Я должна сказать или слишком много, или слишком мало, я предпочитаю последнее, поэтому постараюсь быть немногословной.

В нескольких словах — я не могу выйти за Вас замуж.

Ваше Высочество знает, что я не написала бы это без причины, и веской причины. Простите меня за то, что я не называю ее.

К тому времени, когда Вы будете читать это письмо, я покину Маризи и никогда Вас больше не увижу. Ах, Мишель, — могу ли я назвать Вас так еще раз или уже нет? — я думала, что первое письмо, которое я напишу Вам, будет совершенно иным.

Ничего больше сказать не могу — Adieu[7].

Алина Солини».

Генерал перечитал письмо трижды и с каждым разом хмурился все более.

Не то чтобы он обнаружил в нем какую-то ошибку, напротив, он счел его безукоризненным. Но почему Алина так упорно настаивала, чтобы он не читал его до утра?

Генерал не понимал этого. И снова перечитал письмо.

Решительно в нем не было ничего такого, что объяснило бы столь странное требование.

«Но что из этого? — пожал он плечами. — Письмо есть, этого достаточно, вполне достаточно». Он вложил его в конверт, прошелся языком по клеевой полоске и запечатал конверт.

Потом нажал на звонок, находившийся на стене возле стола.

Но тут же спохватился, что этого не следует делать, что он должен сдать письмо на почту сам.

Когда мгновением позже появился слуга, генерал отпустил его, сказав, что должен сам исполнить это дело.

Потом поднялся, взял пальто и шляпу, вышел на улицу и опустил письмо в ближайший почтовый ящик.

Услышав, как оно упало на дно почтового ящика, генерал удовлетворенно вздохнул и направился обратно во дворец.

К тому времени, когда он добрался до своей комнаты, оставалась буквально минута до десяти. Сбросив в кресло пальто и шляпу, он тут же поспешил в апартаменты принца, находившиеся этажом ниже в том коридоре, который мы уже видели дважды. Генерал, как придворный, имел привилегию входить в священные покои, и обычно входил туда, слегка расправив плечи.

Принц, как ему показалось, пребывал в наилучшем расположении духа. Когда вошел генерал, он был занят с де Майдом, своим секретарем, но вскоре они закончили, и де Майд собрался уходить.

Генерал Нирзанн демонстративно посторонился, чтобы пропустить его. Он недолюбливал де Майда и при каждом удобном случае демонстрировал это.

— Я смотрю, вы сегодня пунктуальны, Нирзанн, — заметил принц, когда за удалившимся секретарем закрылась дверь.

— Разве я не всегда пунктуален, ваше высочество?

— Полагаю, всегда. Дело в том, мой дорогой генерал, что у вас так много добродетелей, что их трудно запомнить.

Генерал вежливо улыбнулся на эту маленькую шутку принца.

— Ваше высочество, вы очень добры, если помните хотя бы одну из них, — ответил он, именно так и думая.

— Вы никогда не станете придворным льстецом, Нирзанн, вы для этого слишком неловки, — засмеялся принц, усаживаясь в свое кресло и приглашая генерала сесть в кресло по другую сторону стола.

— Но давайте к делу. Вы, конечно, знаете, чего я от вас хочу?

— Могу догадаться.

— Уверен. Вы доставите мое формальное предложение вашей кузине. — Принц привел в порядок бумаги на своем столе. — Мы с де Майдом поработали над ним.

Я думаю, мы оформили все в надлежащем виде, но нужно еще кое-что вписать. Для начала, как имя ее отца?

Понимая, что фарс должен быть доигран, генерал после короткого колебания ответил:

— Николас… Николас Солини.

Принц что-то записал:

— А матери?

— Я… видите ли, я не знаю… — пробормотал генерал, — то есть я забыл фамилию ее семьи. А имя ее такое же, как у моей кузины — Алина.

Принц снова записал. Потом поднял глаза и нахмурился:

— Теперь об ее имениях под Варшавой. Вы говорили, что они больше не на ее имени?

— Да, ваше высочество.

