– Она пропала, машина пропала… она должна была быть здесь, но ее нет… Мы перегородили на хрен все дороги, какие тут есть, но она просто растворилась в воздухе… Я не знаю, что делать. – У Мирьи был усталый голос. – Мать мальчика сидит в моей машине, я поговорю с ней…

Полицейские в автобусе сидели тихо. Когда радио замолчало, они собрались вокруг лежащей на столе карты. Буссе Норлинг вел пальцем по шоссе номер восемьдесят шесть.

– Если дорогу перегородили тут и тут… машина никак не могла исчезнуть, – сказал он. – Очевидно, она свернула в какой-нибудь гараж в Бекке или Бьеллсте… или поехала по какой-нибудь лесовозной дороге, но это черт знает как странно.

– Они куда-нибудь да приедут, – заметила Сонья Раск.

– Мне одному кажется, что машину угнала Викки Беннет? – осторожно спросил Буссе.

Стук капель по крыше стал реже, но вода все так же лилась потоками по окнам автобуса.

Сонья села за ноутбук, вошла во внутреннюю полицейскую сеть и стала проверять базы подозреваемых и находящиеся в производстве дела о злоупотреблении опекунством.

– В девяти случаях из десяти… – начал Гуннарссон, откинувшись на спинку стула и чистя банан, – затруднения подобного рода разрешаются сами собой… Я так думаю, она сидела в машине со своим мужиком, они поругались; наконец он решил, что с него хватит, высадил ее на обочину и уехал.

– Она не замужем, – напомнила Сонья.

– По статистике, – продолжал Гуннарссон тем же менторским тоном, – большинство детей в Швеции рождается вне брака…

– Вот, – перебила его Сонья. – Пиа Абрахамссон ходатайствовала о личном опекунстве над своим сыном Данте, а отец пытался обжаловать…

– Значит, мы теряем связь с Викки Беннет? – спросил Буссе.

– Попробуйте сначала связаться с отцом, – предложил Йона.

– Я займусь этим, – вызвалась Сонья и ушла в глубь автобуса. Йона спросил:

– А что было под окном Викки Беннет?

– На земле – ничего, но мы нашли отпечатки и следы свернувшейся крови на подоконнике и на внешней стороны рамы, – ответил один из криминалистов.

– А на опушке?

– Мы не все успели осмотреть – пошел дождь.

– Но Викки, скорее всего, побежала прямо в лес, – задумчиво проговорил комиссар.

Он взглянул на Буссе Норлинга, сидевшего на старом стуле. Буссе согнулся над картой с циркулем, воткнул острие в Бригиттагорден и очертил круг.

– Машину угнала не она, – заявил Гуннарссон. – Черт возьми, невозможно три часа идти по лесу до восемьдесят шестого шоссе, а потом по самому шоссе, пока…

– Но в ночное время ориентироваться нелегко… так что она могла идти и три часа, – заметил Буссе.

Он пальцем прочертил на карте полукруг: с востока от болотистой местности – наискосок на север. Йона сказал:

– Тогда время сходится.

– Отец Данте сейчас на Тенерифе, – крикнула Сонья из хвоста автобуса.

Улле Гуннарссон тихо выругался, подошел к рации и вызвал Мирью Златнек.

– Это Гуннарссон. Вы сняли свидетельские показания у матери?

– Да, я…

– Получили какие-нибудь особые приметы?

– Это было нелегко. Мать тонет в эмоциях и не может дать связную картину. – Мирья шумно выдохнула. – Она страшно нервничает, говорит про скелет с нитками из рук, скелет вышел из леса. Девочка с окровавленным лицом, девочка с ветками вместо рук…

– Но она говорит – “девочка”?

– Я записала ее показания, но она говорит такие странные вещи… Ей надо успокоиться, только тогда она расскажет нам что-нибудь как следует…

– Но она упомянула какую-то девочку? – медленно проговорил Гуннарссон.

– Да… несколько раз.

Йона остановил машину возле заграждения на триста тридцатом шоссе, поздоровался с полицейскими, предъявил удостоверение и поехал дальше вдоль Индальсэльвен.

Комиссар уже знал, что воспитанниц Бригиттагордена временно поселили в гостинице “Ибис”. Куратор Даниель Грим лежит в отделении скорой психиатрической помощи в больнице лена; заведующая, Маргот Лундин, находится у себя дома в Тимро, а Фадуумо Ахмед, который, когда требовалось, работал в Бригиттагордене санитаром, сейчас в отпуске и гостит у своих родителей в Венерсборге.

Сержант Мирья Златнек сказала, что Пиа Абрахамссон не устает твердить – она видела худенькую девочку с забинтованными руками. После этого стало ясно, что машину, в которой сидел малыш, угнала именно Викки Беннет.

– Какая-то загадка. Почему она не угодила в засаду на дороге? – сказал Буссе Норлинг.

В воздух подняли вертолет, но машины нигде не было – ни в поселке, ни на лесовозных дорогах.

Нет тут никакой загадки, подумал Йона. Девочке просто удалось спрятаться, не доезжая до полицейской засады.

Но где?

Она должна знать кого-то из жителей Индаля, кого-то, у кого есть гараж.

Комиссар потребовал, чтобы ему дали поговорить с воспитанницами, в присутствии детского психолога и опекуна из Службы помощи жертвам преступления. Комиссар обдумывал детали первого собрания, когда Гуннарссон вернул двух девчонок, убежавших в лес. Маленькая рыжая девочка смотрела телевизор и билась головой о стену. Девочка по имени Инди припомнила, что закрытые руками глаза как-то связаны с Викки, а потом, сообразив, что Викки пропала, девчонки стали кричать, перебивая друг друга. Некоторые воспитанницы утверждали, что она уснула, приняв слишком большую дозу стесолида. Альмира сплюнула на пол, Инди принялась тереть лицо и испачкала руки голубыми тенями с век.

Йона подумал: там было что-то с Туулой. Рыжей девочкой с белесыми ресницами и в розовых спортивных штанах. Сначала она крикнула, чтобы прочие замолчали, но она сказала еще что-то, пока девочки пытались перекричать друг друга.

Туула сказала, что Викки улизнула к своему хахалю.

Двухзвездочная гостиница “Ибис” располагалась на Тредгордсгатан, недалеко от сундсвалльского полицейского участка. Она была из тех гостиниц, где пахнет пылесосом, ковриками и застарелым сигаретным дымом. Фасад покрывала выкрашенная кремовой краской жесть. На стойке администратора – глубокая чаша с леденцами. Полиция переселила воспитанниц из Бригиттагордена в пять смежных номеров; в коридоре дежурили двое полицейских в форме.

Йона широко шагал по истертому полу.

Возле одной из дверей его ждала психолог Лиса Ерн. Темная челка с проседью, узкие губы нервно сжаты. Йона спросил:

– Туула уже здесь?

– Да, здесь…

Комиссар взялся за ручку двери, но Лиса сказала:

– Постойте! Насколько я поняла, вы находитесь здесь как наблюдатель от Государственной уголовной полиции и…

– Жизнь малыша под угрозой, – перебил комиссар.

– Туула почти ничего не говорит… Я как детский психолог рекомендую, к сожалению, подождать, пока она не проявит инициативу и сама не заговорит о том, что произошло..

– На это у нас нет времени. – И Йона снова взялся за ручку.

– Подождите, я… Очень важно быть на одной волне с ребенком. Не обвинять, не обращаться как с больным…

Йона открыл дверь и вошел в номер. Туула Лехти сидела на стуле, спиной к окнам. Совсем маленькая, всего двенадцать лет. Спортивный костюм, кроссовки.

Между пластинами жалюзи виднелись улица со стоящими на обочине машинами. На всех столах светлое фанерное покрытие, на полу – зеленый ковролин.

В глубине комнаты сидел, глядя в телефон, какой-то гладко причесанный мужчина в рубашке в синюю полоску. Опекун из социальной службы, понял Йона.

Комиссар уселся напротив Туулы, посмотрел на нее. Светлые брови, рыжие прямые волосы взъерошены.

– Мы встречались недавно. Сегодня утром, – начал он.

Девочка скрестила на животе веснушчатые руки. Губы у нее были узкими, почти бесцветными.

– Копа на мыло, – буркнула она.

Лиса Ерн обошла стол, села, нагнулась к девочке:

– Помнишь, я рассказывала, что иногда чувствую себя Дюймовочкой? Тут нет ничего странного. Только когда станешь взрослым, можно иногда почувствовать себя ростом с ноготок.