— Еще… Еще колбочка была стеклянная, — вспомнил Маслов, — закрытая пробкой. А пробка сургучом залита… Да, и печать там такая на сургуче выдавлена была…

— Что за печать? — спросил Карпов. — На что поже?

— На что похоже?… — задумался покойник. — На звезду шестиконечную похоже, — наконец произнес он, — А точнее: два треугольника друг в друга входят… Я, когда её расколупывал, хорошо рассмотрел.

— Так ты, значит, сломал печать? Что из колбы достать хотел? — не давая Маслову расслабиться, допытывался Кучерявый.

— Камень там лежал, — ответил покойник. — Драгоценный… Похожий на драгоценный, — поправился он, — я ж не ювелир. И вот, когда я пробку вытащил, а камень на руку вытряхнул — все и померкло… А когда немного прояснилось — со мной уже этот лысый… И никто меня не видит и не слышит…

— Понятно, что ничего не понятно, — покачал головой Кучерявый. — Значит, убийцу ты своего не видел?

— Не видел, — грустно подтвердил Маслов. — Парни, так что же мне теперь делать?

— Не знаю, дядь Дим, не знаю, — пожал плечами Андрей. — Я сейчас Леньчику кольцо верну, он у нас в этих делах спец…

— Да какой я спец! — отнекивался Поташников, надевая кольцо. — Просто, сложилось так…

— Ну, и что мне делать? — вновь спросил покойник, появившись в поле зрения Леньчика.

— Да ничего не делать, — ответил парень. — Вон тот лысый дед все, что требуется, сделает: в свое время отведет туда, куда следует…

— А куда следует? В ад? — испугался Маслов.

— Почему сразу в ад? — удивился Леньчик.

— А куда еще? — развел руками Дмитрий. — Я ж неверующий… был… В церкви ни разу не был, политзанятия посещал, лекции богохульные слушал… С такой анкетой в рай всяко не возьмут…

— Ну, тут я тебе, дядь Дим, не помощник — сам такой же: ничего об этом не знаю, — ответил Леньчик.

— Вот жизня-то, а пацаны?! — продолжал сокрушаться покойник. — Кабы кто надоумил заранее, так я бы в церкви лоб расшиб!

— Не переживай, дядь Дим, — посоветовал Леньчик, — может, все не так страшно: ты ведь не убивал, не грабил…

— Ага, посижу сотню-другую на раскаленной сковороде, глядишь — и амнистия? — ехидно поинтересовался Маслов.

— Главное, не унывать! — улыбнулся Леньчик злой шутке Дмитрия.

— Слушай, пацан, а этот лысый, он кто? — поинтресовался покойник. — Черт, дьявол?

— Какой черт? — рассмеялся Леньчик. — Он ангел…

— Ангел? — ахнул Маслов. — А где крылья?

— Он не простой ангел, — ответил Поташников, — он Вестник, Ангел Смерти. Таких как он называют костекрылыми ангелами. А почему крыльев не видно, я не в курсе… Да ты сам у него спроси — тебе его компанию еще несколько дней терпеть.

— Он хоть разговаривать умеет? — засомневался покойник, украдкой посмотрев на Вестника. — Ни слова, ни полслова я от него не слышал! А мог бы объяснить…

— Умеет он разговаривать, — сообщил Леньчик. — Попробуй еще поспрошать: вдруг ответит.

— Попытаюсь, — «вздохнул» Маслов.

— Держись, Дмитрий Вячеславович, а нам пора, — попрощался с духом Леньчик, — у нас еще дела есть.

— Не бросайте, пацаны! — взмолился дух. — Как я теперь с ним? С этим, костекрылым?

— Дядь Дим, мужайся! У тебя другого пути нет! А мы еще тебя навестим. Давай, пока! — Леньчик сдернул кольцо с пальца и убрал его в карман. — Хватит на сегодня духов, да парни?

— За глаза! — согласился Кучерявый, нервно смолящий очередную сигарету. — Пойдемте отсюда поскорее, — попросил он, — а то мне как-то не по себе!

Он первым пошел прочь от дома Маслова по улице, утонувшей в прохладной ночной темноте.

— Что случилось? — спросил Леньчик, догоняя Андрея, постепенно ускоряющего темп. — Не несись ты так!

— Задумался я, — ответил Кучерявый, снижая скорость. — Вспомнил, что бабка мне сказала… Видать, и вправду не просто так мой крестик расплавился!

— Не просто так, — согласился Леньчик.