— Тогда, я думаю, вполне можно считать, что ее резиденция находится здесь, — заметил принц. — Давайте посмотрим, что получилось. — Он с минуту смотрел в бумагу, потом начал читать вслух: — «Мадемуазель Алине Солини, Маризи, дочери Николаса Солини, Варшава, и его жены Алины от Мишеля Вильяма Феодора Альберта Кеффа, принца Маризи, герцога Жернан, кавалера ордена Местаниз. Его Высочество настоящим…»

Генерал уважительно выслушал созданный принцем довольно длинный документ от начала до конца.

Когда-то в этой же самой комнате генералу был прочитан такой же документ — много лет тому назад.

Когда эта мысль пришла ему в голову, он невольно поднял взгляд на портрет, висевший над камином, — портрет женщины около тридцати лет, с темными волосами и серьезными глазами.

«Она бы поблагодарила меня, — подумал генерал, — если бы могла. Как хорошо, что мадемуазель Солини не заняла ее место».

— Вы сейчас же отнесете это мадемуазель Солини, — распорядился принц. — Я хочу, чтобы все подготовительные мероприятия были проведены без задержек, чтобы оглашение состоялось как можно скорее. Вы поведете дело. Конечно, со всеми надлежащими формальностями.

Понимаете, Нирзанн, я горю желанием ускорить все церемонии.

Генерал постарался улыбнуться:

— Вполне могу это понять, ваше высочество.

— Да. Поскольку вы — единственный родственник мадемуазель Солини, то вы будете исполнять обязанности в этом качестве во время свадьбы. И пока я не забыл, у меня для вас есть маленький презент.

Принц выдвинул ящик стола, вынул оттуда небольшую коробочку слоновой кости, открыл ее и показал золотой крест на желто-зеленой ленте.

— Ваш Крест Бата, генерал. Вот, позвольте мне… Что?

В чем дело?

— Я… я… ничего, ваше высочество. — Мгновенная судорога боли исказила лицо генерала. — Это… Я что-то почувствовал… уже проходит.

— Вот что значит не обедать дома, — с улыбкой сказал принц. — Вы сами знаете вашу слабость, генерал.

— Уже проходит, — повторил генерал, которому, кажется, стало легче. — Ваше высочество, простите меня… я бы не… в вашем присутствии…

— Силы небесные! — смеясь, прервал его принц. — Не извиняйтесь! Несварение желудка несовместимо с уважением к принцам.

— Вы, ваше высочество, как всегда, добры. — Генерал встал. — Я готов отправиться с вашим… э… поручением, если вашему высочеству угодно. Если там что-нибудь…

Голос генерала вдруг прервался, черты его лица опять исказились болью. На сей раз длилось это вдвое дольше.

— Что?! — опять вскричал принц, глядя на него с внезапной жалостью.

Генерал, ослабев, опустился в кресло, его остановившиеся глаза были широко открыты, губы дрожали.

Принц поспешно подошел к нему, тревожно воскликнув:

— Что с вами, Нирзанн? Вы заболели? В чем дело?

— Я не знаю, ваше высочество. — Казалось, генералу трудно говорить, он попытался встать на ноги, но опять упал в кресло. — Может быть… если я… если я…

И вдруг, совершенно неожиданно, с его губ сорвался крик боли — крик боли человека, переживающего предсмертные муки.

— Помогите! — вскричал он, опять пытаясь подняться. — Ради бога, спасите, помогите мне!

Все произошло так внезапно, что какое-то мгновение принц стоял как парализованный. Но в следующий момент он уже звонил в звонок на столе, вызывая слугу.

Потом принц опять подскочил к генералу и попытался поддержать его, медленно сползающего с кресла на пол.

На крик принца в комнату ворвались двое или трое слуг. Одного он послал за водой, другого за врачом, а третий помогал ему поддерживать генерала.

Это было все, чем они могли помочь несчастному.

Генерал изо всех сил боролся с приступами накатывавшей боли, и все-таки его страдальческие крики разносились по всему дворцу и были слышны даже на улице.

Ворвались другие слуги и домочадцы с воплями удивления и ужаса. Кругом царили шум и суматоха. Все решили, что принца убивают.

Прибежал запыхавшийся де Майд, предложивший занять место принца возле Нирзанна, но принц покачал головой и крикнул: