет, если… — Она остановилась, многозначительно глядя на молодого человека.

— Но кто этот человек? — спросил Стеттон пересохшими губами. Плата для него оказалась все же слишком дорогой.

— Что до имени, то его я вам сообщить не могу. Разве недостаточно того, что я его ненавижу? — Алина, прищурившись, смотрела на него. — Если вас это не устраивает, можете оставить меня.

— Но кто он? — повторил свой вопрос Стеттон, который, подобно всем людям, кроме разве что героев романов, терпеть не мог тайн. Кроме того, напомнила о себе присущая ему осторожность. — Если он найдет нас…

Серо-голубые глаза вспыхнули презрением.

— О, если я не стою волнений… — Тут она слегка к нему прижалась. — Что ж, месье. Я полагала, вы храбрый. Значит, я ошибалась? — Она улыбнулась.

Стеттон смотрел на нее, и его осторожность таяла.

— Скажите мне, что надо делать, — сказал он.

— Вы поможете мне?

— Да.

— Это опасно.

— Я к этому готов.

— О! — вскричала вдруг Алина и вскочила на ноги. — Если вы убьете его, Стеттон, я полюблю вас! Но — подождите, давайте уточним. Я должна знать, на что вы рассчитываете.

— Мои глаза должны сказать вам об этом.

— Они говорят, но… говорят слишком мало.

— В них любовь.

— Этого недостаточно.

Слова были сказаны настолько мимоходом, что Стеттон не понял их… вернее, не понял бы, если бы не значительность тона и взгляда Алины. Именно эта значительность заставила его сперва заколебаться, а затем решиться.

Возможно, вас удивило его решение, но не больше, чем его самого.

Если бы он услышал только слова Алины Солини — их прямолинейность, шокирующую определенность — и не услышал, не увидел ничего больше, то она потеряла бы для него все свое очарование, которое заключалось в поразительном взгляде, в мягких бархатных интонациях, легких движениях рук и плеч, возбуждающих, завораживающих, рассчитанных на то, чтобы зажечь огонь в крови любого мужчины и при этом отвлечь его от мыслей об осторожности или грядущей расплате.

Совсем не словами Клеопатра убедила Антония бросить империю и остаться с ней. Слова никогда не были оружием красивой женщины, да и не должны быть им.

Алина Солини понимала это — она прекрасно сознавала свою власть и источник этой власти.

Ричард Стеттон смотрел на нее. Молодой, тщеславный, впечатлительный, он встретил ее взгляд и растерялся. Хотя смысл ее слов был ему ясен, надо отдать должное его врожденной осторожности, на какое-то мгновение он все же заколебался.

Существуют некие вещи, которые на первый взгляд представляются нам бесценными, хотя, по сути дела, это — дешевка. Нечто подобное произошло со Стеттоном.

Он сказал:

— Недостаточно того, что я люблю вас?

— Нет, не это, — опять с улыбкой Алина протянула к нему руку, потом снова уронила ее. — Здесь не может быть двойного толкования, месье. Вы подумали, что я предлагаю вам себя? Возможно, но сначала я должна знать, что вы за это попросите.

Стеттон смотрел на нее и ни о чем не мог думать, только смотрел. А потом неосторожно выпалил:

— Я прошу вас выйти за меня замуж, мадемуазель.

— Ах!

Этот вскрик, нежный и дразнящий, окончательно свел с ума молодого человека. Он схватил ее за руку, совсем близко придвинулся к ней и заглянул ей в глаза. Их взгляды скрестились, словно в страстном объятии.

— Скажите «да»… — зашептал он. — Я прошу вас выйти за меня замуж… Скажите «да». Хоть что-нибудь!

Скажите мне!

— Да, да, да!

В этих коротких восклицаниях были сразу и ласка, и обещание, и нежность, и покорность. На глаза Стеттона вдруг навернулись слезы, он ласково обвил ее руками и долго-долго держал в своих объятиях. Смотреть на нее было музыкой; касаться ее — песней любви.

Говорить он не мог. Минуты две он хранил молчание, чувствуя себя потрясенным наплывом эмоций, странных и сладких, но почему-то… неудовлетворенным. Он слегка отодвинулся от нее и неожиданно потребовал:

— Когда?

В ответ на это проявление страсти на губах Алины появилась легкая улыбка.

— Вам придется подождать.

— Подождать?

— Да. Разве я не сказала, что у меня есть враг? Вы говорите, что любите меня; просите меня выйти за вас замуж. Но мы не можем сделать все сразу. Вы должны осознать, что я в опасности, что первым делом я должна бежать отсюда…

— Ваше счастье — это мое счастье.

Алина бросила на него быстрый взгляд:

— Благодарю вас. Итак… мы в опасности. Но вы не должны заблуждаться. Я не сказала, что люблю вас… хотя… возможно, со временем. Вы предложили мне свою поддержку, я согласилась выйти за вас замуж; пока что это все… это лишь сделка. Сначала следует подумать о нашей безопасности.

— Ну что ж… — Отступив на шаг, Стеттон не сводил с нее глаз. — Что нам делать?

— Мы должны покинуть Фазилику.

— Куда вы хотите направиться?

— Куда-нибудь… постойте. — Алина остановилась, казалось размышляя. — В Варшаву. Да, в Варшаву. Это самое лучшее.

— Но как мы туда попадем? — возразил Стеттон. — Все вокруг, вся страна — одно сплошное поле битвы. На самом деле… — молодой человек остановился, осененный внезапной мыслью, — вам могут не позволить покинуть город.

— Кто именно?

— Турецкая полиция. Оказавшись однажды в ее власти, не так-то просто от нее избавиться. Хотя с союзниками… Да, слава богу, они есть! Я увижусь с генералом Нирзанном. Он командует фрейзарами, которые присоединились к туркам на время осады города. Он даст мне паспорта… я уверен в этом.

— Вы с ним знакомы?