— Ты что-нибудь знаешь об этом? — Кучерявый вновь испуганно ускорил шаг. — Знаешь, да?

— Знаю, — честно ответил Леньчик. — Да не беги ты так! От него просто так не убежишь…

— От кого? — взвизгнул Кучеряый, нервно оглядываясь по сторонам. — За мной кто-то следит? Меня кто-то хочет убить? Да? Леньчик, не молчи!

— Опять ты за свое нытье, Кучерявый? — произнес Алик, подстраиваясь под шаг Андрея. — Будь мужиком! А ты, Леньчик, выкладывай, что знаешь. А после вместе прикинем, что делать. Мы же своих в обиду не даем, а, мужики?

Громкий стук в дверь вырвал закемарившего Пельменя из цепких объятий похмельного забытья. Первухин заторможено огляделся, не понимая, что могло его разбудить, потер пальцами опухшую разбитую губу и вновь закрыл глаза. Но вновь «потерять сознание» ему не удалось — стук в дверь повторился.

— Вот гребаная жисть! — сморщился Пельмень, поднимаясь с продавленного скрипучего дивана. — Кипишь беспонтовый!

Шаркая босыми ногами по давно не мытым половицам, Первухин, не переставая ругаться, добрался до двери, обитой некогда добротным зеленым дерматином. Со временем дерматин высох и растрескался, и теперь пестрел неопрятными комьями вылезшей в дыры пожелтевшей ватной набивки. Но Пельменю на это было откровенно наплевать, его устраивал внешний вид его берлоги. Главное — есть крыша над головой, есть где бухнуть, с корешками оттянуться, куда бабу привести… Кстати, когда вдруг на Пельменя снисходило желание чистоты, он тащил к себе на хату какую-нибудь прошмандовку покультурнее. Благо баб, слабых на передок, в Нахаловке хватало. И получал Первухин сразу несколько удовольствий в одном флаконе: и лохматку размохнатил, и похавал всласть, и приборяк внатуре поимел.

— Хто там еще нарисовался? — недовольно поинтересовался Славка, не спеша отпирать «ворота».

Ответа не последовало. Пельмень взялся за дверную ручку. Чертыхнувшись, через силу отодвинул заедающую щеколду и распахнул дверь.

— Чё так долго телился, Пельмеха? — сипло произнес стоявший за дверью худой носастый мужик. — Ухо чеголь давил?

— Хобот? — Первухин отступил в сторону, пропуская гостя в дом. — А я тебя только завтра ждал…

Со времени последней встречи старый подельник Пельменя сильно изменился, постарел. И без того будучи худым по натуре, Хобот сейчас был похож на тень самого себя: тонкая пергаментная кожа на абсолютно лысом черепе изобиловала многочисленными пигментными пятнами, длинный нос стал более костистым, заострился, темные круги под глазами, ввалившиеся глазницы. В общем, выглядел авторитетный приятель жутковато. Не изменились только маленькие колючие глазки, которые, как и прежде цепко, шныряли по сторонам.

— Че, Пельмеха, и краше в деревянный макинтош одевают? — заметив изумление крупными буквами «написанное» на лбу Первухина, глухо кашлянув, произнес авторитет. — Поэтому и спешу… — закашлявшись, просипел Хобот, прикрыв рот платком.

Прокашлявшись, гость убрал платок в карман, но Первухин успел заметить на светлой ткани капельки крови:

— Чахотка?

— Да, туберкулез у меня, Пельмень, — не стал скрывать авторитет. — Недолго мне осталось… — произнес он, проходя в комнату и падая на диван. — Хоть и благородная болезнь, а зажмуриться неохота!

— А кому ж охота до срока в ящик сыграть? — поддакнул Пельмень, пристраиваясь рядом с диваном на рассохшемся табурете. — К тому же тебе, Хобот. Я слышал, что ты теперь на положении…

— Да, смотрящим по области меня на прошлогоднем сходняке двинули… — Хобот вновь зашелся кашлем. — Ладно, давай к делу: ты точно книгу видел?

— Да не сойти мне с это места! Видел, как вот тебя ща вижу! В местном гестапо твой талмуд вялится! Кентиля одного у нас намедни жестко мочканули, а кирпич твой вещдоком канает…

— Тихо, — осадил подельника Хобот, — не кипишуй, Славка! Точно видел? За базар ответишь!

— Падлой буду! — Пельмень показушно рванул на груди заношенную майку.

— Значит, придется ментовскую третью хату [3] ломануть, — задумчиво произнес Хобот, потирая кончик носа.